Ландыш на крови. В тебе нет огня, нет чистого побуждения. В тебе лишь пустота

– Сколько в час? Мы с приятелем заплатим по двойному тарифу.

Та как-то обмякла, повернула голову в его сторону и тихо назвала нужную сумму. В ответ на это Саша заливисто расхохотался и смачно шлепнул её по тощему бедру:

– Думал пошутить, а ты, оказывается, шлюха, ха-ха-ха, вот это поворот! Не, я брезгую, ты лучше в **** бар иди, там такой плюгавый дядя Юра гонорар проматывает. У него, наверное, осталось немного, как раз хватит! Ха-ха!

Девушка явно не оценила остроумие Саши и грустно засопела, ничего не ответив. Когда двери лифта разъехались, выпуская Сашу, он повернулся к ней и послал воздушный поцелуй:

– А про дядю Юру я не шучу, мужик, во! – он поднял большой палец вверх и помахал на прощание.

Лифт уехал вниз, унося с собой незадачливую охотницу, которая так и не поняла, кто такой дядя Юра, и так ли он богат, а Саша вприпрыжку поскакал в сторону нужных апартаментов.

Дверь ему открыл заспанный Владик, лицо которого выглядело, как огромная побитая картофелина. Хлопнув его по голому плечу, Саша не скидывая обуви, с разбегу запрыгнул на огромную незастеленную кровать. Крича что-то бессвязное, он начал топтать белоснежные простыни грязными кроссовками. Он резво подпрыгивал и раскидывал подушки в разные стороны, одна из них прилетела в лицо остолбеневшему от сей наглости Владиславу. Это немного взбодрило Кошелева, и подушка отправилась к исходному отправителю. Браницкий ловко схватил её и, кинув на пол, приземлился на неё ногами, издав победный вопль.

– Здорово, брат! Как поживаешь?

Владик почесал затылок и пробурчал что-то о ранних пташках и бестолковых друзьях.

– Не рад меня видеть? Я, вообще-то, пришел не просто так.

Кошелев сделал предупреждающий знак рукой, дабы оградить себя от слишком ценной информации и ретировался в соседнее помещение, где послышался звук открываемого холодильника. Вернулся он с двумя стаканами содовой, один из них он протянул Саше.

– Мне бы пожрать чего, – сказал Браницкий, отхлебывая.

– Есть только диетическая отрава в контейнерах, – плаксиво ответил Владик, – мамка повадилась заказывать её, говорит, что один я тут совсем ожирею на неправильной еде.

Саша прыснул, разглядывая пухлую фигуру друга, сидевшего сейчас без майки.

– На этой траве быстро станешь таким же дрищем, как я.

При упоминании «травы» глаза Кошелева подернулись мечтательной дымкой, и на одутловатых губах заиграла двусмысленная улыбка.

– Сейчас бы…

– Да…, – согласно протянул Саша, прекрасно понимая ход мыслей друга, – но это уже несерьезно, мы не школьники.

– Да-а-а…, – вторил ему Влад, – не школьники, а зеленые первокурсники.

– Значит, еще можно, – подытожил Саша и выжидающе посмотрел на друга, – это тебе не шары дуть.

Кошелев нецензурно выругался и кряхтя приподнялся, вновь направляясь в сторону кухни.

Вскоре он вернулся, держа в руке увесистый прозрачный пакет, наполненный сушеной ганжой.

– Ты что, ее ковшами загребаешь? Как ни приду, у тебя меньше не становится, – изумился Саша, глядя, как друг неторопливо вскрывает пакет и начинает мастерски набивать косяки. – Эй! Блин, только сам не облизывай.

Влад понимающе захихикал и протянул ему незавернутую самокрутку.

– Прошу!

Браницкий недовольно закатил глаза и принялся слюнявить тонкую бумажку.

Следующие пару часов пролетели незаметно; друзья сидели на полу, окруженные облаком сладковатого наркотического дыма. Они неторопливо затягивались, и с каждым новым вдохом градус настроения Саши постепенно повышался. Лицо его сделалось приятным и одухотворенным, он рассказывал Владику о том, что ничуть не обижен на отца.

– Мне, вообще, не важно, какая она, понимаешь? Да, хоть желтая! Все равно, напишу ему и скажу «спасибо», я же не очкошник какой-то.

– Точно, родителей любить надо, – соглашался разомлевший Владик.—Особенно, если они дают тебе деньги.

Саша вновь затянулся, чувствуя, что вот-вот расплачется.

– А если бы не давали? Что тогда? Неужели нам бы пришлось где-то работать?

Кошелев прыснул и вырвал из ослабевшей руки Саши тлеющий косяк.

– Тогда бы мы очутились на самом дне жизни, – многозначительно заявил он, подняв вверх палец. – Пришлось бы драить туалеты, разгребать помойки и ездить на метро каждый день. Возможно, еще жить в коммуналке, где унитаз общий на 10 человек.

Саша аж поперхнулся:

– На 10 человек? Не, ну я думал, сейчас так мало кто живет, да и то не в Москве.

– Еще как живут! Рождаются, страдают и умирают в этом дерьме, представь. Вся их жизнь подчинена только одной цели – служить нам, а они не догадываются об этом, и как муравьи копошатся в гнилой яме. А мы можем, запросто давить их целыми кучами, и ничего нам за это не будет.

– Я тоже думал об этом недавно, – усмехнулся Саша, – выходит, они слабые, несмотря на то, что их много.

Владик серьезно посмотрел на него и согласно закивал:

– Слабые и завистливые. Все, что они могут, это поливать грязью мои ролики на Youtube и сетовать на то, что мой папа их оплачивает. А я стараюсь.

– Ну, актер из тебя хреновый, без обид, – Саша вновь скривился, – не интересно получается.

Влад досадливо отмахнулся и сделал вид, что не заметил подколку откровенного друга.

– Тем не менее, – продолжал вещать Кошелев, – не только деньги вызывают зависть, мы все еще вынуждены жить по стадным законам, которые диктует наше примитивное общество. А законы придуманы для того, чтобы их нарушать!

Мысль Владика пришлась Браницкому по вкусу, и он согласился с ним на все сто.

– А если бы все изменилось?

На этот раз подавился Кошелев, он начал судорожно кашлять и хватать ртом воздух:

– Тогда бы я сразу повесился, брат.

III

Lamborghini стрелой неслась по московским улицам. Огни ночной столицы мелькали перед глазами Саши, который пребывал в состоянии близком к абсолютному экстазу. Руки намертво вцепились в руль, а нога на педале уже не подчинялась воле хозяина. Остекленевший взгляд его нацелился только в одну далекую точку, маячившую где-то на меркнущей периферии. Музыка из колонок казалась ему то какой-то глухой и далекой, то вдруг звучала слишком громко.

Владик же подвывал и дергал всеми конечностями, периодически вливая в глотку очумевшего друга небольшие порции терпкого виски. Тот машинально сглатывал, даже не ощущая ядреного вкуса, и продолжал зависать. Игнорируя красные сигналы светофоров, они мчались, лихо петляя между дешевыми развалюхами.

– Вот вам, грязные имбецилы! Да откуда же вас тут столько много развелось. Спать надо, баиньки, – возмущался Владик и вновь припадал к стеклянному горлышку.