Любимый незнакомец

– Да. Он твой.

Кот, за прошедшие пятнадцать лет потяжелевший килограммов на пять, снова зашипел на Мэлоуна, возвращая его к действительности.

– Давай-ка без грубостей, Чарльз. Мы с тобой давно знакомы. Ты все правильно понял, я буду звать тебя Чарльзом. Из Чарли ты уже вырос.

Кот не двинулся с места, и Мэлоун, оставив его под кроватью, направился в ванную. Он собирался вымыться и побриться и рассчитывал, что в его отсутствие Чарли покинет свой пост.

Он разобрал два своих чемодана – в одном лежала одежда, в другом разные мелочи, накопившиеся за годы работы под прикрытием. Он не знал, что ему может понадобиться в Кливленде, но любил иметь при себе хотя бы самое основное. Когда он открыл дверцы шкафа, его окутал аромат роз. Он аккуратно развесил костюмы и рубашки, разложил по благоухающим ящикам белье и пижамы. Интересно, кто жил в этой комнате до него. Явно не мужчина. Он попытался вспомнить подробности о семье Дани, но не смог. Скоро он обо всем узнает.

Он сменил одну белую рубашку на другую. Решив, что на ужин с домовладелицами вряд ли следует идти при параде, он все же – на всякий случай – надел подтяжки и галстук, но от пиджака отказался. Когда он поднимался по лестнице, у него под ногами, высоко подняв хвост, проскользнул Чарли – с таким видом, словно не просидел целый час у него под кроватью.

Мэлоун пошел вслед за котом, на звуки и запах еды, и оказался в небольшой столовой, соседствовавшей с кухней. Три женщины – Дани, Зузана и третья, с которой он еще не встречался, – уже сидели за столом. Для него подготовили место во главе стола, но Чарли опередил его, вспрыгнул на стул и с презрением оглядел Мэлоуна. Дани вскочила, согнала нечестивца на пол и увела на кухню, а там принялась отчитывать, словно мать – непослушное дитя:

– Чарли, будь вежлив. Ты здесь не гость.

Зузана представила Мэлоуну свою сестру Ленку, низенькую, пухлую версию самой себя. Но если Зузана показалась Мэлоуну резкой и неприветливой, то Ленка, напротив, лучилась улыбкой и дарила ласковым взглядом. Обеим сестрам, старухам с густыми седыми волосами и яркими голубыми глазами, было лет по сто, не меньше. Обе не сводили с него глаз на протяжении всего ужина – горячего и сытного, но все же не стоившего того, чтобы сносить их взгляды или подавлять собственное раздражение.

Трех женщин объединяло несомненное сходство. Кожа у Зузаны и Ленки была того же жемчужного цвета, что и у Дани. Обе они сморщились и согнулись под гнетом прожитых лет, но их кожа оставалась по-прежнему безупречной. Мэлоун решил, что когда-то обе женщины были красавицами. Может быть, даже такими же, как Дани.

Он украдкой поглядел на нее через стол, и взгляд ее разноцветных глаз встретился с его взглядом, но тут же скользнул обратно к тарелке. Кожа у нее была ровной и гладкой, будто взбитые сливки. Он решил было, что все дело в возрасте, но тут же напомнил себе, что ей теперь столько лет, сколько было ему, когда они встретились. Когда они встретились, он уже побывал на войне. Он успел похоронить собственных детей и уйти от жены.

Когда они встретились, Дани была ребенком. Теперь она стала взрослой.

Течение лет вдруг представилось ему странным водоворотом. Скачок от десяти лет к двадцати пяти вмещал в себя целую жизнь. Шаг от двадцати пяти к сорока годам походил на затянувшийся отпуск. Мэлоун почувствовал себя так, словно застрял в одном из романов Жюля Верна.

Он заметил свое отражение в большом зеркале, висевшем над длинным буфетом у стены, – точно так же, как заметил его в зеркале ванной, когда Дани показывала ему дом, – и, стараясь скрыть растерянность, постарался придать лицу жесткое выражение.

Он не выглядел молодо, но в юности всегда казался старше своих лет, и потому годы не изменили его так сильно, как обычно меняют людей. Глубоко посаженные глаза с опущенными книзу уголками всегда смотрели словно из тени бровей. Кожа лица, никогда не обгоравшая на солнце, казалась очень плотной, а сейчас, после целого года на ярком солнце, он загорел почти до черноты.

Глаза у тебя были такими темными, а волосы – такими черными, что мы решили было, что ты подменыш. Но потом ты улыбнулся, и отец сразу увидел, что ты его копия. Благодарение господу, что так вышло, а не то тебя отдали бы на воспитание отцу Мак Доноху.

Молли всегда рассказывала об этом с большой любовью, но Майкл в детстве всерьез беспокоился о том, не подменыш ли он. У его отца кожа всегда отливала розовым, а глаза были бледно-голубые. Как же он, Майкл, мог быть сыном Мартина и Кэтлин Мэлоун, если совсем на них не походил?

Видел когда-нибудь целый помет щенков, где один весь в пятнышках, а все остальные – нет? Или у одного шерстка коричневая, а у других белая? Бот и с тобой так же вышло.

У Молли всегда и на все был готов ответ. Но Майкл считал свою внешность особым знаком. Он был аутсайдером. Паршивой овцой.

– Расскажите нам о себе, мистер Мэлоун, – попросила Ленка, возвращая его мысли обратно к тому, что происходило с ним прямо сейчас. – Откуда вы? И что привело вас в Кливленд?

Он был готов отвечать на вопросы, хотя и понимал, что теперь ему придется говорить куда откровеннее, чем он собирался. Но Дани знала его, и это меняло дело.

Он коротко рассказал о своей жизни. Вырос в Чикаго. Побывал на войне. Детей нет. Жена умерла. Служил в полиции. Теперь сотрудничает с министерством финансов.

– И что же вы делаете в министерстве финансов? – спросила Ленка.

– В основном я занимаюсь налогами. Консультирую местные органы власти, слежу за тем, чтобы они соблюдали требования федерального правительства, – ответил он и продолжил долго и занудно распространяться о бюджете и общественном благосостоянии, рассчитывая, что им после этого уже не захочется ни о чем его расспрашивать.

– Как увлекательно, – заметила Ленка, но не задала больше ни единого вопроса. Ни у одной из женщин вопросов больше не было.

Даниела почти все время молчала, Зузана тоже не раскрывала рта, лишь однажды заметила, что не любит ирландцев, и в ужасе уставилась на него, когда он назвал Дани мисс Флэнаган. Но он и правда не понимал, как ему ее называть. Они слишком многое знали друг о друге, чтобы вести себя как чужие. И нет, он не мог называть ее мисс Кос. Это имя казалось ему столь же неуместным, как формулы вежливости в окопе.

Он поужинал настолько быстро, насколько позволяли приличия, сразу же попросил его извинить, пожелал дамам спокойной ночи и направился вниз, в свою комнату, зная, что они станут его обсуждать, едва он закроет за собой дверь.

* * *

– Он сказал, что мы можем оставить себе арендную плату за все шесть месяцев, даже если он съедет раньше, – сказала тетушкам Дани. – Он будет хорошим квартирантом.

– В наши дни ни у кого нет таких денег. Во всяком случае, не у приличных людей, – объявила Зузана, бросив скомканную салфетку в свою тарелку.

– Он работает на правительство, – возразила Ленка.

Зузана фыркнула:

– И что с того? Правительству верить нельзя.

– Он хорош собой, – прошептала Ленка. Правда, шептала она громче, чем говорила. – Люблю, когда у мужчины хватает волос на голове.

– Говоришь, он хорош собой? – раздраженно бросила ей Зузана. – Так расскажи нам, Ленка, чем же он так хорош? Ты без очков и пуговиц на своем платье не разглядишь! Может, на самом деле он выглядит как собака, что рыщет у задней двери закусочной!

– Но он ведь не выглядит как та собака! Совсем нет! Он хорош собой. И фигура у него складная. И от него хорошо пахнет. – Ленка шумно втянула носом воздух. – Я до сих пор чувствую его запах. Думаю, он перед ужином принял ванну.

– Ленка, да бог ты мой, – оборвала ее Зузана.

– Хорошо, когда в доме снова есть мужчина, – обиженно отвечала Ленка.

Последним мужчиной в этом доме был их брат Павел, да и тот умер уже лет пятнадцать назад. Он был младшим из четырех детей и единственным, кто завел семью и детей. Правда, ни семья, ни дети долго не продержались. Его жена умерла, когда Анете, матери Даниелы, было три года. С тех пор девочку воспитывали старшие сестры отца, ни одна из которых так и не вышла замуж.

– Ничего хорошего в том, что у нас в доме мужчина, нет, – объявила Зузана. – Не думаю, что ты сильно обрадуешься, когда он разрубит тебя на куски и выбросит в Кайахогу.

– Даниела говорит, что у него на машине чикагские номера, – парировала Ленка. – Мясник орудует в Кливленде уже три года. Не думаю, что мистер Мэлоун из Чикаго и есть Мясник из Кингсбери-Ран. К тому же Расчленитель не убивает старух. Ты сама говорила об этом, сестрица.

– Пока не убивает, – буркнула Зузана так, словно ей нравилось бояться за свою жизнь.

– Он так молод, а уже овдовел, – заметила Ленка.

– Я то же самое подумала! – Зузана воздела палец к потолку. – Может, он и ее убил.

– Зузана! – ахнула Дани.

– Плевать мне на то, что он говорит. Он мне не внушает доверия. Может, он укрывается от правосудия.

– Ты ведь сама слышала, он и есть правосудие! Значит, его присутствие должно тебя успокоить. С ним нам будет безопаснее.

Зузана ненадолго затихла, но тут же вновь оживилась:

– А ты, Даниела, так странно вела себя, когда он пришел. Я уж решила, что у тебя припадок. А потом вдруг повела его осматривать дом и пригласила на ужин.

– Я… действительно не ожидала, – призналась Дани.