Любимый незнакомец

– Чего ты не ожидала? – спросила Ленка.

– Увидеть его.

Дани взяла в руку пустой стакан, поставила его обратно на стол. Лучше сразу обо всем рассказать. Тетушки не любят говорить о Чикаго. И о ее родителях. Но ей следует рассказать им про Майкла Мэлоуна – хотя бы ради того, чтобы их успокоить.

– Я познакомилась с ним много лет назад, – начала Дани. – Это тот самый полицейский, который привез меня сюда из Чикаго после того… как умерла мама. Он был ко мне очень добр. Он подарил мне Чарли и присматривал за мной в поезде. Вот почему я так удивилась, встретив его сегодня. Странное совпадение. Странное, но приятное.

Тетушки смотрели на нее, раскрыв рты. Зузана первой пришла в себя и поджала губы.

– Боже милосердный, – выдохнула Ленка. – Какое, должно быть, потрясение для тебя.

– Он знает, кто ты? – спросила Зузана.

– Да. Я рассказала ему, когда показывала комнату. Он сразу вспомнил меня. Конечно, он знает меня как Дани Флэнаган, и вам придется простить ему, что он будет так меня называть. Но… думаю, он удивился не меньше, чем я.

– Невероятно, – произнесла Ленка.

Зузана вновь фыркнула:

– Это еще не значит, что ты его знаешь. Ты была ребенком. Мы не имеем ни малейшего представления о том, чем он теперь занимается, – возразила она. Она никогда и никому не доверяла.

– Нет, тэтка. Ты неправа. Я очень многое о нем знаю. А он… многое знает… обо мне.

* * *

Мэлоун разделся и повесил одежду в шкаф, снова отметив, что из него пахнет розами. Хорошо, что не пахнет котом. Ему показалось, что Чарли считает комнату своей. Но это изменится. От встречи с котом у него по телу поползли мурашки. А может, все дело в доме. Или в женщинах. Или в одной только Дани, в том, какой она была в детстве.

– Бедная Дани Флэнаган. Странная маленькая Дани Флэнаган, – сказал он вслух и тут же устыдился себя самого. Она действительно была странной. Но не только. Слово «странный» сводит человека к одним только странностям. К плоским, бесчувственным явлениям, которые следует изучать и исправлять. Люди заслуживают большего. И Дани Флэнаган тоже заслуживает большего.

Он забрался в постель и выключил лампу, не заботясь о том, что было лишь около восьми вечера. Он смертельно устал и не хотел больше ни о чем думать. Он жаждал тьмы, забытья. Но теперь, в тишине его нового дома, ему вдруг вспомнилось долгое путешествие поездом, когда он вез маленькую Дани Флэнаган в Кливленд.

Ее отправили к родственникам, а ему велели ее сопровождать.

– Она тебя знает, – сказал тогда Мерфи. – Будет правильно, если ты ее отвезешь. На вокзале ее встретит родня. Тебе просто нужно ее довезти.

Дани держала птичью клетку на коленях, и котенок, казалось, был рад своему новому домику. Пассажиры улыбались ей и отпускали комментарии по поводу неуместного обитателя птичьей клетки, но Дани сидела не поднимая глаз и улыбалась в ответ, а когда нужно было ответить, говорила лишь «да» или «нет». Наверное, она слишком устала. Едва поезд тронулся, как она стала клевать носом. Мерный перестук колес отогнал прочь все ее мысли.

Он сложил свое пальто и накрыл им клетку, сделав для Дани подушку. Она опустила на нее голову и проспала часа два, проснувшись лишь оттого, что котенок принялся громко мяукать. Она подняла на Мэлоуна осоловелые глаза, и он вновь изумился их цвету, тому, как сильно они отличались друг от друга.

Он отметил тот миг, когда она обо всем вспомнила. Так будет еще какое-то время – всякий раз, просыпаясь, она будет чувствовать этот ужас, эту непереносимую боль. Но постепенно она привыкнет к тому, что их больше нет. Мэлоун не знал, что хуже – вновь и вновь забывать или все время помнить.

– Можно мне ненадолго вынуть Чарли из клетки? – спросила она.

– Нет, Дани. Сели он убежит, будет хуже.

– Он хочет пить.

– Я больше беспокоюсь о тебе. Хочешь есть?

Она кивнула. Он вытащил купленные на вокзале бутерброды, протянул ей один из них и бутылку лимонада. Еще он прихватил фляжку с водой, для котенка.

– Сложи руку в горсть, вот так. – Он показал Дани, как сложить ладонь в чашечку, и приоткрыл дверцу клетки, чтобы она смогла просунуть ее внутрь. Чарли вылакал всю воду своим крошечным язычком, и Дани радостно рассмеялась.

Вскоре после этого в их купе вошла женщина. Тлазау нее были совершенно пустые. Она поджимала губы и глядела на Дани так, словно та ей не нравилась. Хотя, возможно, все дело было в котенке. Она несколько раз чихнула и попросила проводника пересадить ее в другое купе. Вставая, чтобы уйти, она уронила шаль, прикрывавшую ей плечи, и Дани нагнулась и подняла ее.

– Мэм? – окликнул Мэлоун.

Женщина обернулась и выхватила шаль из рук Дани.

– Мне жаль вашего Джимми, – произнесла Дани голосом, в котором слышалось искреннее сочувствие.

Женщина побледнела, ноги у нее подкосились. Мэлоун придержал ее под локоть, боясь, что она упадет, но женщина почти сразу выпрямилась.

– Что ты сказала, девочка? – вскрикнула она.

– Я сочувствую вашему горю, – произнесла Дани, чуть переиначив свои слова.

– Это дьявол во плоти, – бросила женщина Мэлоуну, словно ставя ему в вину поведение Дани. Когда она медленно выходила из купе, по щекам у нее катились слезы.

Мэлоун недоверчиво взглянул на девочку:

– Дани, почему ты это сказала? Кто такой Джимми? Ты что, знаешь эту даму?

– Нет. Я ее не знаю, – ответила Дани, не поднимая головы.

Он ждал объяснений, но она лишь отщипнула от бутерброда кусочек и просунула его в клетку Чарли.

– Дани, кто такой этот Джимми? – не отставал Мэлоун.

Она тяжело вздохнула:

– Не знаю. Кто-то, кого она потеряла. Она его любила. Он умер. Она злится. И горюет.

– Понятно. Но как ты об этом узнала?

– Мне рассказала об этом шаль.

– Тебе… рассказала об этом… шаль, – без всякого выражения повторил он.

– Да, – подтвердила она.

Он потрясенно молчал.

– Простите, мистер Мэлоун. Мама говорила, чтобы я никому не рассказывала свои истории. Но этой даме было так грустно… и я не сдержалась.

– Твои истории. – Он чувствовал себя полным кретином, машинально повторяя за Дани произнесенные ею слова, но все никак не мог уловить смысл. – Что еще за истории? Ты их сама сочиняешь?

– Я их рассказываю. Но мне кажется, что они правдивы.