Выпускной бал в чистилище

Смысл сказанного Гасом не сразу дошел до ее словно набитого ватой мозга.

– Сестра? – изумленно добавила она.

– Я вам о ней не рассказывал. Да мне и в голову не приходило. У шерифа Бэйли и Долли Кинросс есть дочь, мисс Бэйли. Директриса нашей школы.

Мэгги кивнула, хотя ровным счетом ничего не понимала.

– Джонни нашли в школе, среди руин, прямо в центре вестибюля. Он не обгорел, ничего такого, просто был ранен в грудь и потерял много крови. Там, у школы, как раз оставалась мисс Бэйли. Когда его обнаружили, она его сразу узнала. Надо думать, она всю жизнь рассматривала фотографии своего брата… а до нее – ее бедная мать. Ее это здорово потрясло, но она женщина сильная…

И Гас принялся сгибать и разгибать пальцы. Ему явно не хватало шляпы, которую он привык мять в руках.

– Он правда жив? Он правда здесь? – Мэгги почувствовала, как все ее тело наполняется осознанием этого факта и по щекам текут слезы.

– Правда, мисс Маргарет. Бог мне свидетель, он здесь. Благодарение Иисусу, – восхищенно прибавил Гас и, словно сам себе не веря, покачал головой. – Я такого никогда в жизни не видел…

2

И время всякой вещи под небом

Все называли его Джон Доу[2 - Так в США называют мужчину, настоящее имя которого неизвестно.]. Время от времени он приходил в себя, но еще не сказал ни слова. Очнувшись в первый раз, он совершенно не понял, куда, черт подери, он попал. Он толком не мог понять даже, кто он такой. Но прежде чем Джонни успел об этом задуматься, он снова провалился в забытье. В следующий раз он бодрствовал дольше. Он сразу почувствовал боль. Все тело болело так, словно его переехал эвакуатор из их мастерской «У Джина». Он помнил Джина. И малыша Харва. Он снова заснул, успокоившись, что все-таки помнит хоть что-то. Когда он проснулся в третий раз, у его кровати сидела женщина. Кроме них в комнате больше никого не было. В темноте пищали какие-то машины, здорово походившие на роботов из одной программы, которую он видел по телевизору. Отец Джимбо недавно купил телевизор и нарочно поставил его посреди гостиной, прямо напротив окон, чтобы все в их квартале знали, что за игрушка у него появилась. Он не закрывал окно, когда смотрел телепередачи, и ребятишки, гонявшие мяч на улице, частенько бросали свои игры, вставали под окном и слушали. Джонни довелось пару раз посмотреть этот телевизор. А порой все соседи собирались у Джимбо и вместе что-то смотрели.

Сначала он решил, что эта женщина – его мать. Едва он подумал об этом, как в памяти возникло лицо Долли. Света от лампочек на писклявых машинах не хватало, чтобы как следует разглядеть черты женщины, но в том, как она сидела, как во сне покачивалась ее голова, как изящно сгибалась от усталости ее шея, было что-то, очень напоминавшее маму. И только когда в палату вошла медсестра, включила свет, ощупала его и проверила показатели, он понял, что та женщина все-таки не его мать. На ней были мужские штаны, волосы подстрижены по-мальчишески. Медсестра тоже в штанах… С каких это пор так повелось? Ну и ну. Впрочем, ему на это плевать. Вообще-то ему всегда нравилась сестринская форма, девчонки в ней выглядели обольстительно. Спавшая в кресле женщина резко выпрямилась и встретилась с ним взглядом. Она казалась встревоженной.

– Ты очнулся. – Женщина бросила взгляд на медсестру.

Та не слишком удивилась, что Джонни пришел в себя, и сразу принялась расспрашивать, как он себя чувствует, не тяжело ли ему дышать, сможет ли он сам сесть и все в том же духе. Медсестра была молоденькая и симпатичная, и он слегка – на пробу – ей улыбнулся. Она смерила его презрительным взглядом, чуть вскинув бровь, и объявила, что снимет ему катетер. Откинув простыни, она одним резким движением выдернула трубку из его члена.

– Ай-йя! – заорал Джонни.

Его мужское достоинство трепыхалось прямо перед носом у счастливых представительниц слабого пола, оказавшихся в его палате. Он потянул на себя простыню и злобно посмотрел на медсестру. Та чуть заметно улыбнулась. Вот те на. Глазом не моргнув эта женщина только что ухватила его за достоинство. И не дала ему ни малейшей возможности произвести впечатление получше. Ну и черт с ней. Она для него старовата. К тому же ему нравятся девочки поскромнее… Ему что-то вспомнилось, какая-то девушка… Но воспоминание тут же исчезло, рассеялось в туманной путанице, царившей у него в голове. Он покачнулся, и женщина, сидевшая у его кровати, подскочила и помогла ему лечь. Медсестра похлопала его по ноге. Ага, теперь она перед ним заискивает. Поздно, милочка. Медсестра что-то записала у себя на листке и снова подняла на него глаза.

– Скоро придет доктор. Сможете его дождаться и не заснуть?

Когда он кивнул в ответ, она ушла, не сказав больше ни слова.

Едва она вышла из палаты, женщина, сидевшая рядом с ним, заговорила.

– Как тебя зовут?

Голос у нее был спокойный, но требовательный. Он поднял глаза и встретился с ее проницательным взглядом.

– Джонни. Джонни Кинросс. – Он выпалил эти слова прежде, чем успел задуматься, помнит ли он свое имя.

Джонни. Ну да. Так и есть. Джонни Кинросс. Его маму зовут Долли, а младшего братишку – Билли. А еще у него самая крутая машина в округе. И ему позарез нужна сигарета.

Женщина резко выдохнула и ухватилась обеими руками за поручень его кровати.

– Ты знаешь, почему ты здесь?

Теперь ее голос звучал еще более требовательно, и Джонни попытался сосредоточиться. С того момента, как он десять минут назад открыл глаза, голова у него потяжелела, и он снова почувствовал усталость. Ему нужно ответить на вопрос. Он явно в больнице. В какой-то новомодной первоклассной больнице, похожей на космический корабль из фантастической книжки. Может, он еще не совсем пришел в себя. Почему он здесь? Грудь болит так, что с ума можно сойти. Он поднял левую руку, ощупал повязку на правом плече.

– Меня что, в драке подстрелили? Нас с парнями было здорово меньше, чем тех, других. – Джонни скривился, закрыл глаза, пытаясь вспомнить. – Роджер Карлтон та еще гадина…

Женщина у его постели побледнела, руки, по-прежнему сжимавшие поручень кровати, задрожали так, что металлические перекладины задребезжали. Она отпустила поручень и крепко обхватила себя руками за плечи.

– Ты помнишь что-нибудь из того… что было после драки?

Джонни чуть качнул головой, но его размышления прервал скрип открывающейся двери. Женщина у его постели выглядела так, словно вот-вот потеряет сознание. Доктор, похоже, говорил с кем-то по ту сторону двери и все не входил. Женщина нагнулась к самому уху Джонни и прошептала:

– Ничего им не говори! – Глаза у нее стали огромными, как тарелки. – Скажи доктору, что ничего не помнишь: ни как тебя зовут, ни кто ты такой, ни где тебя ранило. Обещаю, я все тебе объясню…

В палату вошел врач, и она тут же замолчала. Врач явно только что заступил на дежурство. Волосы у него были немного влажными, свежевыбритые щеки розовели. От него пахло антисептиком и лосьоном после бритья. Не самое противное сочетание, решил Джонни. Врач вел себя очень доброжелательно. Он с обнадеживающим видом расспросил Джонни о том, насколько сильно его беспокоит боль, и осмотрел рану на плече. После этого он на несколько минут углубился в изучение своих записей. Женщина снова наклонилась вперед и взяла его руку в свою. Ладонь у нее была маленькая и холодная, как ледышка. Она крепко сжала его руку, словно напоминая о своей просьбе. Врач поднял глаза на Джонни:

– Как вас зовут?

* * *

Мэгги была очень слаба, каждая клеточка ее тела отзывалась болью. Вокруг нее все время суетились люди. Айрин, Шад и Гас по очереди развлекали ее своими рассказами: ей самой говорить не разрешалось, пока не зажило пострадавшее от дыма горло. Несмотря на боль, Мэгги даже радовалась тому, что ей нельзя говорить. Если бы врачи не велели ей молчать, она бы только и делала, что отчаянно причитала из-за собственной слабости и из-за того, что ей никак не удавалось повидать Джонни. Всякий раз, когда они с Гасом оставались одни, старик придумывал новые отговорки, объясняя, почему им нельзя встретиться. Он рассказал Мэгги, что Джонни уже пришел в себя и, судя по всему, скоро совсем поправится. На самом деле Джонни восстанавливался так быстро, что врачи просто не верили собственным глазам. Когда Мэгги требовала подробностей, Гас лишь повторял, что больше ему ничего не известно. Он рассказал Мэгги, что о том, кто такой Джонни на самом деле, знают только он сам, директор Бэйли, Мэгги и Айрин. Шад смутно помнил, что его спасли из горящей школы, но Гас ничего не стал ему объяснять. А еще он пообещал Мэгги, что и ее, и Джонни очень скоро выпишут из больницы и тогда она сможет с ним повидаться.

– Чем меньше мы будем рассказывать, тем лучше, – предупредил ее Гас. – Не может же он просто сказать, что он Джонни Кинросс. Тогда врачи решат, что он не в себе. Да что там, они решат, что мы все умом тронулись. Так что нам всем лучше молчать и не привлекать к нему лишнего внимания, а разговоры с врачами пусть ведет директор Бэйли. Она давно работает в государственном учреждении и точно знает, за какие ниточки нужно тянуть. Она его вытащит на волю, даже не сомневайтесь.

Поначалу Мэгги ждала. Но через три дня после того, как она вышла из комы, терпеть стало невмоготу. В тот вечер она выждала, пока ночная медсестра уйдет со своего рабочего места, – по ночам больных проверяли гораздо реже, чем днем, а вечерний обход только что завершился, – и выскользнула за дверь палаты. Она решила, что ей как раз хватит времени повидать Джонни, поговорить с ним и незамеченной вернуться обратно.

Гас назвал ей номер палаты Джонни. Она вытянула у него это признание, пообещав, что не пойдет к Джонни, пока ей не разрешат. Теперь она нарушит свое обещание. Но она просто не могла больше ждать. Ей нужно было увидеть его своими глазами. Она боялась, что эту историю выдумали, чтобы вернуть ее, Мэгги, к жизни. Она старалась гнать от себя эти мысли – и все же почти верила, что едва ей станет лучше, как Гас признается, что придумал все это ради нее самой, ради ее блага. Она даже прямо обвинила его в этом, и тогда Гас сказал, где искать Джонни. Через четыре палаты от ее собственной.

Чувствуя, как у нее от волнения сжимается горло, Мэгги босиком, в халате, который Айрин привезла ей из дома, наброшенном поверх тоненькой больничной рубашки, неслышно кралась по коридору. Она причесалась и почистила зубы, отметив, что в свете больничных ламп глаза у нее кажутся слишком большими, а кожа – чересчур бледной. Она дрожала от напряжения. Джонни теперь свободен. Он может идти куда угодно и делать все, что заблагорассудится. Захочет ли он быть с ней? Или посмотрит на ее прямые темные волосы, на большие очки и решит, что найдет себе девчонку получше? Она расправила плечи и прогнала прочь все сомнения. Дверь открылась легко. Кровать стояла посередине палаты, но штора в изголовье была задернута, так что от входа нельзя было разобрать, кто там лежит. Мэгги застыла на месте.

– Джонни? – позвала она шепотом.

Сердце у нее билось очень громко, и она подумала, что вряд ли услышит, если Джонни откликнется.

– Джонни? Ты не спишь?

Она буквально заставила себя сдвинуться с места, шагнуть поближе к кровати, но та вдруг заскрипела, и Мэгги вскрикнула от неожиданности. Человек, лежавший в кровати, попытался сесть. Послышалось механическое жужжание, и изголовье поднялось, но лица человека Мэгги по-прежнему не видела: штора закрывала всю верхнюю половину тела. Тогда она на цыпочках подошла к бортику кровати и, затаив дыхание, заглянула за штору.

Еще у себя в палате Мэгги гадала, увидит ли она Джонни, если будет в очках, или, как и раньше, сможет его разглядеть, только когда их снимет. Но теперь она различала Джонни четко и ясно, несмотря на очки. Его волосы были зачесаны назад – казалось, он много раз провел по ним пальцами, чтобы убрать со лба. Она с изумлением отметила, что теперь он выглядел не идеально: она никогда не видела его растрепанным, но сейчас волосы у него торчали в стороны, а лицо казалось помятым со сна. И все же… это было то самое лицо, тот же волевой подбородок, изящно очерченный рот, широкие брови, идеальной формы нос. Те же ярко-голубые глаза пристально глядели на нее, пока она не отрываясь, жадно впивалась взглядом в каждую черточку его красивого, такого любимого лица, забыв обо всех своих страхах и неловкости. Она почувствовала, как ее пересохшие губы сами собой расплылись в такой широкой улыбке, что тонкая кожа не выдержала и лопнула. Мэгги прижала ладонь ко рту, чтобы унять резкую боль, удержать дрогнувшие губы, но в следующий миг из ее груди вырвался всхлип. Словно наблюдая за собой со стороны, она отметила, что девичьи эмоции непредсказуемы: только что она улыбалась, как дурочка, а теперь вдруг плачет. Она опустилась на колени у постели Джонни, прижалась лицом к его руке, той, что была свободна от игл и трубок капельницы, и долго плакала, не отрываясь от его теплой ладони, осыпая ее нежными поцелуями. Он не пытался отнять у нее руку и лишь молча сидел, пока она не успокоилась и не заговорила снова.

– Джонни? – повторила она дрожащим от волнения голосом. – Ты здесь. Я думала, что потеряла тебя. – Она обхватила его руку своей и вновь подняла на него глаза.

Постепенно эйфория, не дававшая Мэгги трезво оценить происходящее, прошла, и она отметила сразу несколько странностей. Во-первых, Джонни, казалось, совсем не был рад ее появлению. Во-вторых, он смотрел на нее… нет, не враждебно, но напряженно, настороженно, так что между бровей у него залегла глубокая складка, а губы сжались в тонкую линию. Она поняла: он ждет, что еще она ему скажет.

– Джонни? – Она уже в третий раз назвала его по имени, но он еще ни разу не откликнулся, не ответил ей.

Что-то явно было не так. Мэгги уронила руки, поднялась и на шаг отошла от кровати. Она почувствовала, как ее глаза вновь наполнились слезами, но теперь уже по иной причине. Нет, не так она представляла себе их встречу.

Внезапно дверь у нее за спиной распахнулась. Мэгги обернулась и встретилась взглядом с мисс Бэйли. Мэгги не могла толком разобрать выражение лица директрисы: та стояла в дверном проеме, в свете коридорных ламп, явно удивленная тем, что застала Мэгги в палате. Джиллиан Бэйли оглядела Джонни – тот полусидел неподвижно, словно мертвец, и молча наблюдал за разворачивавшейся перед ним драмой, – затем снова перевела взгляд на Мэгги, потянулась к стене и щелкнула выключателем. Палату залил яркий и холодный больничный свет.

– Здравствуй, Маргарет, – произнесла директор Бэйли официальным, директорским тоном.