На крючке

– Венди, очнись. Когда в последний раз папа со мной общался?

Я вздыхаю: от его слов мне не по себе.

– Он просто занят, Джон, – я так быстро начинаю оправдывать поведение папы, что едва чувствую привкус лжи. – Ты же знаешь, что он любит тебя и хотел бы быть здесь.

Брат усмехается и так крепко сжимает карандаш, что костяшки его пальцев белеют.

– Ага, конечно.

– А еще, – продолжаю я, – у тебя есть я, а мы оба знаем, что кроме меня тебе никто не нужен.

Джон посмеивается, глядя на меня через крупные очки в квадратной оправе.

– Ты права. Кому нужны родители, когда у них есть ты? Твоей материнской заботы хватит на весь чертов город.

Я, хоть и корчу рожицу, чувствую, что в груди от его слов разливается тепло.

– Эй, следи за языком.

– Я всего лишь выражаю мнение, – он поправляет очки. – На самом деле домашнее обучение – это даже круто… Мне так будет спокойнее.

Джон прав. По сравнению с другими семьями, где есть братья и сестры, я, наверное, и правда чрезмерно его опекаю. Но ведь кроме меня у него никого нет. Мама погибла, когда Джону едва исполнился год: попала в автокатастрофу по вине пьяного водителя. И хотя я никогда не осмелюсь произнести это вслух, отец действительно не уделяет Джону того внимания и времени, которых он заслуживает. В наших отношениях это больная тема, и мне очень не нравится погружаться в нее с головой.

– Тогда я рада, что папа перевел тебя на домашнее обучение, тем более, что ты сам этого хочешь. Но ты уверен, что тебе будет хватать общения?

– Уверен. Дети – те еще засранцы, – Джон вздыхает, закатывая глаза.

От его слов щемит сердце. Кто знает, может, домашнее обучение и правда пойдет ему на пользу. Неужели отец все-таки меня услышал? Я ведь неоднократно умоляла его вмешаться в ситуацию с издевательствами над Джоном.

– Ладно, мне пора на работу, – я улыбаюсь. – Хочешь, посмотрим вечером фильм?

– Зачем ты работаешь, если тебе не нужны деньги? – спрашивает он.

– Чтобы не умереть от скуки, наверное, – покусывая нижнюю губу, я пожимаю плечами.

– В таком случае поступай в колледж, – брат одаривает меня улыбкой.

– И бросить тебя? Что ты без меня будешь делать?

С ухмылкой Джон склоняется над бумагами, фактически заканчивая наш разговор.

Тяжело вздохнув, я поднимаюсь со стула и ухожу, оставляя брата наедине с собой. Мне нравится быть рядом, но, если честно, я очень скучаю по дням, когда он цеплялся за мои ноги и не хотел отпускать; когда прижимал свои липкие детские ладошки к моим щекам и говорил, что любит меня больше всех в мире.

Став старше, он замкнулся в себе, начал прятаться за стенами, которые вынужденно возвел из-за жестоких издевательств.

В груди разрастается боль и не покидает всю дорогу до «Ванильного стручка». Только спустя два часа, уже после того, как я запорола два макиато и пролила целый галлон карамели на пол, я понимаю, что сегодня не мой день. Напарник уже ушел, так что я осталась одна, и по какой-то причине, за что бы я ни бралась, у меня толком ничего не выходит.

– Здесь кто-нибудь может принять заказ? – звучит из зала раскатистый голос мужчины.

В это время я как раз вытираю карамель с пола. Я встаю, смахиваю волосы с лица и выглядываю из-за угла. Я даже не слышала, что в кофейню вошел гость.

– Здравствуйте! Простите за ожидание, я сейчас подойду.

С недовольным лицом мужчина скрещивает руки, сверкая крупными часами на запястье.

– У некоторых из нас вообще-то есть дела. Я уже пять минут здесь торчу.

Я чувствую укол раздражения. Бросив на стойку тряпку – настолько мокрую, что с нее на пол капает вода, – я направляюсь в зал.

– Прошу прощения, сэр.

Тот, нервно постукивая рукой по столешнице, хмыкает.

К грубым посетителям я уже привыкла: к сожалению, в сфере обслуживания недовольных клиентов куда больше, чем довольных. Но сегодня у меня нервы ни к черту: я чувствую, как в животе разгорается огненный шар, вращается и растет, опаляя своим пламенем мои внутренности.

– Что вам приготовить? – я натягиваю улыбку.

– Большой горячий кофе без молока.

Я киваю, молча радуясь, что он выбрал простой напиток.

Когда он расплачивается, я отворачиваюсь, краем глаза отмечая собравшуюся на полу лужу от тряпки.

Пока я наливаю кофе, над дверью раздается звон колокольчика – так неожиданно, что я непроизвольно вздрагиваю. Я даже голову не успеваю повернуть в сторону входа, как нога уже поскальзывается, и я падаю, обжигаясь горячим напитком. Копчик пульсирует от боли, пока я лежу на холодном полу с закрытыми от стыда глазами, пытаясь собраться с силами, встать и сварить уже кофе этому парню.

– Господи Иисусе! Кто-нибудь может приготовить мне кофе? Или здесь одни бездари работают?

Боль от ожога смешивается со слезами.

Да пошел он.

Я осторожно встаю на колени, дышу медленно и ровно, стараясь успокоить колотящееся сердце. Сегодня точно не мой день.

– А я-то думал, что мужчины знают, как вести себя с леди.

Я замираю. Мокрая рубашка, пропитанная кофе, прилипает к коже; руки застывают на кафельном полу. Этот акцент.

Разъяренный клиент с усмешкой шлепает ладонью по стойке, словно акцентируя наше внимание на словах, которые он собирается извергнуть. Его безвкусные часы громко отсчитывают секунды.

– А я-то думал, что смогу выпить кофе, а не ждать, когда запустится производство.

Мои щеки заливаются краской. Я медленно встаю, морщась от пульсирующей боли в пояснице, и заглядываю в два голубых океана глаз, принадлежащих таинственному мужчине, которого я недавно встретила в баре. Он выглядит так, будто его вытащили прямо из моих снов и поставили напротив меня.

Отлично. Умеет выбрать время.

Прищурив глаза, я смотрю на клиента и стараюсь дышать ровно, чтобы не впасть в ярость.

– Простите, – я улыбаюсь от уха до уха. – Я приготовлю другой за счет заведения.