Царевичи

Над столом в очередной раз повисла удушающая, звенящая тишина. Ни я, ни Миша не могли произнести ни слова, пытаясь осмыслить полученную информацию.

Спустя некоторое время доктор тихо добавил:

– …Шах позвонил мне как раз в момент разговора со Львом. Он не знал, что я и был тем, кто помог силовикам выйти на его след. Хотел обсудить работу над каким-то новым проектом. Лев очень сильно желал с ним познакомиться. Он отправил меня домой, а сам остался. Ну а дальше вы знаете.

– Мой брат сгорел заживо, – закончил за него Миша.

– Ваш брат не желал влачить существование «овоща». Он ушел героем, – возразил Виталий Сергеевич.

43

POV Виктория

Пять месяцев спустя. Сочи

– А теперь, милая, поцелуй маму! – подмигнула я потешной малышке, повисшей на шее у жизнерадостной молодой женщины. – А вы, Александр, оставайтесь на месте и смотрите на своих девочек! – скомандовала отцу семейства, которому явно не терпелось скорее закончить добровольную экзекуцию под названием «семейная фотосессия».

– Да, дорогой, расслабься, осталось немного! – ободрила сникшего мужчину жена.

Поежившись под пронизывающим декабрьским ветром, я поправила фотоаппарат и сделала еще пару кадров.

– Александр, посадите крошку на шею! Елена, положите голову мужу на плечо! – щелчок, еще один.

– Ну как? – нетерпеливо поинтересовалась женщина, поправив ярко-красный шарф – такого же цвета, как и их шапки: все члены семьи были в аксессуарах одинакового оттенка.

– Превосходно! Мы отсняли огромное количество материала. Предлагаю закругляться! – я улыбнулась, опуская камеру.

– Уф! – мужчина с облегчением вздохнул. – Теперь, наконец, пойдем есть хинкали!

– Уря-я! – зааплодировала малышка. – Хинкали-и! Хинкал-и! А что это? – она забавно скосила бровки.

Обговорив с клиентами дату, когда они смогут забрать готовые фотографии, я устало опустившись на лавку.

Дух нового года витал на побережье зимнего Сочи. Несмотря на сниженный поток туристов, культурная жизнь в городе не затихала. Перед каникулами открылось много выставок. Чтобы немного отвлечься от работы, сегодня я собиралась посетить одну из них, ту, где были представлены картины Малевича, Филонова, Шагала… Я заслужила небольшую передышку. Определенно, заслужила.

Зажмурилась, стараясь отогнать непрошенные воспоминания. От одной мысли о кончине Льва меня снова замутило. Так было всегда, когда я погружалась в ледяной омут страшных событий тех летних дней. Я цепенела, покрывалась испариной, меня накрывала паника и ощущение беспомощности.

А еще в сознании вспыхивал пустой взгляд, которым смотрел на меня Миша, когда мы прощались у выхода из ресторана. Это добило окончательно.

После разговора с доктором Столяровым мы больше с Мишей не виделись. Правда, пару раз близнец пытался связаться со мной через мессенджер, спрашивал «как дела». Но чтобы не бередить и без того глубокую кровоточащую рану, я оборвала все контакты. Заблокировала Мишу везде, избавив его от этого неловкого общения.

Думаю, он испытал облегчение. Вернее, я в этом убеждена. Ведь несколько недель назад не удержавшись заглянула в Телеграм Агаты: примерно с середины осени она вернулась к привычному тусовочному образу жизни, радуя десятки тысяч подписчиков свежими фотографиями.

На некоторых снимках я без труда отыскала Мишу. В компании Вали. Той самой девушки, влюбленной в него чуть ли не с детства. Возможно, после всего, что произошло, он нашел успокоение в ее объятиях. И я даже не могла его за это винить.

Порой мое одиночество, разбавленное чувством вины, становилось настолько невыносимым, что хотелось выть и лезть хоть на стенку… И я выла, устраивая так называемые дни жалости к себе. Потому что у меня не осталось вообще никого, кому можно было бы излить душу.

Убрав фотоаппарат, я машинально достала из сумки маленькую оловянную фигурку – не расставалась с ней со дня похорон Льва. Чувствовала себя той самой балериной из сказки Андерсона, сгоревшей вместе с ее стойким солдатиком. Вот бы мне хоть каплю его силы духа…

Вернувшись домой, я быстро приняла душ и, переодевшись в джинсы и водолазку, надела черное пальто и поспешила в картинную галерею. В выставочном павильоне я рассеянно смотрела по сторонам. Народу не так много, можно было и не покупать билет заранее. Ну да ладно.

Картины были размещены на темной кирпичной стене длинного зала. Я почувствовала волнительное предвкушение. Всегда испытывала подобное, глядя на работы великих мастеров.

В глубине души мечтала, чтобы когда-нибудь и мои фотографии стали частью крупной экспозиции. А пока, сосредоточившись на картине Лепорской, пыталась разгадать ее скрытый смысл.

– Анна Лепорская была художницей Казимира Малевича и супругой художника Николая Суетина. Ее работы входят в собрание не только Третьяковской галереи, но и Русского музея, – поведал ровный низкий голос за моей спиной.

Я оцепенела…

Обернулась…

…и не поверила своим глазам.

Миша смотрел на меня.

Внезапно уголки его полных губ дрогнули, сложившись в самую прекрасную в мире улыбку. У меня внутри все перевернулось. Задрожало. Натянулось струной, готовой в любой момент лопнуть…

Миша.

Не мой Миша…

Увы, я все еще слишком хорошо помнила, каково это – чувствовать его своим.

– Здравствуй, Вики! – от его мягкой доброжелательной интонации ощутила сердце где-то в горле.

– П-привет, – нервно повела плечом. – Что ты здесь…

– Делаю? – перебил все так же непринужденно. – Ну, во-первых, я приехал попросить прощения.

– З… за что?

Его брат погиб по моей вине, а он собрался просить прощения? У меня… Серьезно? Я могла понять и принять его холодность и равнодушие, но то, что он сказал сейчас… Грудь словно пронзило тысячами осколков. Я чувствовала, что в любой момент могу потерять сознание от переизбытка эмоций.

– На похоронах я вел себя как конченый мудак. Да и после не лучше… Прости меня, Вики. Мне очень жаль…

Я кашлянула и уставилась в пол. Но, не выдержав, почти сразу вернула взгляд на лицо Миши. Он выглядел уставшим, под его глазами залегли большие темные круги.

– …Пытался связаться с тобой, но ты не особо хотела общаться.

На лице парня не дрогнул ни один мускул, но по глазам было заметно, как тяжело ему говорить на эту тему.

Я неопределенно дернула плечами, не зная, что можно сказать. Между нами циркулировала неловкость. А еще сожаление. Тяжелые сгустки негативных эмоций придавили некогда зародившиеся чувства. Вряд ли когда-то получится извлечь их из-под обломков…

– Ну что ж… – с трудом выдавила я, – тебе не за что просить прощения.

Миша кивнул и с головы до ног осмотрел меня странным взглядом.

– Я был не в себе. Только гораздо позже осознал, что натворил, – еле слышно продолжил. – Мне потребовалось время свыкнуться со всем этим… – Низкий голос парня был тихим, почти хриплым. – Мы были больше чем братья. Лет до двенадцати чувствовали себя одним целым. Всё и всегда вместе. Просили отца покупать нам одинаковую одежду. Имели одинаковые пристрастия в еде и интересы. Это трудно объяснить, но когда я узнал, что его не стало… – Миша сглотнул, – показалось, что у меня отказал какой-то жизненно важный орган… Сейчас полегче. Держусь. Но все еще не могу поверить…