Мой очаровательный оригинал

– Кто назовет репродукцию? – Илья обращается к студентам, стоя у экрана с лазерной указкой, скачущей по электронному полотну.

– "Влюбленные" Рене Магритт, – отвечает девушка со второго ряда.

– Верно. – Преподаватель делает шаг в сторону, и его фигура прячется в тени. – Рене Франсуа Гислен Магритт. Кто-то что-то знает о нем? Может, читал его биографию?

Повисает молчание, а потом та же девушка неуверенно предполагает:

– Художник-сюрреалист?

– Так и есть. – Выходит на свет, половина лица мужчины остается в тени, а на другую половину падает подсветка от проектора, делая профиль таинственным и слегка мрачным. – Кто-то готов что-то добавить?

Снова тишина. Я также не спешу влиться в разговор, решаю сегодня побыть простым слушателем, давая высказаться кому-то другому.

– Ясно, – вздыхает Илья, разочарованный скудностью знаний учеников. – Ну что ж, первый в списке студент приготовит к следующему занятию доклад о биографии и творческом пути художника, а сейчас мы просто проведем с вами дискуссию касаемо той картины, что находится перед вами. Как нам уже сказала девушка, – небрежный взмах руки в сторону студентки, – имя картины "Влюбленные". Теперь я готов слушать ваши предположения: почему?

– Ну, это ж типа поцелуй! – весело выкрикивает парень с предпоследнего ряда. – Правда, под простыней, и вряд ли их губы когда-либо найдут друг друга. Но сам факт: есть мужчина, есть женщина и есть то, что они тут вытворяют… По-моему, логично, что они не незнакомцы, а сумасшедшие влюбленные, решившие внести в свою сексуальную жизнь немного игривой остроты. А вообще – не люблю сюрреалистов, слишком много загадок они прячут в своих работах. Ни черта не поймешь, что они хотели сказать. Всё же импрессионизм мне ближе, тот же Ренуар. На мой взгляд, зрителям больше нравится отражение реального мира, а не гадать ребусы всех этих сюрреалистов с нестандартным мышлением.

Илья, усмехнувшись, сообщает:

– В военные годы Магритт так же попал под влияние импрессионизма, но подвергся жесткой критике, и позже он вернулся к своему изначальному стилю, зато вырос как художник, совершенствовал свой неповторимый стиль и добился-таки широкого признания… Так что вы не правы, студент, всему есть место в этой жизни. И импрессионизм, и сюрреализм, как направления в искусстве, одинаково ценны. То, что непонятно вам, поймет другой. – И преподаватель вновь обращается к аудитории. – Из числа присутствующих здесь студентов есть те, кому симпатизирует направление, отраженное в этой картине?

Рука с указкой движется, и красная точка застывает на галстуке мужчины, что изображен на репродукции.

Не спешу заявить о себе, мне также интересно, есть ли тут любители тайн, заключенных в известных полотнах.

– Мне нравится, – доносится с первого ряда низкий голос, – но я больше люблю, когда всё понятно. А тут ни фига непонятно.

На этом студент замолкает.

– Кхм-кхм, – Илья Игоревич прочищает горло, я уверена, он посмеивается себе под нос.

И я с ним согласна, если сходу всё понятно, это уже не сюрреализм. Естественно, надо привести в движение мозговые шестеренки, включиться в картину, уловить суть, а не заявлять сразу "непонятно", даже не попытавшись разобраться. Отсутствие стремление к познанию в искусстве приравнивается к равнодушию. Так что студент хотел сказать этим своим "мне нравится"? Мне нравится просто смотреть, но я не люблю искать во всём этом смысл? Тогда уж предпочтительнее – помолчать.

– Кто-нибудь еще любит сюрреализм?

– Я, – подает голос всё та же активная девчонка со второго ряда. – Мне кажется, в этой картине заложена идея скрытой любви. Зритель не может видеть полноту действия, потому что на самом деле этот поцелуй никогда не происходил. Не знаю, по задумке автора возможно ли это в будущем, но в изображенном моменте времени эти двое любят друг друга, но не знают об этом. Их любовь взаимна, но они и не догадываются об этом. Порой люди слепы настолько, что не видят к себе особого отношения со стороны объекта своего вожделения и молча страдают от тоски по нему. Но в то же время и сами ничего не делают, не предпринимают шагов к сближению, а-то и вообще, боясь чувствовать себя уязвимыми, притворяются равнодушными, когда в действительности же это не так. Так как же им узнать о чувствах друг друга? Отсутствует обыкновенная коммуникация. Полное недопонимание друг друга. Эти двое в теории могли бы поцеловаться, но на их пути преграда, выстроенная ими же. Пелена из ткани, своего рода маски, – отличное тому подтверждение: они оба слепы, глупы и… Короче говоря, на душевном уровне тянутся друг к другу, но желания так и не обрели плоть.

– Ты всё это в ЭТОЙ картине увидела? – Удивленный вопрос любителя импрессионизма пронесся по рядам парт.

– Ну, у тебя и фантазия, – со скептической усмешкой комментирует студентка с другого конца аудитории, соглашаясь с парнем.

Лиц под покровом темноты не разобрать, но, судя по тону голоса, последняя комментаторша отчего-то невзлюбила выскочку, на зависть некоторым строящую из себя самую умную.

Илья, не обращая внимания на прозвучавший скепсис, спокойно и немного задумчиво заявляет:

– Интересное толкование, оно имеет место быть. Однако, по мнению большинства искусствоведов, в этой картине представлена чуть иная идея. Вопрос: какая?

Гробовая тишина.

Вот удивляюсь: какого черта они критикуют чужое мнение и интересные идеи, если самим даже сказать нечего?

Мы сегодня вообще сдвинемся с мертвой точки? Застряли на одной репродукции, а впереди еще кучу нерассмотренных, на которые лично мне очень хочется взглянуть.

Неудивительно, что тут я не выдерживаю, высказываюсь, достаточно громко, чтобы меня было слышно с заднего ряда:

– Перед нами иллюзия искренности.

Илья поднимает голову, лицо его достаточно хорошо освещено светом от экрана, и я распознаю в его чертах легкое замешательство и неверие, он высматривает меня среди студентов, потому что абсолютно точно узнал мой голос. Старается разглядеть задние высокие ряды, но из-за темноты это крайне проблематично. А вот я прекрасно его вижу, каждый напряженный шаг и появившуюся еле заметную резкость в движениях рук и ног.

– Продолжайте, – немного торопливо просит он, явно с нетерпением ожидая услышать знакомый голос, удостовериться в том, что он не ошибся.

Для него наша повторная встреча тоже сюрприз, он, как и я вначале пары, потрясен.

Однако мое внутреннее смятение прошло, теперь же я, как и прежде, полностью контролирую ситуацию. А то, что месяц назад я едва не порезала своего преподавателя… ну что сказать, я испугалась, что до меня домогаются, вот и защитила себя подручными средствами. Невиноватая я, так вышло. И нечего к несовершеннолетнему ребенку приставать! Ладно, пусть "ребенок" будет в кавычках, ибо ребенком еще с тринадцати лет я перестала себя считать, ибо ребенок умер во мне еще тогда.

Я не заставляю себя долго ждать и делюсь мнением:

– Будучи близкими, настолько, что дело дошло до поцелуя, и женщина, и мужчина остаются чужими друг другу. Они никогда не познают друг друга. Никогда не будут до конца искренними, не раскроют себя и свои секреты, каким бы страстным их желание быть вместе – иными словами, обладать партнером – ни было. Как самого себя человек знать своего партнера не может, кто бы что ни говорил. Они навсегда останутся лишь загадкой друг для друга, и правда им не откроется. Пусть те и верят в обратное в подсознательной надежде разгадать, вынести эту скрытую тайну на поверхность. В основе отношений лежит не чистое, открытое чувство, а взаимный интерес. В этом и заключается иллюзия искренности. Любовь есть интерес к скрытому от зрения, любовь как невозможное чувство – такова философия Рене. И да, Илья Игоревич, вы не ошибаетесь, это и правда я. Не нужно так усердно прислушиваться к моему голосу, чтобы в этом убедиться.

Он прокатывает глухое рычание в горле, отдаленно напоминающее неловкое покашливание.

– Я надеялся услышать не совсем это, но мне нравится эта трактовка. Пожалуй, на ней и остановимся… Константино д'Орацио, если не ошибаюсь? – вдруг вскидывает голову он в мою сторону, по-прежнему не видя меня в темноте.

Так он тоже читал… не ожидала.

– Он самый.

– И вы с ним согласны? Что любовь – всего лишь жадный интерес к неизведанному?

– Это не его слова, а Рене так считал.

– Да-да, разумеется, – быстро кивает он, поторапливая мой ответ. – Я оговорился. Продолжайте.

– Скажем так, в моей голове уживаются обе теории. В одной: любовь – это стремление обладать другим, фундаментом которого является обыкновенный интерес, который подстегивает, толкает к другому человеку. В другой же: любовь – великое чувство, не поддающееся логическому объяснению. И как бы логичным не звучало первое, всегда хочется верить во второе.

– Значит, вы верите в любовь?

Заминка. Я не уверена, что стоит говорить об этом вслух.

Помнится, я сама же в последнем своем интервью опровергла свои слова, искренность которых меня так испугала, что я в самый последний момент обратила всё в шутку, сославшись на великолепную актерскую игру. Эмоции в те напряженные секунды били ключом внутри меня, но я была холодна, как сталь. Я была сильна как никогда и невозмутима после такой откровенности. Я резко почувствовала себя уязвимой и маленькой, и мне немедленно захотелось исправить свою ошибку, выйти из положения через грубость и высокомерие. Что я и сделала.

– Верю, – несмотря ни на что, произношу я спокойно, так как уже заикнулась о "хочется верить во второе", нет смысла отрицать. Да и признание дается легко, всё же это не интервью, искусство вселяет в сердце недюжинную храбрость.

Странное молчание, кто-то начинает шуршать вещами в этой могильной тишине, и Илья, качнув головой, возвращается к мыслям о картине:

– Поступим так: остальные интерпретации этой удивительной работы Магритта почитаете самостоятельно. Дома. А мы перейдем к следующему слайду, где представлена работа другого художника. Впереди еще десять работ, и мы все их должны сегодня успеть просмотреть.

Глава 12. Я и трое мужчин