M/F

– Впервые я их увидел на выставке в Монреале. И там же впервые прочувствовал зло любых разграничений. Я пересек границу, но так и остался в Северной Америке.

Лёве вздохнул, и этот вздох был похож (вновь спазм тревоги) на миниатюрный раскатистый рык. Его очки вспыхнули отражением пылающей Западной Сорок четвертой улицы.

– Надо ли мне говорить, и ему не надо было говорить, как огорчился бы ваш бедный отец. Сына выгнали из колледжа за постыдный, бесстыдный…

– Мои собратья-студенты бунтуют, требуют моего восстановления. На кампусе гремят выстрелы. На закате пылают костры, в них горят книги. Реакционер Уитмен, фашист Шекспир, поганый буржуй Маркс, Вебстер со своей избыточностью слов. У студента есть право публично сношаться.

Я достал из пачки еще одну «синджантинку», но тут же сунул обратно. Надо следить за своим здоровьем. Я был тощим и слабым. Страдал кардиоревматизмом, многочисленными разновидностями астмы, колитом, нервной экземой и сперматореей. Я был, и сам это знал, психически не уравновешенным человеком. Предавался сексуальному эксгибиционизму, несмотря на явный недостаток физической энергии. Мой мозг любил, когда его пичкали раскрошенными печенюшками бесполезной информации. Если информация была бесполезной, я ее схватывал, что называется, на лету. Но я твердо решил исправиться. Я собирался побольше узнать о работах Сиба Легеру. Хотя это тоже была бы бесполезная информация, на самом деле, потому что кого это интересует, кому захочется это знать, сколько людей вообще хоть раз слышали это имя? Меня же творчество Сиба Легеру привлекало безмерно – своим возвышением бесполезного, нежизнеспособного, не поддающегося никакой классификации в…

– Господи, как же так можно?! Как вы дошли до такого безумства?

– Это все из-за лекции профессора Кетеки. По ранней елизаветинской драме.

– Насколько я знаю, вы должны были изучать деловое управление.

– С управлением у меня не сложилось. Мне посоветовали переключиться на что-нибудь бесполезное. В деловом управлении меня ужасало отсутствие океанических мистерий. Но если подумать, елизаветинская драма может многому научить в смысле стратегии управления. Интриги, кинжалы в спину, вероломные братья, отравленное питье на пирах…

– Ой, ради бога…

– Так вот, в лекции была упомянута запись в дневнике Фенвика. Тот записывал свои впечатления о лондонских чудесах, дабы потом смаковать их в изгнании. Летом 1569 года он смотрел пьесу в театре «Роуз» в Бэнксайде. Все, что он записал в дневнике: «Золото, золото – и даже номинально». В то утро профессор Кетеки был пьян. Его жена родила сына, их первенца. Запах виски можно было почувствовать с третьего ряда. Кетеки, этакий журавль фигурой, но с совиной головой, натужно вымучивал невнятную лекцию, сдобренную запахом виски.

Вряд ли я произнес этот последний пассаж на самом деле. Но я действительно сказал:

– Однако он вполне внятно предложил двадцать долларов тому, кто скажет, какую пьесу смотрел Фенвик.

– Послушайте, у меня встреча с клиентом…

– И тут меня озарило. Я встречался с мальтийской девушкой из Торонто, изучавшей родную литературу. Как-то она показала мне одно свое сочинение, и меня поразило слово jew. По-английски это «еврей». А в мальтийском, она мне сказала, это союз «или». По-английски он пишется or. Но во французском языке и в геральдике or значит «золото». И однажды она говорила, что я похотлив, как фенех, то есть кролик. Так что этот Фенвик вполне мог быть Фенехом – это достаточно распространенная мальтийская фамилия, как я понимаю, – и англоязычным мальтийским агентом английского рыцарского капитула. Пьеса, которую он смотрел, – это «Мальтийский еврей» Марло. Я получил двадцать долларов от Кетеки еще прежде, чем тот успел вытереть с пальцев мел. Деньги я пропил.

– Ох.

– В Риверхеде есть очень славный китайский ресторанчик, называется «Пу коу-тоу». Риверхед, как вы, наверное, знаете, назван в честь места рождения лорда Джеффри Амхерста. Здесь он великий герой, Амхерст. Разбил французов и дал Северной Америке повод восстать против Британии. Его племянник, Уильям Питт Амхерст, был назначен британским послом в Китае. Но зарубил свою миссию, отказавшись пасть ниц перед Императором.

– Послушайте, ровно в пять у меня встреча с клиентом.

– А разве я не такой же клиент?

Он хитро прищурился и сказал:

– Чего именно вы хотите?

– Во-первых, закончить рассказ. Я собирался поесть, но вместо этого напился. И познакомился с очень веселой игривой дамой, тоже бывшей в изрядном подпитии. Она учила бармена смешивать коктейль под названием «Шлеп-нога». Убойная штука. С «Бакарди», бурбоном и двойным крем-ликером. Сказала, она здесь проездом, по дороге в Олбани. И это она выдала ту идею с протестом.

Опустив взгляд на свою руку, я обнаружил, что курю очередную «синджантинку», чисто на автомате. Но я был полон решимости исправиться. Мне вот-вот должен был исполниться двадцать один, и время летело неумолимо.

– Вы должны понимать, – сказал Лёве, – что я ничего не могу для вас сделать до вашего совершеннолетия.

– Я знаю, – ответил я, – знаю, что мне причитается в положенный срок. Но в данный момент я все еще озабочен своим образованием. Хочу побывать на Кастите.

– Боже мой, где?!

– На пятнадцатом градусе широты, к югу от Испаньолы. В трехстах милях к западу от Подветренных островов. Бывший британский протекторат. Столица – Гренсийта. Население…

– Я знаю, где это находится. Я все знаю про это проклятое место. Но я никак не пойму…

– Почему? Тут все просто. Профессор Кетеки пробудил во мне интерес к человеку по имени Сиб Легеру, каститскому художнику и поэту. Очень загадочный, очень талантливый. Вы о нем даже и не слыхали, и никто не слыхал. Его сочинения не были опубликованы, его картины гниют, так никем и не увиденные. Я читал ксерокопию рукописи. Потрясающе. Один колониальный чиновник постарался хоть как-то спасти работы Легеру, уже после смерти последнего. Устроил что-то вроде музея Легеру на Кастите. Туда никто не заходит, ключ висит в табачной лавке. Мне интересно. Хочу посмотреть.

Лёве издал очередной взрывной рев. Он сказал:

– Вообще-то я не суеверен. Но, как вам известно, ваш бедный отец встретил смерть на Карибах.

– Я забыл.

– Ладно, не берите в голову. На данный момент положение таково. Вы достигнете совершеннолетия… так, когда это будет…

– В декабре. В сочельник. Без двух минут полночь.

– Я знаю, знаю. Вам, конечно, известно условие вступления в наследство.

– Условие совершенно дурацкое.

– Я бы позволил себе заметить, что подобное отношение не пристало хорошему сыну. Ваш отец твердо стоял за смешанный брак и смешение рас.

– Когда я женюсь, это будет только по любви.

– Ох, – сказал Лёве, – сразу видно, что вы еще очень юны. Если бы все женились исключительно по любви, мир превратился бы в ад. Любовь – это нечто, чему мы учимся вкупе с другими супружескими обязанностями. Все остальное – для поэтов. Я очень надеюсь, – продолжал он взволнованно, – что семья Ань не узнает о вашем, о вашем…

– Если дадите мне адрес, я им сообщу.

– Нет, нет, нет.

– В «Риверхед стар» не было ничего. Руководство колледжа о том позаботилось. В более сознательных СМИ, может быть, что-то и проскользнет, но никаких имен упоминаться не будет. Протестующие студенты имеют лишь коллективное существование. Личность полностью поглощена целью или ритуалом. Лозунги на грани оргазма. Гитары, бонго и песнь всеобщего братства людей. Лощеные бороды юнцов разверзаются, подбодряя нас на финишной прямой.

– Юная леди, мисс Ань, очень достойная юная леди. В жизни она много лучше, чем на фотографиях. И воспитана в строгих правилах. Эти старые кантонские семейства добродетельны, высоконравственны.

– Очень высоконравственны, да. Брак по воле родителей. Способ получить деньги. А в остальном – самый что ни на есть разврат. Еще даже почище, чем в Солт-Лейк-Сити…

– Ну, – перебил меня Лёве, – сложно представить, чтобы кто-нибудь в Солт-Лейк-Сити сделал то же, что сделали вы. Я имею в виду, надежность продукта связана с моральным обликом производителя.

– Полная чушь.

– А что касается вашей идеи ехать на Каститу… я пока ничего не могу сказать… может быть, что-то есть во вспомогательной картотеке… я проверю, когда вернусь…

– Вы принесли деньги?

– Вы как-то невразумительно говорили по телефону. Вы все еще были пьяны?

– Помехи на линии. Тысячу долларов?