Тени в раю

Ремарк идеален для осени. Хмурой, затяжной, депрессивной. Его книги – это одиночество, растворенное в бокале алкоголя. Игра времени, мыслей, чувств и судеб.В этот раз круговорот событий обрушится на тех, от жизни которых осталась лишь бледная тень. Эмигранты. Они выбрались из котла войны, но остались ли они живы?В вечном ожидании преследования, под чужими именами, без семьи, места и смысла. С огромной пустотой внутри, куда, словно в бездну, проваливается бесконечный кутеж, призванный заглушить боль, но тревожащий старые раны все больше и больше.Таков Ремарк и его торжество жизни.

Я обожаю Ремарка. Он один из столпов, на которые опираются мои литературные предпочтения. А в этой книге я острее всего ощутил его желание открыться, приподнять завесу над своей израненной душей. Ведь он тоже был отверженным.Край, где течет молоко и мед, земля обетованная, островок рая на раздираемой в чудовищном военном катаклизме планете. Думаю, такой представлялась Америка тысячам, сотням тысяч, миллионам обездоленных, лишенных Родины и всего на свете людей.И вот они там. Не все, но кое-кто. Мы знаем их (или нам кажется что знаем) и они проходят перед взором нестройной вереницей имен, образов, жизней.
Престарелый, порядочный до нереальности врач Грефенгейм, прозорливый Фриландер, дерзкий, отчаянный герой времен оккупации Кан, почти непорочно чистая в своей инфантильности Кармен, Бетти, которой обязан практически каждый, Равик, в особых представлениях не нуждающийся, Росс, от лица которого идет повествование. Их много и в то же время так безумно мало…
И на этой «земле обетованной» они носятся как щепки в реке, с обрубленными, а зачастую и «с мясом» вырванными корнями. Живут воспоминаниями о прошлом, которого нет, придавая ему неестественно романтический ореол, лишь бы удержаться на грани безумия и уцелеть. А у кого-то прошлое как тяжелый тюк за спиной, и уже, не ясно ты ли не желаешь его оттолкнуть или оно само присосалось как клещ и тянет из тебя жизнь.А потом наступает утро. Серое, безрадостное, нереальное и зыбкое утро. И будущее, которое толи мираж, то ли часть этой безумной какофонии воспоминаний, образов, мыслей, желаний, чаяний и надежд, щемящей тоски и липкого страха.
И как щепки в бурлящем потоке, так и эти жизни, слетевшиеся в этот край «молока и меда» как мотыльки на свет лампы – мечутся, сталкиваясь друг с другом и разлетаясь. И в этом почти ритуальном танце на пепелище воспоминаний они образуют причудливые узоры на канве судьбы. Как тени на стене. Тени в раю…

Вот читая последнюю книгу ремарка, я очень сильно почувствовала разницу между осознанием и принятием вины за всех своих соотечественников, как общей вины нации, народа, и ее непринятием. А вспомнились мне, в связи с этим, мемуары г. грасса, который даже повоевал в последние месяцы перед концом войны, пусть даже только на территории германии. Как бы ни относился ремарк к русским и прочим недругам, ни разу не прозвучало ни уничижительное "иван" (которым щедро сдабривает свой текст грасс), ни что-либо подобное.
И не зря, ох как не зря звучат в финале книги мысли героя о том, что в германии стараются массово замолчать и забыть о том, что натворили. И неудивительно, что после войны сам ремарк предпочел жить в швейцарии, а не на родине. Там смогли бы жить только такие господа, как грасс, в чьих голосах ни сразу, ни спустя полвека не звучат нотки раскаяния за содеянное. Ясно-понятно, что нет вины детей и стариков (пока они не взялись за оружие), но ежели взрослый дееспособный человек пользовался плодами труда узников концлагерей, убивал, грабил и насиловал на захваченных территориях, то надо бы чувствовать вину. Хоть какую-то.
А тот же грасс видит только свою боль (своих пострадавших от насилия мать и сестру). И оно, в принципе, понятно, ибо не каждому дано чувствовать чужую боль и признавать глобальную, коллективную вину за содеянное твоим народом. Только вот лично мне после этого как-то хочется читать ремарка и совершенно не хочется открывать книги грасса. История начинается с того, когда после долгих лет гонений, арестов, мытарств и скитаний некий роберт прибывает на землю обетованную. В америку. И он, будучи немцем, принят в среде евреев-беженцев, но по сути чужой и среди них. Нет у него своих, кроме таких же несогласных с политикой партии и народа.
Впрочем, практически мгновенно в его судьбе возникает русский след, просто как некая неизбежность. Сначала в виде немолодого портье, который на самом деле чех, но позиционирует себя русским. Потом появляется наташа. Тут было очень забавно читать, зная о том, что ремарк писал о своих отношениях с натали палей. И весело, когда его герой рассуждал о русских женщинах, потому что это было очень мило и комплиментарно, несмотря на достаточно критичный взгляд. И грустно, потому что все закончилось ничем, можно сказать, даже толком не начавшись. Закончилось лопнувшим в одночасье мыльным пузырем, ибо огонь погас, в сердцах нет места любви, там все выжжено войной и потерями, остались только пепел и опустошение; и хочется лишь покоя. И сотоварищи роберта по изгнанию по большей части такие же неприкаянные и чужие в этой стране, ибо можно попытаться убежать от войны, но если она в тебе, то дело представляется совершенно безнадежным. От себя ведь никуда не убежать. Так что счастливы те, кто умеет забывать или обладает исключительной толстокожестью.
Потому что в сытой благополучной америке не желают верить в ужасы войны. Нет-нет, не могли одни люди сотворить такое с другими, и все тут. Это преувеличение. И вообще германия может оказаться очень полезной, в отличие от коммунистической россии. Поэтому, несмотря на кошмарные преступления, и были пригреты монстры, воцарившие в тайных лабораториях америки, да и в ссср тоже приветствовалась такая политика. Вот и вся цена жизней миллионов убиенных, вот и все искупление. Поэтому неудивительно, что конец войны для многих беженцев - это их персональный конец, ведь с наступлением мира все так же преуспевают ловкачи, деляги и подлецы с эластичной совестью и дырявой памятью. Но совсем другим, не таким людям, как они, потери в денежном эквиваленте не компенсируешь. Живым мертвецам, без вины виноватым (самих себя обвиняющим в том, что не погибли вместе с остальными) нет места в благополучном и безопасном земном раю. И что остается? Смерть или забвение покоя - в данном контексте эти слова, считай, синонимы.