А дело? А театр?
Значит, не судьба.
Слушай, может, ты денег кому должен? скажи. Пустим шапку по кругу.
Нет.
Не пойму: ты что, к власти рвешься?
Нет. Я хочу пойти на это судилище и превратить его в фарс.
Зачем?
Надо с этим что-то делать. надо менять.
Почему именно ты?
А кто?
Несколько дней в газетных заголовках и все. Тебя забудут.
А я это не для них, это я для себя.
Ты просто трус. Тебя щелкнули по носу, а ты и сдулся. сломался после первого же тычка.
Это ты так считаешь.
Справедливость капризная баба. Она любит правых.
– А правда сегодня не у тех, кто правее, а у тех, кто сильнее.
Я смотрю со стороны и мне виднее. Ты перепутал театр с жизнью. Тебе дорог твой личный понт. Ты в образе Прометея. но он тебе не идет.
Нет. нужно создать прецедент и тогда они задумаются.
Да никто на хер не задумается! скажут придурок! старый клоун. А твои партийцы набьют твой труп опилками и устроят пляски у костра с барабанами и бубнами. Ты этого хочешь?
Нет.
Тогда чего ты хочешь?
Справедливости.
Справедливость капризная баба. она любит правых. А правда сегодня не у тех, кто правее, а у тех, кто сильнее.
И что ты предлагаешь делать?
Надо становиться сильным. И тогда настанет время твоей правды.
А что сейчас?
А сейчас тебе могут отрубить башку. отдай им лучше руку и пойдем жить дальше.
А как же потом жить?
Ничего. Залижешься и будешь жить. Без руки. А без головы не проживешь. волки так делают, когда в капкан попадают. отгрызают себе лапу и уходят…
Пошел ты в жопу с такой философией! Тебя наняли каэнбэшники, и ты выполняешь их заказ!
Пошел ты сам! никто меня не нанимал! Я сам к ним пришел! Ты даже не знаешь, через что я прошел, чтобы попасть к тебе, идиот!
Зачем? Теперь ты замарался, дол.б.
Мне некогда было думать. надо было вытаскивать!
Я тебя об этом не просил. Забирай свою колбасу и катись!
Я без тебя не уеду.
А я никуда не пойду! Рахмет. И вали отсюдова.
Снова пауза. Я опять отхожу к окну.
Что делать? с одной стороны, бездушная машина (опера, следователи, надзиратели), с другой мой друг, режиссер, который возомнил себя спасителем нации и сам лезет в петлю. Первые выполняют свою работу и лишь пожимают плечами: мол, что мы можем сделать? второй, похоже, сшил себе расписной саван и теперь примеряет, любуется, как он в нем будет смотреться со стороны…
Он:
– Между прочим, мне здесь нравится. Перловку дают. И потом я везде чувствую себя свободным.
Я:
– Только давай без патетики. Тут сцены нет.
Он:
– Какая патетика? вот смотри, я похудел.
Я:
– Болат, умные говорили: нужно умереть молодым, но сделать это надо как можно позднее.
Есть такая порода людей, которые не взрослеют и на которых все остальные ездят. А они и довольны тащить. И первыми в пекло, если надо, не задумываясь. И будут гореть синим пламенем, а те, что рядом, не станут тушить. Греться будут.
В Жанаозене, в городском департаменте кнБ, я разговаривал с операми, знакомился с материалами уголовного дела и чувствовал себя, как еврей, читающий труды Геббельса. на очередной странице мелькнула фраза из перехвата, которую произнес один из фигурантов дела и которую я запомнил: «.хорошо, что Атабаева посадили».
Возможно, я ошибаюсь, но я смотрю на эти вещи так: одна компашка предприимчивых людей бодается с другой, не менее предприимчивой, за место под солнцем. А посередине, между ними, стираются в порошок легковерные простодушные идеалисты.
Я не хожу на митинги. у меня на это нет времени. Я выражаю свои мысли другим способом. Художнику не место на нынешних баррикадах, искусственно сооружаемых политтехнологами. Если Художнику есть что сказать, он скажет это на своем языке, и его услышат. не слышно толпу, потому что ее голос тонет в общем шуме. Художнику не надо исходить слюной на площадях или у каменных постаментов. Это не означает, что у Художника не должно быть позиции. она позиция должна быть, несомненно. своя. но не групповая. не партийная. Группой только пионеры ходили. Или разбойники.