Красная королева

– Разговор, который я желаю иметь с вами, не может иметь место в зале, где священны законы гостеприимства.

– Но мой разговор может и должен иметь место тут! – решительно ответил Сэррей.

– А я не имею ни малейшего желания слушать вас. Милорд, не испытывайте моего терпения! Я выполнил свой долг, как ни трудно мне было это. На вашем месте я не стал бы искать меня дома, а предпочел бы ждать меня с двумя секундантами на лугу, вооруженным и верхом. Я с большим бы удовольствием приветствовал вас секирой, чем кубком, но я покорился вашему желанию и теперь немало радуюсь, что комедии пришел конец. Законы гостеприимства защищают вас от моего меча, пока вы не будете находиться в расстоянии часа езды от Эдинбурга. До того времени мы – друзья, но потом – враги. Правильно ли это? – спросил он, обращаясь к гостям, вошедшим в галерею.

– Таков обычай! А на дороге вы можете встретиться с Сэрреем, если у него хватит храбрости подождать вас! – ответил Дуглас при одобрении всех остальных.

– Милорд Сэйтон, – произнес Сэррей, – я не выйду из вашего дома, пока не дам вам оправдывающих меня объяснений, и раз вы сослались на свидетелей, чтобы они одобрили ваш образ действия, то я требую, чтобы они поддержали и меня в моей правоте.

– Выслушайте его, – улыбаясь, сказал Дуглас, – ведь это вас ни к чему не обязывает.

– Милорд, – ответил Сэйтон после короткого колебания, – никто не смеет сказать, будто Сэйтон нарушил законы гостеприимства. Говорите, сколько хотите; я и мои друзья, мы выслушаем вас.

– Больше мне ничего не нужно, – заявил Роберт. – Граф Лейстер сообщил мне, что он необдуманно высказался о моих отношениях к вашей сестре, леди Марии.

– Клянусь святым крестом, милорд, – заскрипел зубами Сэйтон, – вы осмеливаетесь…

– Я осмеливаюсь думать, что дворянин не имеет права считать другого дворянина подлецом, не выслушав его, а я был бы таковым, если бы когда-нибудь позволил себе говорить о вашей сестре иначе как с глубоким уважением. Я говорю это не для того чтобы стараться побороть ваше недоброжелательство ко мне, а лишь для того, чтобы сложить с себя всякую ответственность, которой вы могли бы потребовать от меня на основании слов графа Лейстера. Я никогда не стану драться с тем, кто защищает честь леди Сэйтон, и сам сделал бы то же самое, если бы кто-нибудь решился задеть ее. В силу этого я заявил графу Лейстеру, что порываю свою дружбу с ним, так как не могу быть другом человека, говорящего про леди Сэйтон без достаточного уважения. Вы видите, таким образом, что только я один являюсь оскорбленным; меня выставили хвастунишкой, и в этом отношении я могу считаться только с графом Лейстером и менее всего с вами. Я не стану драться на поединке с братом той, которую когда-то я объявил дамой своего сердца. Если же, – с этими словами он обратился к гостям Сэйтона, – здесь имеется кто-либо, кто имеет охоту обменяться со мною ударами меча, то я готов ждать его где бы то ни было.

– Я готов! – почти одновременно воскликнули граф Дуглас и Линдсей.

Сэйтон с раздражением поклонился ему. Он должен был отказаться от желанного поединка, так как получил требуемое удовлетворение.

– Милорд, – сказал он, тогда как Сэррей кланялся графу, – я с удовлетворением принимаю ваши объяснения, хотя мне и было бы приятнее разрешить недоразумение рыцарским поединком. Но только оскорбление давало мне право назначать гостю свидание за воротами; теперь мы поквитались с вами, и я надеюсь не попадать больше в такое положение, которое удержит меня от напоминания вам о нашей ссоре у собора Нотр-Дам.

– Я тоже надеюсь на это, хотя и понимаю это в другом смысле, чем вы. – С этими словами Сэррей поклонился и, приняв от хозяина прощальный кубок, как того требовал обычай, вышел из замка, чтобы сесть на своего коня.

Графы Дуглас и Линдсей последовали за ним со своими оруженосцами; у них не было никаких оснований выжидать, пока Сэррей отъедет на расстояние часа пути от замка.

III

Всадники вскочили в седла и собирались проехать под воротами замка веселой кавалькадой, словно дело шло о прогулке, а не о дуэли, как вдруг столкнулись с двумя другими всадниками, приближавшимися к сэйтоновскому дворцу. Последние, судя по внешнему виду, совершили длинный переезд, так как их платье было совершенно запылено, а лошади – в пене. По первому взгляду Сэррей узнал друга, приехавшего в сопровождении оруженосца, чтобы отыскать его.

– А, Вальтер Брай! – крикнул Роберт, не замечая, как при этом имени насторожился граф Дуглас, с любопытством посмотревший на новоприбывшего.

Сэррей поспешно пожал руку другу и шепнул ему, что нашел Филли.

Лицо Брая просветлело при этом, и хотя его взор мрачно и подозрительно скользил по всадникам, носившим столь ненавистные ему цвета Дугласа, но он с напряженным вниманием слушал, что рассказывал ему Сэррей. Когда тот окончил свой рассказ замечанием, что Брай не мог бы приехать в более подходящий момент, чтобы удалить Филли из близости Лейстера, Вальтер с удовлетворением улыбнулся и произнес:

– Я не разделяю ваших опасений относительно Филли, так как женщина, не способная оградить свою честь, заслуживает позора. Но я рад слышать, что вы не доверяете графу Лейстеру. Это фаворит Елизаветы, который прислан сюда погубить шотландскую королеву; еще есть время предупредить ее!

– Она предупреждена! – ответил Сэррей.

В этот момент к ним подъехал граф Дуглас, прозванный Черный Дуглас. Он испытующе впился взором в Вальтера Брая и спросил:

– Сэр, вы родом из Дэнсдорфа?

– Да, граф Дуглас. Меня зовут Вальтер Брай из Дэнсдорфа, и я еще ребенком мерялся оружием с дугласовскими всадниками.

– И вероятно, испытали на себе тяжесть их кулаков. Один из моих друзей, лэрд Бэклей, граф Гертфорд, просил меня повесить вас на первом же дереве, если вы покажетесь в Шотландии.

– Милорд, если лэрд Бэклей – ваш друг, то вы угодили рукой в помойную яму. Но обоим вам место на виселице, если храбрый граф Дуглас научил своих всадников нападать целой дюжиной на одного человека.

– Сэр, вы, очевидно, солгали, когда сказали, что мерялись оружием с дугласовскими всадниками, иначе вы знали бы, что дугласец сам лучше выступит против десятерых, чем набросится с несколькими товарищами на одного. Это вы хитростью заманили всадников моего отца к обрыву в Эдинбург?

– Да, я, и милорд Сэррей подтвердит вам, что дюжина ваших всадников преследовала единственного человека, который хотел защитить женщину от подлости вашего друга.

– Но позвольте! Ведь это была распутница, выпоротая перед тем у позорного столба.

– Это была мать вашего ребенка, милорд Дуглас, а ваш друг виноват в том, что ее признали распутницей.

– Мать моего ребенка? Вы с ума сошли или ваша шея хочет познакомиться с моей секирой?

– Милорд, у меня кулак чешется дать вам такой ответ, какого вы заслуживаете! – произнес Брай. – Лэрд Бэклей, ваш друг, преследовал ухаживаниями мою невесту, бедную девушку, подстерег ее на сеновале, и, когда она стала отбиваться от него, тогда он кликнул ваших всадников и обругал ее при них распутницей. Ее потащили к озеру, окунули в воду и привязали к папистскому столбу. Я вернулся из лагеря графа Аррана, услыхал о происшедшем и хотел прежде выслушать эту девушку, а потом уже отомстить. Ваши всадники бросились за мной вдогонку, и я заманил их к обрыву, потому что не хотел им давать убивать себя; лэрд удрал, боясь моей мести. Кэт, как звали девушку, нашла приют у одной ведьмы, и ей удалось, несмотря на преследования Бэклея, который выжег подземелье, добраться до вашего замка. Тогда вы окончательно опозорили ее там. Случаю было угодно, чтобы я воспитал и полюбил вашего ребенка. Но я говорю это совсем не для того, чтобы причинять вам лишние хлопоты; мне кажется, что уже ради вашей дочери я обязан убить единственного человека, который имеет право назвать ее незаконнорожденной.

– Не знаю, чему и верить! – пробормотал Дуглас. – Бэклей – негодяй, а вы были покровителем, а не погубителем его возлюбленной? Вы воспитали моего ребенка и вместо благодарности ищете ссоры со мной?

– Я ручаюсь за слова Брая, – вступился теперь в разговор и Сэррей, – и могу подтвердить все сказанное им; только мне было неизвестно, что дочь Кэт – ваш ребенок. Однако, раз Брай говорит это, значит, так оно и есть. Милорд, хотя вы и настроены против меня очень враждебно, но я считаю вас за слишком честного человека, чтобы не верить, будто вы просто обмануты негодяем Бэклеем; этот субъект обманул уже многих, а за последнее предательство своих благодетелей ему пришлось жестоко поплатиться; как раз та, которой он хотел предать их, наказала его за них.

– А мне он говорил, что его предала женщина! – произнес Дуглас. – Я не могу требовать от него, чтобы он дал мне доказательства, так как это калека, у которого пыткой сломали все члены. Но я откладываю свой поединок с вами, милорд Сэррей, пока не расследую все это. Если этот человек, – он указал при этом на Брая, – говорит правду, то я обязан ему благодарностью; пусть он узнает, что Дуглас никогда не стыдится исправить совершенную несправедливость! Ребенок, в жилах которого течет моя кровь, не должен краснеть ни перед кем.

– Милорд Дуглас, – заметил Брай, – если вы хотите признать вашу дочь, тогда я беру обратно свои слова и никогда больше не скажу про Дугласа, что он позорит свой герб.

Тем временем кавалькада достигла рощицы у ворот Эдинбурга, и лорд Линдсей нетерпеливо подскакал к ехавшим впереди и спросил, уж не до Лондона ли собираются они скакать, чтобы он мог сломать милорду Сэррею шею на английской почве?

Вместо всякого ответа Сэррей соскочил с лошади и обнажил меч. Линдсей последовал его примеру, тогда как по знаку, данному Дугласом, оруженосцы подхватили лошадей под уздцы.

Поединок продолжался недолго. Линдсей повел ожесточенную атаку, но ему пришлось убедиться, что Сэррей значительно сильнее его. У него уже сочилась кровью легкая рана, когда он сделал резкий выпад, который оставлял его самого без прикрытия, но вместе с тем неминуемо должен был свалить с ног Сэррея. Но уже по параду он заметил, что Сэррей знал этот прием; поэтому он отскочил назад, чтобы избегнуть удара врага, причем зацепился шпорами за корни дерева и упал на землю в тот самый момент, когда Сэррей сделал выпад. Не ожидая, чтобы так ожесточенно нападавший враг отступил, Сэррей тоже упал, и случаю было угодно, чтобы, падая, Сэррей наткнулся рукой на острие меча Линдсея. Меч выпал из рук Роберта, и кровь потоком хлынула из разрезанной жилы, забив из нее фонтаном.

Сэррей не был побежден, но был ранен; упал в обморок от потери крови, и Вальтеру только с трудом удалось наложить ему повязки и остановить кровотечение. Дуглас кликнул своих людей, приказал взвалить раненого на лошадь, и так как вблизи находился один из его замков, то все, за исключением Линдсея, вернувшегося с оруженосцами в Эдинбург, поскакали туда.

Глава девятая. Мария и Лейстер

I

Граф Лейстер тоже стал готовиться к отъезду, как только Сэррей оставил его. Он упивался блаженством при мысли о том, что теперь зависит только от него одного добиться цели своих честолюбивых надежд, и с того момента, когда увидел возможность, что Мария Стюарт протянет ему руку, не призывая в советники никого другого, кроме своего сердца, он уже чувствовал себя победителем. Тогда ее образ всплыл перед его глазами, и ему показалось, что с его души упало покрывало и его сердце всегда стремилось к ней, так как она – та женщина, на которую намекало пророчество предсказательницы.

Когда он спустился по лестнице, то случайно заглянул в окошко, через которое Сэррей впервые увидал Джен Сэйтон. Зал был полон гостей, в галерее стоял против Сэррея Сэйтон, а Джен с краской стыда на лице поспешно убежала.

– Ага! – улыбнулся Дэдлей Лейстер. – Так вот какова добродетель нашего героя! Младшая вытеснила у него из сердца старшую, а я еще думал, что это просто гордость борется в нем со старой любовью! И ведь он все-таки сумел добраться до нее, несмотря на все запоры, которыми думал оградить ее Сэйтон! Великолепно! Вот и истинная причина его гнева, когда он узнал, что я восстановил против него лэрда.

Для Лейстера было большим торжеством иметь возможность обвинить Сэррея; теперь ему уже нечего стыдиться своего предательства. Так, по крайней мере, он думал, и когда полчаса спустя, вскоре после отъезда Сэррея из замка, он вошел в зал, чтобы проститься с Сэйтоном, то, смеясь, сказал ему:

– Милорд, я ошибся: граф Сэррей совсем не домогается чести надеть на себя шотландскую корону.

– Знаю! – с ледяной холодностью возразил ему Сэйтон. – Он не так глуп. Кроме того, он вообще предупредил меня, что его друзья болтают больше, чем могут отвечать за это. Я вижу, что вы приготовились уезжать, желаю вам счастливого пути.

Насмешливый тон его слов и тихие смешки присутствующих доказывали Лейстеру, что малейшее его слово будет принято за вызов с его стороны. Но он далек был от мысли ставить на карту свою жизнь в тот момент, когда ему улыбалось будущее. Если он добьется руки Марии, то всегда успеет заставить Сэйтона поплатиться за надменность. Поэтому он сделал вид, будто не замечает насмешки в тоне Сэйтона, и простился с ним в самой любезной форме.