Красная королева

Георг Сэйтон и его друзья остались в столовой и продолжали бражничать.

Стоя у окна лестницы, которая вела к его комнатам, Сэррей мог прекрасно следить за тем, что делалось за столом. Оживленные жесты пировавших доказывали, что веселье началось лишь по уходе неприятных гостей. У Роберта явилось тяжелое чувство, которое еще более усилилось, когда он увидел, что в столовую вошли и дамы, приглашенные, по-видимому, только после ухода Дэдлея и его друга. Одна из дам заняла место хозяйки за столом.

По ее сходству с Георгом и тому почтению, которое ей оказывали гости, не могло быть сомнения, что дама принадлежит к семье Сэйтон. Она была копией своей сестры Марии, такой же юной и свежей, какой была та в Инч-Магоме. Молодая девушка отличалась кротким, нежным выражением лица, у нее не было той своенравной, вызывающей улыбки, которая несколько портила Марию Сэйтон. Вся ее гибкая фигура поражала своей целомудренной прелестью.

Бесконечная тоска охватила сердце Сэррея. Вот та, которую он всегда любил и не мог забыть; это была даже не Мария Сэйтон в юности, а идеализированная Мария, приукрашенная пылкой фантазией влюбленного пажа. Легкий шорох у окна заставил Роберта отскочить и спрятаться в комнату. Краска стыда и негодования залила его щеки при мысли, что Георг Сэйтон скрыл от него это сокровище, как бы считая его недостойным знакомства со своей сестрой. Тысячу раз Роберт говорил себе, что заслуживает полного презрения за то, что пользуется гостеприимством человека, который ненавидит его, и в то же время чувствовал, что никогда не решится уехать из этого дома и готов перенести какие угодно унижения, если бы прекрасная сестра Марии удостоила его хотя бы мимолетной улыбкой. Он сидел неподвижно и смотрел в одну точку. Невеселые думы носились в его голове, сердце скорбно сжималось. Зачем ему суждено было полюбить именно шотландку, сестру Марии и гордого шотландского дворянина, ненавидевшего его всей душой? О, как хотелось Роберту услышать только одно слово с ее уст, упиться одним ее взглядом!

В комнатах становилось все темнее, но Сэррей не зажигал огня. Он чувствовал себя разбитым, его голова горела. Роберт давно похоронил свою первую любовь; от нее осталась лишь одна печальная тень, наполнявшая его душу легкой грустью. Теперь вдруг старая любовь воскресла, воплотилась в чарующий образ, и его сердце усиленно горячо забилось.

Внезапно послышались нежные звуки лютни. Роберт бросился к окну и тихонько открыл его. Мелодия, напеваемая женским голосом, слабо долетала до него, и ему казалось, что он слышит ласковый разговор благородной девственной души с ночными эльфами. Сэррей вслушивался в эти звуки, и они все сильнее очаровывали его. Это была не только мелодия песни; Роберту чудилась в этих звуках жалоба невысказанного чувства, тоска высших желаний; он как бы видел душу певицы! Нет, Мария Сэйтон никогда не могла бы петь так, никогда не могла бы вложить столько задушевной искренности в свой голос! Если бы Мария обладала такой глубиной чувства, как ее сестра, она не могла бы играть любовью Роберта, не могла бы так зло издеваться над ним!

Сэррей сознавал, что было бы безумием с его стороны поддаваться этой страсти, невольно закравшейся в его душу. Молодая девушка могла остаться для него лишь недосягаемой мечтой! Она была сестрой Георга и Марии, Георг же ненавидел его, а Мария посмеялась над его чувством и отвергла его, хотя, может быть, тоже любила!

«Нет, нет, поскорее уехать отсюда! – подумал Роберт. – Мне нечего надеяться на благосклонность этой очаровательной девушки, в особенности если она узнает, что я добивался любви Марии и был отвергнут ею. Еще если бы Мария была замужем, тогда можно было бы мечтать о лучшем исходе!»

В первый раз Сэррей подумал о том, что в отношении Марии к нему могло быть не только одно кокетство; может быть, в глубине ее души теплилось более нежное чувство к нему. Иначе чем объяснить, что она до сих пор не замужем? Почему она отвергла предложения всех поклонников при французском дворе? Как был бы счастлив Роберт раньше, если бы эта мысль пришла ему в голову! Теперь же она только испугала его.

Сэррей чувствовал, что задыхается в комнате, его тянуло на воздух. Приказав оседлать лошадь, он выехал из дома.

Близился рассвет. Легкий туман расстилался по долинам и лугам. Влажный холодноватый ветерок обвевал лицо. Вдали блестело море, и на темных зеленых волнах качался корабль. Точно призраки у Сэррея выползали из-за тумана далекие воспоминания. Вот там, у столба, стояла Кэт, и Вальтер Брай спустился с обрыва, чтобы ее освободить. На сером фоне зарождавшегося дня виднелись развалины старого аббатства. В той стороне стояла избушка старушки Гилль, которая своим предсказанием смутила Роберта, когда он пришел к ней с разбитым сердцем, простившись с Марией Сэйтон, уехавшей на испанском галионе во Францию. Сэррей вспомнил об Инч-Магоме, о своей первой любви, о своем верном друге, о вооруженном шествии по улицам Лондона. Какие богатые, пестрые картины в прошлом и как серо, бесцветно настоящее! В прошлом – стремления и надежды молодости, гордые мечты, горячая вера в Бога, людей и любовь! Теперь же Роберт был богат и занимал почетное место в обществе; все, что было прекрасного в прошлом, он променял, сам того не желая, на это внешнее благополучие и на внутреннюю пустоту.

Роберт быстро мчался через поля и луга все дальше и дальше, как бы стараясь сбросить с себя настоящее и вернуть потерянную молодость. Перед ним сверкало далекое, безграничное море с вечно сменяющимися волнами. Так же, как волны, надвигались на его душу воспоминания. Волны не знали, о чем они хлопочут, куда стремятся; не знал и Роберт, куда он мчится, где бесконечная цель, манящая его.

Проскакав несколько часов на своей лошади, Сэррей опомнился, лишь когда солнце взошло высоко и он почувствовал голод. Повернув лошадь обратно, он убедился, что отъехал далеко от Эдинбурга. Горячие лучи солнца начали припекать. Лошадь устала не менее своего всадника. Роберт остановился на опушке леса и, предоставив лошади свободу пастись, лег в тень под дерево. Прежние мечты охватили его. В тихом шепоте листьев леса ему слышались звуки нежной лютни и грустные мелодии чарующего голоса.

Вдруг вдали раздались звуки копыт, звонкий смех и веселый разговор. Преобладали женские, давно ему знакомые голоса. Роберт вскочил, хотел скрыться, но было уже поздно: его заметили. Из-за деревьев показалась целая кавалькада. Впереди всех ехала шотландская королева в синем бархатном платье, окруженная придворными дамами и кавалерами.

– Здесь есть кто-то посторонний! – воскликнула Мария Стюарт. – Ах, это вы? – прибавила она, узнав Роберта и слегка краснея. – Наш паж из Инч-Магома? Каким образом вы попали сюда, милорд? С вами случилось несчастье или вы просто заблудились?

Дамы и мужчины с любопытством смотрели на незнакомца; только одна из фрейлин оставалась в стороне, как бы не желая, чтобы Сэррей видел, как вспыхнуло ее лицо.

– Я хотел покататься верхом, ваше величество, – смущенно ответил Роберт, – но прекрасная погода и красивые окрестности увлекли меня, и я отъехал дальше, чем предполагал.

– Вы знали, что мы должны проехать в этом направлении, и хотели сделать нам сюрприз? – спросила королева.

– Я никогда не решился бы на это, ваше величество, – возразил Сэррей. – Притом откуда бы я мог знать, что вы поедете так далеко от Эдинбурга?

Королева тонко улыбнулась.

– Я знаю вас, милорд, еще из Инч-Магома и прекрасно помню, что вы умели перехитрить всякого, – проговорила она. – Сознайтесь же, что вы нарочно встретились на моем пути, чтобы замолвить словечко в пользу своего друга.

– Ваше величество, мое почтение к вам никогда не позволило бы мне вмешиваться в дела моего друга, – ответил Роберт, – даже в том случае, если бы графу Лейстеру пришла в голову нелепая мысль обратиться к вашему величеству чрез посредство третьего лица, которое вы, во всяком случае, помните меньше, чем его самого. Уверяю вас честью, что я совершенно случайно встретился с вами, что у меня не было ни малейшего представления о том, что вы поедете по этому пути. Скажу даже больше: если бы я подозревал, что могу встретить вас, ваше величество, я постарался бы вовремя скрыться.

– Вы не хотели бы встретиться со мной, милорд? – удивилась королева. – Почему?

– Чтобы не показаться вам навязчивым, ваше величество. Вам было известно о прибытии английских послов, и только от вашего желания зависело, когда и где нас принять.

– Ваши слова звучат несколько холодно для старого знакомого, – проговорила Мария Стюарт. – Вы знаете, что короли забывчивы, и хотите обвинить меня в этом пороке. В наказание за это извольте отправляться с нами в Сент-Эндрью, где я заставлю вас разделить с нами нашу уединенную жизнь.

– Ваше величество, меня будут ждать в Эдинбурге, – пробормотал Роберт.

– Вас, кажется, очень обидело мое подозрение, – засмеялась королева. – Или вы считаете наказание настолько строгим, что смущенно краснеете? Ну что ж, меня называют тиранкой, и надо доказать, что я такова на самом деле. Милорды, возьмите в плен этого господина; прекрасные дамы, окружите его и обезоружьте своей красотой!.. В таком виде мы доставим его в Сент-Эндрью. Там я на свободе сообщу милорду Сэррею свои планы насчет его друга. Пошлите кого-нибудь в Эдинбург сообщить, что граф Сэррей с нами; я не хочу, чтобы лэрд Лейстер побледнел от тревоги и потерял часть своей красоты. Моя сестра Елизавета никогда не простила бы мне подобного преступления. Садитесь на свою лошадь, граф Сэррей, не заставляйте нас ждать.

Роберту не оставалось ничего другого, как подчиниться этому приказанию.

– Милорд, – проговорила королева, когда Роберт, сев в седло, подъехал к ней согласно выраженному ею желанию, – я угадываю теперь, что привлекло вас сюда. Я хорошо помню, – шепотом прибавила она, – что мой паж в Инч-Магоме проявлял заметную склонность к романтическим мечтам. Ваша краска убеждает меня, что вы хотели скрыть то, что привело вас в эту местность. Не оглядывайтесь, мои дамы будут иметь достаточно времени, чтобы оценить вашу любезность. Прежде всего займитесь мною, – прибавила она, и ее голос вдруг стал необычайно мягок и ласков. – Я верила вам, будучи еще ребенком, и доказала вам свое доверие. Я уважаю вас. Вы были строгим тюремщиком, но поступали благородно по отношению к каждому. Я знаю, что вы сохранили свою привязанность, даже находясь при французском дворе. Вы не похожи на своего друга Дэдлея, который теряет голову при всяком пламенном взоре, обращенном на него. Я знаю, что вы не легко меняете свои взгляды и обещания, и потому напоминаю вам, что вы когда-то поклялись быть верным другом Марии Стюарт.

– Я сдержу эту клятву до самой смерти, ваше величество, – горячо воскликнул Роберт, – и буду счастлив доказать вам свою верность!

– Тогда докажите мне ее сейчас, – сказала королева, – хотя для этого вам придется несколько поступиться своей дружбой. Дайте мне совет! Я убеждена, что вы скорее промолчите, чем будете говорить против своего убеждения. Как вам известно, Шотландия разбилась на партии; дворяне заставляют меня выбрать себе мужа; пуритане требуют того же. Одни назначают мне в мужья одного, другие – другого. Мое же сердце не лежит ни к кому. Тяжелый долг королевы принуждает меня принести величайшую жертву для блага моей страны – заморозить свое сердце и отдать руку тому, кто более подойдет к роли мужа шотландской королевы. Мне хотелось бы узнать от вас кое-что о характере вашего друга, которого я знаю лучше, чем вы думаете. Скажите мне правду, любит ли сэр Дэдлей королеву Елизавету так, как она любит его? Я не спрашиваю вас ни о чем другом, так как вам, может быть, пришлось бы совершить предательство, чтобы ответить мне искренне. Что касается чувств вашего друга, то я думаю, что вы можете говорить откровенно, не нарушая долга чести.

– Вы назвали меня, ваше величество, своим другом, – ответил Сэррей, – и я хочу оправдать это название и отвечу вам не как королеве, а просто как Марии Стюарт. Я не знаю, любит ли королева Елизавета Дэдлея; я никогда не был при ее дворе и никаких сведений о нем не имею; относительно чувств Дэдлея к королеве Елизавете я тоже ничего не могу сказать. Я убежден лишь в том, что Дэдлей может любить только тогда, когда эта любовь удовлетворяет его честолюбие. Если для его тщеславия нет пищи, то его ничем другим нельзя удержать. Я думаю, что ни в чем не изменю долгу дружбы, если признаюсь вам, что Дэдлей боготворил бы королеву Елизавету, если бы у него была надежда получить и ее руку вместе с сердцем. Такую же пламенную любовь он может почувствовать и к вам, если вы возведете его на шотландский трон. А став вашим мужем, он никогда не изменит королеве шотландской ради другой женщины.

– Этого совершенно достаточно; благодарю вас, Сэррей! Теперь я более спокойна, – прибавила Мария Стюарт, – вы избавили меня от неприятного чувства подозревать графа Лейстера в двойной измене. Я очень рада, что это не так. Я могу принять его благосклонно, если даже и отклоню его предложение. Еще раз благодарю вас. Мне хотелось бы оказать и вам подобную услугу, успокоить вас в чем-нибудь том, что тревожит вас.

Королева испытующе посмотрела в лицо Роберта, и он вспыхнул от этого взгляда, так как догадался, на что намекает Мария Стюарт.

– Вы назвали меня, ваше величество, мечтателем, – произнес он, – и вы правы. Поддаваясь своей склонности к мечтам, я выехал из Эдинбурга, чтобы взглянуть на места, где я был в юности. Я увидел перед собой море, по которому скользили галионы, увозившие вас во Францию. В своих воспоминаниях я нашел лишь погибшие мечты и потерянные надежды. Я не нуждаюсь в утешениях. Я нахожу успокоение в сознании, что поступал правильно и что теперь тоже не мог бы поступать иначе. Я желаю лишь дожить до того дня, когда я в состоянии буду оправдать доверие благороднейшей королевы и своей кровью доказать ей мою преданность.

Мария печально покачала хорошенькой головкой и разочарованно посмотрела на Роберта, как бы ожидая, что он выскажет еще одно заветное желание.

– «Погибшие мечты, потерянные надежды», – сказала она, видя, что Сэррей молчит, – какие это грустные слова! Они доказывают, что ваше сердце разбито. В Инч-Магоме вы были веселее. Я завидовала вашему настроению, вы так смело и светло смотрели в лицо будущему. Доверьте мне печаль своего сердца! Скажите, что заставило вас разочароваться? Я слышала, что вы остановились в доме лэрда Сэйтона?

– Да, ваше величество, случай и каприз Дэдлея привели к этому! – ответил Роберт.

– Случай? Странно! – заметила королева. – Скажите, вы познакомились с Георгом Сэйтоном в Париже?

– Кажется, – небрежно произнес Сэррей.

– Кажется! – смеясь, повторила королева. – Разве у вас такая плохая память? Мне рассказывали, что он недостойным образом вызвал вас на поединок. Вы ранили его, а потом ухаживали за ним.

– Мне очень приятно слышать, ваше величество, что лэрд Сэйтон, болтая о дуэли, отдает себе должное, – проговорил Роберт. – Я не ждал от него такой откровенности.

– Я знаю это не от него и не от его сестры! – возразила королева. – Однако вы еще не поздоровались с Марией Сэйтон, а я злоупотребляю терпением лэрда Дарнлея, который, кажется, уже начинает выходить из себя от досады.

Мария Стюарт приветливо улыбнулась и движением руки отпустила Сэррея. Роберт придержал лошадь и уступил свое место Генри Дарнлею, графу Ленноксу.

Глава седьмая. Сент-Эндрью

I

Во время длинного разговора между Сэрреем и королевой у Марии Сэйтон было достаточно времени для того, чтобы оправиться от неожиданного появления Роберта.

Какие чувства пылали в ее груди, когда она увидела в полном расцвете красоты того человека, которого она так горячо любила, когда он был еще юношей! Это был тот самый паж, который на башне Инч-Магома боролся между долгом чести и любовью. Это был тот самый человек, который во всех своих поступках выказывал непоколебимую честность и верность, перед которым сконфуженно склоняли головы клеветники и недоброжелатели.

По-видимому, Роберт Сэррей не был счастлив. Мария Сэйтон видела это по его серьезному лицу и грустным глазам. Она догадывалась, что именно заставило Роберта покинуть Эдинбург и в одиночестве скакать по полям и лесам.

«Неужели в его сердце еще сохранился мой образ? Неужели память о прошлом заставила его вернуться в эти места?» – думала Мария Сэйтон, и сладкая надежда зашевелилась в ее сердце.