Разбойник Кадрус

– А что же это такое? – спросил Бертье.

– Кабан. Он ранен.

– Вы почем это знаете? – спросил император.

– Мы, государь, родимся охотниками. Я слышу это по тому, как он ломает сучья. Это огромный зверь. Он не поддастся собакам.

Император не стал больше слушать.

– На лошадей, господа! – приказал он.

У Бертье не было опытных егерей, и он не знал, что ему делать, так что охоту повел Жорж. Собаки загнали кабана к скале и окружили его, но уже несколько трупов валялись на земле.

– Как прикажете, государь? – спросил Жорж. – Убить его?

– Да! – сказал Наполеон.

Он был несколько бледен. Ему хотелось когда-нибудь доставить себе удовольствие убить зверя рогатиной, но каждый раз, когда представлялся к тому случай, он чувствовал, что хотя он великий человек, но не мог позволить себе воевать с кабанами Фонтенбло, как делали его предшественники.

– Ружьем или ножом, государь? – спросил опять Жорж с равнодушным видом.

– Ножом, – сказал Наполеон.

Фоконьяк уже сошел наземь.

– С вашего позволения, государь, – сказал он. – Кавалер, – обратился он к Жоржу, – вы очень хорошо знаете преимущество вашего звания, чтобы оспаривать у меня первенство. Фоконьяки – маркизы. Это не для того, чтобы сделать вам неприятность, но я поступил бы низко, если бы не предъявил права на первенство.

«Эти дворяне, – подумал император, – хотя и бывают смешны, но у них есть гордость, искупающая все».

Гасконец обнажил свой нож. Странное лезвие сверкнуло на солнце, показавшемся опять на небе. Лезвие это имело грубую и зловещую форму ножей мясников.

Свита, удивленная этим рядом событий – грозой, приемом обоих дворян, охотой за кабаном, драмой, которая должна была разыграться между кабаном и Фоконьяком, – свита, говорим мы, находилась под влиянием глубокого волнения.

Фоконьяк смело подошел к кабану, готовившемуся ткнуть его своим рылом. Гасконец ловко прыгнул и воткнул ему нож меж лопаток до рукоятки. Кабан, раненный смертельно, тем не менее скакнул вперед и упал под ноги лошади императора, который не очень крепко держал поводья. Лошадь испугалась и понесла, все бросились ее догонять. Скоро вся свита отстала, кроме Жоржа, у которого была лошадь, способная соперничать с лошадью императора. Жорж держался в двадцати шагах, не догонял, но и не отставал.

Минут через десять Наполеон увидел, что лошадь его прямо бежит к барьеру скал, называемых Наковальней, высотой в тридцать футов, усыпанных гранитными обломками и огромными камнями у подножия. Гибель Наполеона была очевидна. Вдруг один… два… три ружейных выстрела раздались за ним. При первом лошадь его поскакала еще неистовее, при втором медленнее, при третьем зашаталась и упала в десяти шагах от скал, но Наполеон, отличный наездник, соскочил наземь. Перед императором была бездна. Возле него хрипела лошадь. Позади него улыбался Жорж. Наполеон, бледный, но спокойный, просто сказал своему спасителю:

– Я вам обязан жизнью, благодарю.

Потом он взглянул на свою упавшую лошадь.

– Бедный Муштейн! – сказал он. – У него был только один недостаток: он пугался выстрелов. Я в сражении не садился на него, но очень его любил.

Жорж подвел свою лошадь к императору и сказал:

– Государь, вот арабский конь, который может заменить вашу лошадь! Осмелюсь ли предложить его вам? У него есть драгоценное качество – он спокоен, как мрамор. – Вынув пистолет из кобуры, Жорж добавил: – Мне оставалось сделать только один выстрел. К счастью, он был бесполезен, потому что если бы третий не поразил коня, то четвертый был бы сделан слишком поздно.

Тогда-то Наполеон произнес историческое слово, доказывающее его невероятную гордость:

– Я еще нужен Богу!

Жорж подошел к своей лошади и вдруг выстрелил в воздух возле уха. Лошадь не сделала ни малейшего движения. Император подошел к лошади, поласкал, внимательно рассмотрел ее и сказал:

– Это сирийский жеребец?

– Да, государь.

– Я беру у вас взаймы вашу лошадь, но в подарок не принимаю.

– Напрасно, ваше величество, – просто сказал Жорж. – Эта лошадь была бы для вас драгоценна.

– Но она нужна вам самим.

– У меня в конюшне есть два брата Солимана, государь. Вы видите, что я не останусь без лошади.

Император, не отказывая и не принимая, сел на лошадь и остался доволен.

– Он прекрасно дрессирован, – сказал он и поскакал во весь опор, но вскоре вернулся. – Я думаю, что Муштейн был хуже, – сказал он.

В эту минуту послышался быстрый галоп – наконец свита подъезжала. Император обратился к Жоржу:

– Ни слова о том, что произошло между нами. Никто не должен знать, что я подвергался опасности, – это взволновало бы Париж.

Жорж взвел курок пистолета и вернулся к Муштейну, которому раздробил голову.

– Это для чего? – спросил император.

– Вы укротили лошадь, государь, – сказал Жорж. – Потом, так как вы нашли ее опасной, вы приказали мне убить ее. Я выстрелил в первый раз и не попал. Он убежал. Отсюда происходят три первые раны. Наконец он упал, и я доконал его, пустив пулю в череп. Выдумка будет правдоподобна.

– Хорошо, – сказал император.

Свита приближалась. Бертье показался первым. Он был бледен и дрожал. При виде императора он вскрикнул от радости.

– Что с вами? – спросил Наполеон.

– Я боялся за ваше величество.

– Что? Неужели я не сумею справиться с лошадью?

– Извините, государь, но…

– Вы сомневались во мне. Я укротил Муштейна, но так как это животное опасное, я попросил кавалера де Каза-Веккиа убить его. Савари, велите дать лошадь кавалеру!

Император пришпорил лошадь. Савари хотел исполнить приказание императора и взять лошадь у кого-нибудь из свиты, когда Жорж, вскочив в седло позади Фоконьяка, сказал:

– Благодарю, генерал. Я не хочу, чтобы из-за меня кто-нибудь вернулся пешком. Вы позволите, любезный друг? – обратился он к Фоконьяку.

– Сделайте одолжение!