Разбойник Кадрус

Но до сих пор ничто не оправдывало предвидений министра. Принцесса в отсутствие мужа жила очень тихо, присутствовала на всех празднествах, каждый вечер бывала на вечерах или на балах, а потом с гусарским конвоем возвращалась в свой замок.

Однако в ее обращении приметили что-то необычайное. Она уже месяц скучала и была рассеянна. На балах иногда танцевала мало, а иногда без устали. Очевидно было только то, что принцесса скучала.

В таком расположении духа случай свел ее с Жоржем. Он возвращался в гостиницу вместе с Фоконьяком, а принцессе Полине в этот вечер пришла фантазия заняться благотворительностью. Она пошла пешком по большой аллее, отправив вперед свой экипаж и свою свиту. У принцессы Полины душа была надменная, а сердце золотое. С тех пор как она жила в Фонтенбло, бедные люди благословляли ее. Принцесса заметила недавно под деревьями, окаймлявшими аллею, небольшую хижину лесничего, видела бедную женщину в черном платье с тремя маленькими детьми, вернувшуюся из города со слезами. Собрав сведения, принцесса узнала, что это вдова лесничего. Она получала недостаточную сумму и терпела нищету. Герцогиня взяла с собой пятьдесят луидоров и пообещала себе деликатно подарить их несчастной женщине. Не желая быть обвиненной в чванстве, она решилась войти инкогнито в хижину, куда приносила радость и довольство. Сделав добрый поступок, она возвращалась в город, когда вдруг услышала крики:

– Берегитесь! Берегитесь!

Все бежали со всех ног. Бешеный вол, запряженный в телегу, разломал ее, оборвал веревку, за которую был привязан, и бросался на все, что попадалось ему навстречу. Прохожие бежали со всех ног с криками, бесившими животное еще более. Герцогиня увидела в один миг двоих затоптанных ногами женщин, растерзанного рогами ребенка, мужчину, вскинутого наверх; она сама побежала вместе со всеми. Ей казалось, что вол гонится за нею, и действительно, ее розовый зонтик раздражал зверя. Принцесса пробежала шагов двадцать, но вдруг запнулась и упала. Вол бросился на нее… Но из соседней улицы выехали два всадника, и один быстрее молнии понял, в чем дело, и остановил свою лошадь между волом и молодой женщиной, а сам остался тверд на седле, только высвободил ноги из стремян. Вол направил свои рога на лошадь, но всадник этого и ждал. Он выхватил охотничий нож, заткнутый у него за поясом, и в то время как вол боднул рогами живот лошади, всадник нагнулся и, как каталонский тореадор, вонзил нож в затылок вола. Тот повалился, лошадь также упала. Всадник соскочил наземь и стоял между двумя жертвами этой борьбы. Вол был мертв, лошадь хрипела. Сцена эта была быстрее мысли. Герцогиню схватил второй всадник в ту минуту, когда она вставала, и посадил ее на свою лошадь. Она видела все подробности этой сцены. Несмотря на свое волнение, она видела все и была поражена необыкновенным хладнокровием своего спасителя, который был не кто иной, как Кадрус. Тот среди грома рукоплесканий, поставив ногу на шею вола, вытащил свой окровавленный нож из раны. Герцогиня Полина никогда не видела большей силы, соединенной с большим изяществом. Кадрус вытер лезвие о шерсть вола и спокойно вложил нож в ножны; потом подошел к молодой женщине и, поклонившись ей, сказал:

– Герцогиня, позвольте предложить вам мою руку и проводить вас во дворец!

Фоконьяк – это он держал герцогиню на лошади – поставил ее на землю, и она взяла под руку Жоржа. Она так дрожала, что и говорить не могла. Толпа зевак окружала эту сцену и громко разговаривала. Жорж понял, что герцогиня терпела пытку среди всей этой толпы, и увел ее. Но любопытные следовали за ними. Тогда Фоконьяк поставил свою лошадь поперек улицы и, вынув пистолет из кобуры, зарядил его с величайшим хладнокровием.

– Эй вы, бездельники! – сказал он. – Мало того, что вы не помогли женщине, вы теперь еще беспокоите ее нескромным любопытством… Ступайте домой, негодяи! Если через минуту останется хоть кто-нибудь на улице, я выстрелю в него.

Молодая женщина услышала эти слова, обернулась и очень была благодарна Фоконьяку за то, что он сделал, потому что зеваки хотя и ругались, а разошлись.

Через несколько минут явились экипаж и свита герцогини. Кто-то догадался сбегать за ними. Герцогиня тотчас села в карету, опираясь о руку Жоржа.

– Надеюсь увидеть вас завтра в замке, чтобы поблагодарить, – сказала она взволнованным голосом.

Жорж поклонился. Карета поехала.

Случайно экипаж подъехал к герцогине почти под окнами Жанны и Марии, которые с удивлением видели своих обожателей в таких хороших отношениях с принцессой. Придворная карета, гусары, составлявшие свиту, обращение и улыбки герцогини – все это произвело на молодых девушек, не знавших про историю с волом, глубокое впечатление. Фоконьяк показался Марии почти красивым. Жанна была очень бледна. Развлеченные этим происшествием, друзья собирались уехать, не бросив на окно ни одного взгляда, когда Мария, выведенная из терпения, довольно громко закашляла. Фоконьяк поднял голову и поклонился молодой девушке, которая ответила на его поклон самым любезным образом, а Жорж, которому привели лошадь, вздрогнул, увидев, как Жанна бледна. Он вложил в улыбку всю возможную нежность и сделал молодой девушке почтительный поклон; она слегка наклонила голову, потом отошла от окна, не так скоро, однако, чтобы Жорж не мог приметить, как она покраснела.

Вернувшись в гостиницу, Фоконьяк заметил:

– Любезный друг, ты на дороге, чтобы сделаться министром. В четыре часа ты спас императора, в семь часов принцессу Полину. Тебе остается только оказать какую-нибудь важную услугу императрице.

– А между тем я предпочитаю оставаться Кадрусом.

– А я на твоем месте занял бы несколько должностей. Я попросил бы у императора место министра полиции. Как министр, я преследовал бы Кадруса, а Кадрус наделал бы хлопот министру! – Потом с быстротой ума южных жителей он переменил разговор. – Я думаю о принцессе, – сказал он. – Она влюбится в тебя.

– Может быть, – беззаботно сказал Кадрус.

– Ты ею пренебрегать не станешь?

– Я полюблю только ту женщину, – сказал молодой человек, – которая будет любить во мне не кавалера де Каза-Веккиа, а разбойника Кадруса.

– Я полагаю, ты не скажешь герцогине, если она доведет признательность до любви: «Сударыня, я Кадрус!»

– Почему же? – сказал молодой человек.

Фоконьяк хорошо знал своего друга.

Глава XXII

История ножей

Наполеон обедал дурно… когда обедал один. Каждый знает, что он ел скоро, оставался за столом четверть часа и любил только пирожное. Но угощал он всегда роскошно и великолепно. Быть допущенным к императорскому столу было редкой милостью.

Узнав, что кавалер де Каза-Веккиа спас герцогиню де Бланжини, император позаботился указать за столом место каждому из приглашенных.

Когда два начальника Кротов вошли, двор был еще взволнован происшествием с принцессой. Наполеон хотел, чтобы герцогиня села напротив него, а с каждой стороны от нее был поставлен прибор для тех, в честь кого давался этот обед. Жорж де Каза-Веккиа сел с правой стороны, де Фоконьяк – с левой. Несмотря на все случайности их отважной жизни, оба начальника Кротов не могли не вздрогнуть, когда камер-лакеи произнесли их имена в большой зале Генриха III, где был накрыт обеденный стол. Но это движение промелькнуло как молния. Жорж с надменным равнодушием бросил рассеянный взгляд на великолепный стол. Приглашенные чувствовали, что эти два дворянина делаются фаворитами; они окружили их и спешили поздравить. Жорж сначала был холоден и исполнен достоинства, Фоконьяк был любезен, но как-то надменно.

По этикету все должны были стоять около назначенных мест, ожидая, чтобы сесть, прибытия Наполеона и императорской фамилии. Следовательно, Жоржа и Фоконьяка разделяло пустое кресло, предназначенное герцогине. После короткого ожидания отворилась дверь, которая вела в грот, где на больших балах помещались музыканты. Камергер доложил о его величестве императоре и короле. Наполеон в сопровождении своего семейства и маршалов вошел в залу Генриха III. Он шел, не обращая внимания на головы, наклонявшиеся перед ним, но удостоил только со своего места сделать приветствие рукой Жоржу и Фоконьяку, которые низко ему поклонились.

Императрица не присутствовала на обеде. Пустое кресло между двумя друзьями было занято герцогиней де Бланжини, которую камергер привел к этому месту. При виде Жоржа и Фоконьяка герцогиня вздрогнула с движением досады против императора, который, посадив ее подле ее избавителя, подвергал ее неприятности выносить его любезности, и с досадой на саму себя, потому что к человеку, которому она обязана была жизнью, она испытывала чувство похожее на ненависть.

Садясь в свое кресло, молодая женщина обещала себе сохранять ледяную сдержанность против лести, которой наверняка осыплет ее Жорж. Мысль герцогини состояла в следующем: «Этот человек спас меня. Я хороша и могущественна при дворе. Он знатен, может надеяться заставить себя полюбить и воспользуется своею услугой, чтобы навязаться на мою короткость».

При этой мысли гордость ее возмутилась. Однако молодой человек не переходил за границы холодной вежливости, и герцогиня решилась обратить всю свою любезность на Фоконьяка, которому она не была обязана ничем. Кадрус с одного взгляда угадал поведение, которое герцогиня начертала себе, обижаясь, что молодая женщина сочла его способным воспользоваться оказанной ей услугой. Жорж обращался с нею с холодностью почти надменной, оказывая ей только то внимание и уважение, которые предписывал этикет.

Фоконьяк, напротив, вел себя как маркиз времен Регентства, любезно отвечал на предупредительность герцогини де Бланжини и чрезвычайно находчиво давал ответы на благосклонные замечания императора. Наполеон удивлялся, что маркиз не принимает мер, чтобы не дать угаснуть благородному имени Фоконьяков.

– Государь, – ответил маркиз, – имя Фоконьяков получило начало при Карле Великом, и оно угаснет при Наполеоне Великом! Этого достаточно для фамилии, когда она видела двух величайших гениев человечества.

Наполеон любил тонкую лесть. Сближение между ним и великим императором было для него чрезвычайно приятно. Фоконьяк поднялся на неизмеримую высоту в мнении придворных. Жорж своей сдержанностью, своим непринужденным и любезным обращением оказался совершенно достоин неожиданной милости, доставившей ему место за императорским столом.

– Вы нам обещали, – обратился Наполеон к Жоржу за десертом, – историю вашего чудесного ножа, который оказал нам такую важную услугу, спасши жизнь герцогини де Бланжини, нашей родственницы. Мы охотно выслушаем вас.

– К вашим услугам, государь, – ответил Жорж, поклонившись. – Ваше величество очень милостивы, напоминая мне то, что этот нож сделал для герцогини де Бланжини. Это будет добавочной страницей к его историческому происхождению.

Это было в тысяча двести тридцать седьмом году. Весь христианский мир соединился, для того чтобы помочь сирийским принцам. Людовик Святой имел намерение стать во главе новых рыцарей Крестовых походов. Переходя из уст в уста, известие об этих Крестовых походах против неверных скоро дошло до Востока, который пришел в сильное волнение. Горный Старец – этот царь убийства, как его называют историки тогдашнего времени, – узнал о намерении Людовика в своем страшном разбойничьем гнезде на неприступных Ливанских утесах. Человек этот повелевал фанатическим народом и окружил себя такими приверженцами, которые по его приказанию отправлялись наносить смерть тому, кого он назначал. Никогда убийца не колебался исполнить данное ему поручение в убеждении, что он попадет за это в рай. Горный Старец, узнав о готовящейся экспедиции, собрал торжественный совет, на котором было решено убить Людовика Девятого. Как ни секретно происходило это совещание, сирийские христиане узнали о нем, узнали и о том, что два человека, которым это преступление было поручено, уехали во Францию, при этом переодевшись. Как же их узнать? Весь христианский мир находился в беспокойстве. Людовику Девятому угрожала смерть. Только один Горный Старец мог этому помешать. Тогда-то двенадцать христианских рыцарей решились предпринять то, на что не осмелился бы в то время целый народ. Дело шло ни более ни менее как о том, чтобы ворваться в страшный замок, в котором жил Горный Старец, захватить его и принудить послать новых лазутчиков, чтобы остановить первых, а также добиться от него обещания никогда не покушаться на жизнь Людовика или, в конце концов, убить этого повелителя убийц. Только неслыханная смелость могла исполнить подобное предприятие. Двенадцать рыцарей решились на это. Мало того, несмотря на часовых, карауливших логовище их повелителя, эти рыцари пробрались к Горному Старцу, застали его одного и добились отмены смертного приговора Людовику Девятому. Начальником этой экспедиции был мой предок, государь. Старый сирийский принц знал толк в храбрецах. Он повиновался не страху, а чувству восторга к такой отваге, и захотел привлечь к себе таких людей. «Христианин, – сказал он моему предку, – ты совершил великий подвиг. Все равно к какой религии принадлежит человек, к нему можно иметь доверие, когда он способен на такие вещи для своего государя. Вступи ко мне на службу. Ты получишь от меня почести, богатство, славу. Сверх того я позволю тебе и твоим товарищами свободно исповедовать вашу религию». После отказа моего предка Горный Старец продолжал: «Ну, пусть не говорят, что Горный Старец видел чудеса храбрости и не вознаградил их. Не бойся ничего, христианин, твой король будет спасен. Ты и твои товарищи будете иметь тайное покровительство до тех нор, пока не ступите на землю вашей родины. Через год ты получишь от меня подарок. Этого времени будет для меня достаточно для того, чтобы вычеканить эфес клинка, который я намерен предложить тебе. Я хочу, чтобы работа этого эфеса напоминала всем, и теперь и в будущем, твой благородный поступок. Я хочу, чтобы это оружие переходило из рода в род».

Через год, – заключил Жорж, – предок мой получил этот нож, который привлек внимание вашего величества. Изволите видеть, государь, – сказал кавалер де Каза-Веккиа, подавая Наполеону чудную рукоятку своего чудного ножа, – тут вместе соединены крест и полумесяц. Христианство и магометанство подают друг другу руку.

Историю эту, рассказанную без спеси, без гордости, а очень просто, все выслушали с величайшим интересом. Но генерал Рампон, красный нос и грубость которого вошли в пословицу в войске и при дворе, был раздражен вниманием, которое начинали обращать на себя старинные дворяне Каза-Веккиа и Фоконьяк.

– Милостивый государь, – резко заговорил он с Жоржем, – вы сейчас сказали, что этот знаменитый нож должен был переходить по наследству из рода в род в вашей фамилии?

– Совершенно справедливо, – ответил Жорж.

– Я удивляюсь, каким же образом попал к вам этот нож? Во время моего пребывания в Италии я слышал, не в обиду вам будь сказано, что…

– Что я незаконнорожденный? – перебил Жорж.

– Да!

– Это правда. Но Горный Старец завещал, чтобы нож этот принадлежал самому достойному в нашем роде, и семейный совет так определил.

Наполеон знал раздражительный характер генерала и счел за благо перебить разговор, завязавшийся между ним и Жоржем.

– Кажется, и вы хотели рассказать нам историю о вашем ноже? – обратился он к Фоконьяку.

– Моя история не так чудесна и более скромна, – ответил маркиз, сделав поклон в стиле времен Людовика XV.

– Мы слушаем, – любезно продолжал император, кивнув головой.