Разбойник Кадрус

– Стой на месте, старый слон! – смеясь, сказал помощник Кадруса. – Мы играем в шахматы. Королеве – гарде! Старайся же оставаться на своей клетке. Первое правило шахматной игры требует, чтобы слон защищал королеву!

Старик с бешенством кусал рукоятку своей шпаги.

– Чего же вы хотите? – спросил он с раздражением.

– Я не стану обижать вас сомнением, что вы меня не поняли. Герцогиня знает, в чем дело. Доказательством служит то, что она положила футляры возле себя.

– Как, вы хотите…

– Да, – перебил его Фоконьяк. – Мы хотим, чтобы вы вручили нам эти бриллианты, и только за эту цену обещаем сохранить жизнь вам и вашему отряду.

– Никогда! – гордо ответил старый граф.

– Однако нам было бы очень жаль причинить вред такому храброму воину, – возразил помощник Кадруса с печальным видом. – Такие благородные сердца, как ваши, редки, милостивый государь. Нет ничего постыдного отдать, когда невозможно победить…

– Вы забываете, что есть возможность умереть!

– Вы говорите прекрасно, капитан! Было бы великолепно, если бы ваша смерть могла принести герцогине какую-нибудь пользу, но ваша смерть будет бесполезна.

– Мы это увидим! – тоном вызова сказал старик. – Ну, господа разбойники, покажите нам ваши лица. Кроты, выходите из ваших нор! Смотрите, как умеют драться честные люди!

Как будто зов старого воина был приказом: более двухсот человек показалось вдруг. На всех были маски и шляпы с широкими полями, надвинутые на глаза. Все были вооружены с ног до головы.

При виде их герцогиня, дрожа, прижалась в угол кареты; но эта мимолетная слабость продолжалась не дольше минуты в этой женщине с корсиканской кровью.

– Капитан! – с живостью сказала она старому графу, подавая ему свою шкатулку. – Сопротивляться нельзя, в такой крайности сдаться нет никакого стыда.

– Вы правы, – сказал человек, вдруг показавшийся на краю дороги. – Кадрус – это я. Свидетельствую, что всякая борьба была бы нелепостью.

Глаза всех обратились на знаменитого атамана Кротов. Те громкими криками приветствовали своего атамана. Кадрус показывался своим подчиненным при самых редких обстоятельствах. Его присутствие между ними возвещало пир и кутеж, поэтому Кроты всегда приходили в восторг при виде того, кто ими командовал.

Герцогиня успела рассмотреть человека, явившегося так внезапно. Солнце, закатываясь позади атамана Кротов, позволяло видеть его силуэт, отделявшийся от облаков на горизонте. Длинный бархатный плащ, подражавший шкуре кротов, позволял угадывать под своими широкими складками мужественную энергию носившего его. Голова его, обнаженная перед принцессой, но надменная, позволяла развеваться от ветра волосам, бархатистым, как плащ. Рука, обтянутая перчаткой и поднятая, чтобы умерить восторг подчиненных, была мала и красива, как у человека знатного рода. Если в его повелительных глазах сверкал блеск непобедимой воли человека, привыкшего, чтобы ему повиновались при малейшем его движении, нижняя часть лица, верхняя часть которого была покрыта черной бархатной маской, показывала натуру, доступную всем пылким порывам сердца.

Таков был Кадрус. Наступила величайшая тишина. Принцесса, Барадер, свита были поражены каким-то остолбенением при виде этого знаменитого атамана разбойников.

Глава ХХV

Битва

Кадрус стоял в позе, производящей обаяние. Он вдруг принял в глазах герцогини те же легендарные размеры, какие имел в глазах толпы. Чувство, похожее на восторг и симпатию, овладело ею. Она не отдавала себе отчета в том, что происходило в ней, но хотела, однако, прекратить сцену, возбуждавшую в ней сильное беспокойство. Схватив свои вещи, она подала их капитану своего конвоя.

– Возьмите! – сказала она. – Пусть эти несчастные вещи не будут причиной смерти человека. Передайте их господину Кадрусу, который в свою очередь должен дать нам безопасно проехать. Вы не сдались, граф, – прибавила она в утешение старику, – это я принудила вас.

– Никогда не соглашусь, – с твердостью сказал капитан. – Однако надо же было выйти из этого положения, которое угрожало продолжаться вечно.

Кадрус знал людей и знал заранее, что храбрый Барадер не захочет сдаться. А Кадрусу нельзя было терять времени. До сих пор холодный, бесстрастный, он слушал спор, не говоря ни слова, по-видимому, мало интересуясь им и предоставляя своему помощнику вести это дело. Но он был поражен вежливым, почти ласковым тоном, которым герцогиня произнесла его имя.

Наступило минутное молчание. Все действующие лица этой сцены, по-видимому, ждали решения, развязки, воли грозного атамана Кротов. Особенно герцогиня чувствовала неописанное волнение.

– Граф де Барадер! – позвал Кадрус. – Сделайте одолжение, подъезжайте! Я желаю поговорить с вами поближе.

Де Барадер счел бы унизительным для себя колебаться и встал в трех шагах от Кротов.

– Капитан, – сказал Кадрус, – офицер, понимающий свою обязанность, дворянин, уважающий свое имя, словом, Барадер, не должен сдаваться. Я вполне одобряю вас. Вы должны драться, граф.

– Вот добрые слова, молодой человек, я вас благодарю! – сказал старый граф.

Кадрус продолжал:

– Но ваше положение очень неприятно. Вы не можете вступить в битву, не подвергая герцогиню опасности получить пулю. Я предлагаю вам поручить мне герцогиню на время битвы как священный залог, который я возвращу вам, если вы останетесь победителем. Я хоть и разбойник, но пользуюсь репутацией честного человека. Даю вам честное слово, что я поступлю добросовестно. Таким образом, вы будете спокойны и мы станем весело стреляться. Вы согласны, капитан?

Не давая графу времени отвечать, герцогиня выскочила из кареты и сказала Кадрусу:

– Я вам верю. Прошу вас дать мне руку.

Кадрус подал свою руку молодой женщине и помог ей войти на откос.

– Благодарю вас за доверие, – сказал он. – Еще минута перемирия, – обратился он к графу, – я только провожу герцогиню в безопасное место.

– Позвольте! – сказал граф. – Герцогиня, – обратился он к молодой женщине, – мы сейчас будем сражаться с этими людьми. От имени моего и моих храбрых подчиненных я торжественно прощаюсь с вами в последний раз. Мы все просим вас засвидетельствовать, что мы мужественно исполнили наш долг. Если вы попадете в руки… этих господ, в этом не будут виновны ни граф де Барадер, ни его егеря. Я прибавлю, что, счастливее чем древние борцы, мы умрем не за Цезаря, а за самую очаровательную женщину на свете.

Герцогиня со слезами на глазах, тронутая до глубины души, молча протянула руку старому графу, который почтительно ее поцеловал, поклонился герцогине в последний раз и воротился к своим егерям, насвистывая охотничью арию с самым беспечным видом. Обернувшись, он приметил герцогиню. Та не решалась бросить свой храбрый конвой. Наконец, уступая просьбам Кадруса, она послала горестное прощание егерям, которые приветствовали ее криками:

– Да здравствует герцогиня!

Это было великодушное желание людей, которые готовились умереть.

Молодая женщина исчезла, увлекаемая Кадрусом.

И с той и с другой стороны настала глубокая тишина. На Кротов и охотников эта сцена произвела впечатление. Обе стороны наблюдали друг за другом, не говоря ни слова. Кроты были мрачны и грозны, егеря спокойны и решительны. Барадер ждал возвращение Кадруса. Тот явился.

– Граф, – сказал он, – все исполнено!

Убежденный в верности данного слова, Барадер так же вежливо поклонился Жоржу и Фоконьяку, как будто находился в стеклянной версальской галерее.

– Начнем же, господа разбойники! – сказал граф.

Оба начальника исчезли. Тотчас началась перестрелка. Все егеря упали в несколько секунд. Кроты, которых было несравненно больше, по нескольку человек разом прицеливались в одного. Защищенные деревьями, они находились в безопасности. Ни один солдат не избежал пуль разбойников. Лишь один человек остался жив. Вероятно, его приказано было пощадить. Когда дым, прогнанный ветром, позволил различить предметы около себя, можно было видеть старого графа со шляпой в руке, с надменно поднятой головой и с презрением на губах, как будто вызывавшего на бой Кадруса и его подчиненных. Два пистолета, дымившиеся у его ног, говорили ясно, какое участие принимал он в битве. Герцогиня, укрытая столетним деревом от пуль, присутствовала при этой сцене; ни жива ни мертва, она закрыла голову руками. Однако она не принадлежала к числу тех женщин, которым делается дурно при виде битвы. В ней текла кровь Бонапартов. Но как всякая женщина она не решалась взглянуть на поле битвы. Потом в ней происходило странное противоречие.

В эту минуту Барадер вскричал:

– Ну, господин Кадрус, я вас жду! Пожалуйста, стреляйте!

– Битва становится слишком неравной, – ответил Кадрус. – Заклинаю вас, граф, положить оружие. Невозможно быть благороднее и честнее вас. Вы сделали для защиты сокровища, вверенного вам, все что мог сделать человек. Сдавайтесь, граф!

– Любезный господин Кадрус, – ответил старый дворянин, – вы просто смешны, требуя от меня того, что человек носящий фамилию Барадер, не делал никогда. Вы не хотите стрелять, но я вас заставлю.

Граф, подняв шпагу, пошел на Кадруса. Один из Кротов выстрелил. Шпага графа разлетелась вдребезги. Герцогиня прибежала, едва переводя дух.