Исторический орнамент

Исторический орнамент
Эсфирь Коблер

«Исторический орнамент» – это опыт перевоплощения прочитанного в мифах, легендах, изученного по историческим материалам и современным археологическим данным – в единое повествование об истории народов. Книга состоит из двух частей: 1. «Греческая ваза», куда входят рассказ «Леонидис и Хлоя» и одноактная пьеса – «Орфей и Эвридика». 2. «Иудейские тетради». В нее входят две повести – «Царь Соломон» и «Время разбрасывать камни», а также рассказ «Признание Павла» – восхищение личностью Апостола Павла.

Исторический орнамент

Эсфирь Коблер

© Эсфирь Коблер, 2017

ISBN 978-5-4485-1029-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАСТЬ 1. ГРЕЧЕСКАЯ ВАЗА

Леонидис и Хлоя

Самое жаркое время, середину лета, Леонидис, наконец, решил провести на одном из прелестных островков, разбросанных во множестве в Эгейском море. Там у его родителей была, как они со смехом говорили, загородная вилла. На самом деле – всего лишь скромный деревенский дом, окруженный небольшим садом, издавна принадлежавшим семье отца Леонидиса. Когда дедушка и бабушка были живы, Леонидис проводил у них почти каждое лето, а после их смерти, он «в поместье» не появлялся. Сначала учеба в старших классах колледжа, потом поступление в Школу кинематографии в Афинах, в общем, некогда было. Родители его, люди очень занятые, – отец архитектор, мать —модельер, – мало имели времени для досуга, а если имели, то проводили его в Европе. Отцу нравилось путешествовать, а мать должна часто бывать в Милане и Париже на показах моды.

Старый дом, с прелестным, но запущенным садом, вновь очаровал Леонидиса, и напомнил о детстве. Сейчас он вел почти монашеский образ жизни: часами слушал Моцарта и Баха, и все время фотографировал и снимал на камеру свой сад с многовековыми оливами, кипарисами, лавром; деревьями, искореженными временем, или густые заросли травы; многообразие цветов, название которых он не знал, посаженных еще бабушкой, но выживших в благодатном климате. Все это великолепие буйной природы, прекрасная музыка и полная тишина, давали ему чувство покоя и гармонии. Он как-то смутно вспоминал шум и суету столичных Афин, и ему казалось, что теперь у него другая жизнь, которой, как это ни странно, он готов отдать предпочтение. Он много читал. Принципиально решил летом насытиться классикой: Гомер, Шекспир, Гёте, трагики – Эсхил, Еврипид. Отдых и работа переплелись в эти дни. Но чем больше он работал, тем сильнее ощущал радость бытия, свободу быть самим собой, заниматься любимым делом. В глубине души он гордился собой. Но ему не хватало, – он остро чувствовал, – любви. «Наверное, – думал он, – в этом богом заброшенном краю вряд ли можно найти достойную девушку. Если только непритязательную пастушку для легкого флирта», – смеялся он над собой. Несколько раз он замечал вдали девушку в белых джинсах и белой летящей рубашке, которая сопровождала пастухов со стадом овец, и никак не мог понять, что она делает здесь. Однажды он разглядел на плече у нее этюдник, и мысленно улыбнулся: «Местная художница запечатлевает местные красоты», – ехидно подумал он.

Леонидис забыл бы о ней, если бы не встретил девушку возле своего дома. Она непринужденно устроилась за оградой, и, как бы чувствуя себя хозяйкой всего острова, спокойно писала этюд сада – его, Леонидиса, действительно живописного, сада. Это сначала возмутило, потом рассмешило Леонидиса, и он вышел к девушке.

– Позвольте пригласить вас в мой сад, если он вам так интересен, – весело сказал он, широко распахнув калитку. Внимательно посмотрев на нее, остолбенел. Девушка напоминала Афродиту с картины Боттичелли: та же вытянутая стройная, как бы летящая фигура, те же золотистые волосы, падающие вдоль спины до колен; открытые, огромные глаза, синие, как небо, внимательно и вопрошающе смотрели на него.

Леонидис смутился и смешался. Вот уж чего он не ожидал от себя! Но девушка неожиданно улыбнулась.

– Я вам очень благодарна. Ваш сад, действительно, приманка для художника. – И она вошла в сад, ища место для наиболее интересного обзора.

Леонидис, как заворожённый, поплелся за ней. Он, правда, успокаивал себя тем, что, наверное, местная знаменитость рисует примитивные, открыточные пейзажи. Спросив разрешения, он встал у нее за спиной и вновь был потрясен. У этой девушки рука настоящего мастера, сразу понял он. Еще не зная её имени, Леонидис почувствовал, что пропал. Такое сочетание красоты и мастерства просто оглушили его.

Как бы прочитав его мысли, девушка бросила через плечо.

– Меня зовут Хлоя, а вас?

– Леонидис, – еле выдавил он.

С этого дня Леонидис внимательно следил, куда направляется Хлоя. И, едва завидев её, хватал кинокамеру или фотоаппарат, и спешил за ней. Часто он снимал, а она писала одни и те же пейзажи. Леонидис, несмотря на небольшой стаж, – он учился на третьем курсе в Школе кинематографии, – подавал большие надежды. Он уже дважды завоевывал гран-при среди студенческих работ на разных фестивалях. Он прекрасно разбирался в искусстве, и в живописи, в частности. Работы Хлои завораживали. Они были неожиданны. Они никогда фотографично точно не передавали окружающее. Пейзаж – море, горы, деревья – все оживало, дышало; в них жила живая душа. Она по наитию, – Леонидис понимал это, – делала то, к чему ему придется стремиться всю жизнь.

Вскоре Леонидис узнал, что девушка – дочь местного зажиточного крестьянина. Большая часть острова и стада овец принадлежат ее отцу. Мальчики, которые вместе с пастухами пасут отары – ее братья; отец хочет, чтобы дети приучались к труду, и летом, когда заканчиваются уроки в школе, заставляет их работать вместе с пастухами. Её, Хлою, никто не заставляет ходить вместе с ними, но так ей удобней – весь остров в ее распоряжении, а красоты здесь столько, что впечатлений хватит на всю жизнь.

– У кого ты училась живописи? – как-то спросил он девушку.

Хлоя удивленно посмотрела на него.

– Странно, ты же сам знаешь: в Греции живописные пейзажи на каждом шагу. А древние скульптуры и рисунки на амфорах – лучшие учителя. Правда, учитель рисования в школе преподал мне основы рисунка, но, в конце концов, сказал, что ему нечему меня учить.

«Еще бы, – подумал Леонидис, – такая врожденная способность к живописи нуждается только в хорошей огранке и постановки руки».

– Ты бывала в Афинах?

– Нет. Искусство Древней Греции я изучала только по иллюстрациям и по обломкам керамики в местном музее.

«Слава богу, – подумал Леонидис, – ничто не затуманивает ее взгляд».

Хлоя продолжала:

– Мы с родителями решили, что эту зиму я проведу дома, а на следующий год поеду в Афины поступать в Академию живописи и ваяния.

– Даже не знаю, что тебе сказать. По-моему, тебе нечему учиться у профессоров. Скорее, это они должны учиться у тебя свежести восприятия.

– Какой ты странный, – засмеялась Хлоя, – надо все время совершенствоваться, иначе потеряешь то, что имеешь.

«Да, – подумал Леонидис, – ни разу не встречал я ее сверстниц столь талантливых и столь серьезно относящихся к своему дару. Наверное, провинция сохраняет что-то чистое в человеке».

Действительно, островок стоял в стороне от туристических дорог. Здесь не бродили толпы туристов, не выставлялись напоказ бесконечные древности, которых немало осталось в Греции, несмотря на века уничтожения и ограбления. В тишине и простоте больше чувствовался дух Древней Эллады, чем в суете Афин или на курортах.

Островок был небольшой, поэтому, если забраться на холм повыше, то со всех сторон увидишь море. Солнце вставало, вернее, выплывало из моря на востоке, сразу, освещая золотом морскую гладь, заставляя все вокруг светиться бесконечным золотистым переливом, и садилось в море, долго розовым шаром вися на западном горизонте, наполняя морскую гладь красно-оранжевым светом, а потом резко падало в воду, и мгновенно наступала ночь с яркими звездами и долгожданной прохладой.

Леонидис и Хлоя стали неразлучны. Но он не решался побывать у нее дома. Ему казалось нетактичным беспокоить родителей Хлои. Достаточно было того, что они виделись каждый день: она делала наброски, он снимки, потом они обсуждали то, что их волновало. Леонидису было спокойно и приятно с девушкой. Он даже не задавал себе вопроса – влюблен ли он. Ни разу не пытался ее поцеловать или обнять, но не видеть ее хотя бы один день он не мог. Лето пролетело незаметно. Леонидис без сожаления собирался в Афины. Он был доволен отснятым материалом, временем, проведенным с Хлоей, встречей со старым домом. Улетая, он просто сказал Хлое, что встретятся они, вероятно, следующим летом.

Но Хлоя точно знала, что она влюблена. Ни разу не позволила она Леонидису посмотреть на нее более чем дружески, но в её душе бушевала буря. Она влюбилась первый раз, влюбилась искренне и страстно. Мир засветился для нее каким-то невиданным светом, заиграл новыми красками. Она видела, что Леонидис увлечен ею, но его отстраненность не давала ей возможности выказать свои чувства. Её переживания изливались лишь в новом свечении красок, более жесткой четкости рисунка, бесконечной упорной работе.

Леонидис на самом деле не мог понять, что с ним происходит. Он был красивым парнем: высокий, спортивный; черные волосы, темные глаза, веселая улыбка, талант – все привлекало девушек. У него было множество романов, но то, что он испытывал к Хлое, иначе, чем восхищением он назвать не мог, и потому был сдержан. Первое время, после возвращения в Афины, встреча с родителями, с друзьями, монтаж отснятого материала притупили воспоминания о Хлое. Но потом, когда жизнь вошла в обыденную колею, лето, проведенное на острове, стало казаться ему каким-то волшебным сном. Он вдруг остро почувствовал, как ему не хватает Хлои, и понял, что он не просто увлечен, а любит, глубоко и сильно. Поэтому, когда пришло время Рождественских каникул, Леонидис, сказав родителям, что ему надо доснять материал, вернулся на остров.

Зимой в старом холодном доме было неуютно. Он брал лыжи, поднимался на холмы, вершины которых были покрыты плотным снегом и прокладывал лыжню. Он все время думал, как ему попасть в дом Хлои, и ругал себя за то, что не удосужился познакомиться с ее родителями. Однажды он увидел, что склон холма недалеко от домика Хлои очень хорош для новой трассы, и с утра отправился туда. Леонидис провозился до вечера, прокладывая лыжню, промок и продрог, но с удовлетворением решил, что и трасса готова, и повод постучаться в дом Хлои тоже нашелся.

На пороге его встретил статный пожилой мужчина, отец Хлои, как догадался Леонидис.

– Простите, я Леонидис, ваш сосед. Прокладывал лыжню и совсем промок. Не позволите ли мне обсушиться у камина?

– Входите, входите, Леонидис. Конечно, вот идите ближе к огню. Мы заочно знакомы с вами. Позвольте представиться. Я Дриас, отец Хлои.

В глубине коридора Леонидис увидел Хлою, сияющую радостной улыбкой, и всем существом потянулся к ней.

За столом весело болтали. Мать Хлои, Напа, моложавая и подвижная женщина, все время подкладывала ему на тарелку мясо в остром соусе, отец приготовил специально для Леонидиса горячий пунш, чтобы он не дай бог, не замерз после целого дня на снегу. Братья Хлои притащили журналы с изображением последних автомобильных новинок, а узнав, что дома, в Афинах у него есть спортивный автомобиль, с визгом накинулись на Леонидиса с расспросами и просьбами. За окном поднялся ветер; мокрый снег с дождем, темнота, холод – все сгустилось там, на улице, а здесь, в доме Хлои царили покой и уют. Его оставили ночевать, потому что, действительно, на улице было противно. И, сидя у камина, и попивая свой пунш, Леонидис просто блаженствовал. Он смотрел на Хлою, на ее светящиеся глаза, нежное лицо и не понимал, зачем ему возвращаться в Афины. Он был счастлив как никогда.

– Знаешь, – говорил Дриас, – мы ведь были знакомы с твоими дедушкой и бабушкой. Островок-то небольшой. Они много рассказывали о тебе, гордились тобой. Ты, действительно, красавец. А если ты также талантлив, как говорили они, то пусть судьба тебе улыбнется. – Отец весело посмотрел на Хлою.

– Ну что ж, пора спать, – сказала Напа. Два часа ночи. Дочка, отведи гостя в верхнюю спальню.

Когда Леонидис и Хлоя поднялись наверх, он не выдержал и крепко поцеловал ее. Влажные нежные губы перевернули все его существо. С этого момента он не принадлежал себе. Быть рядом с Хлоей, фотографировать ее, снимать на камеру всё, что делает она, казалось ему самым важным в жизни.

Каждый день он приходил в дом Хлои и не скрывал, ради кого и ради чего он ходит. Дом был небольшой, и им редко удавалось уединиться, чтобы поцеловаться и обнять друг друга, но каждый поцелуй доставлял Леонидису новое наслаждение.

Перед отъездом, сидя за общим столом на прощальном ужине, Леонидис, наконец, решился.

– Вы все знаете, конечно, – сказал он, поднимая бокал вина, – почему я так часто, просто неприлично часто бываю у вас. Так вот, – замялся он, – я хотел бы, если Хлоя согласна, а вы не против, я хотел бы, чтобы Хлоя стала моей женой.