Огни возмездия

Завершая зловещую операцию, она подрезала волокна отравленной плоти и удалила их из изуродованной конечности. Кого-то вырвало. Это была Чибуйе. Девочка наблюдала за происходящим, широко распахнув глаза и раскрыв рот.

– Чибуйе, тебе не следует здесь быть, – сказала Хафса, бросая омертвевшую плоть на землю, чтобы освободить руки и перевязать рану. Но девочка не двинулась с места, а Хафса была слишком занята, чтобы ее прогнать.

Чемпион, не проронивший ни звука во время операции, так и не сводил взгляда с Хафсы. Поэтому, когда королева положила прохладную руку ей на плечо, она содрогнулась.

– Моя королева? – сказала Хафса.

– Он будет жить?

– Не думаю, что его убьет яд, по крайней мере не в прямом смысле, – сказала Хафса, наложив последнюю повязку и предоставив чемпиону со стоном натягивать на ногу кожаный доспех. – Но его боль никогда не прекратится и не ослабнет, и я думаю, что, когда воля окончательно его покинет, он погибнет от собственной руки.

– Я умру не так, – ответил Тау, словно его слова могли на что-то повлиять.

Хафсе хотелось сказать ему, что никому нет дела до того, что он думает о своей кончине, и особенно Богине.

– Дай ему все что нужно. Делай то, что должна, – приказала Хафсе королева. – Нья, вели готовить лошадей. Нам нужно выследить предателей.

Визирь приблизилась к королеве.

– Вы должны понять, что это более чем неразумно. Если вы станете преследовать Мирембе и потерпите неудачу, то Одили победит, и народ омехи перестанет существовать.

Королева взглянула на чемпиона и ответила:

– Мы умрем не так.

Визирь сжала губы так крепко, что могла бы поцеловать ими жука.

– Циора!

– Нья, ты сама сможешь справиться с Мирембе?

Визирь ничего не ответила.

– Тогда готовь лошадей, – велела королева. – Мы не допустим, чтобы эти предатели добрались до Одили.

Нья поклонилась королеве и шепнула что-то дочери, которая подошла к Хафсе.

– Жрица, – сказала Нья, – я попрошу вас еще об одном…

– Конечно, я позабочусь о ней до вашего возвращения, – сказала Хафса.

Визирь поцеловала девочку в лоб, пробормотала Хафсе слова благодарности и отправилась выполнять приказ.

Когда она ушла, королева обратилась к Ихаше и Индлову:

– Воин, который сражался и пал за нас, будет удостоен должной чести, – сказала она. – Разожгите для него погребальный костер. Пусть пламя поглотит его тело и освободит душу. И под звездами этой ночи он отправится к Богине, без оков и стыда.

Несколько бойцов выступили вперед, чтобы поднять тело своего павшего брата.

– Келлан Окар, ты сказал, что умеешь ездить верхом, и ты поедешь. Твой меч нам пригодится. Нам нужен воин, который сможет его поднять, – сказала королева, и красавец-Вельможа едва не потерял равновесие, спеша отдать честь. – Жрица, оставайся поблизости. Вероятно, ты понадобишься нам снова, прежде чем все это закончится.

От слов королевы воспоминания о тревогах и потерях этого дня волной захлестнули Хафсу. Солнце еще не зашло, а уже столько людей погибло и стольким предстояло погибнуть.

– Я тоже поеду, – сказал чемпион, пытаясь подняться.

Хафса фыркнула и настолько властно, насколько могла, решительно отрезала:

– Ни в коем случае!

– Теперь наш черед тебе отказать, – сказала ему королева. – Нет!

Пациент Хафсы с усилием поднялся, хотя было видно, что ему больно ступать на раненую правую ногу.

– Я больше не ваш чемпион? – спросил он.

Хафса едва не задохнулась от такой глупости. Но увидела, что королева задумалась. И лишь потому, что Хафса понимала кое-что в людях, иначе не возглавляла бы медицинский орден Саха, она увидела – хотя и не понимала, почему именно это сработало, – что чемпион нашел самые нужные слова.

– Тогда поспеши, чемпион, – сказала королева, уходя. – Предатели не станут ждать.

Ужасно хромая, с тем же выражением лица, что принимало лицо умбуси ее феода перед тем, как она собиралась содрать кожу со спины впавшего в немилость Меньшего, чемпион последовал за королевой.

Глядя ему вслед, Хафса Экин обняла Чибуйе и впервые с тех пор, как стала жрицей, задумалась о том, как рассудит произошедшее Богиня. Она думала о том, не сделало ли ее спасение одних жизней соучастницей в убийстве других.

ПОВОДЬЯ

Тау было так больно, что он едва мог думать, а при каждом шаге бегущей под ним лошади ему казалось, что ногу рубили топором. Боль была почти такой же сильной, как в ту минуту, когда жрица резала его плоть.

– Вижу их лошадей вдалеке! – воскликнула Нья.

Визирь скакала на гнедом коне справа от Тау, за ее спиной сидел Удуак. Он держался за нее так крепко, что ей приходилось бить его по рукам, напоминая, чтобы не ломал ей ребра.

– Где они? – спросила королева.

– В тысяче шагов впереди и немного слева, – ответила Нья.

Тау посмотрел налево. Келлан сидел на белой лошади, скакавшей рядом с ним, но Тау сомневался, что Окара можно было назвать всадником. Келлан смотрел в одну точку, сгорбившись в седле и ворча себе под нос, и казалось, он в любой момент мог вылететь из седла.

– В тысяче шагов? – перекрикивая ветер, переспросила королева. – Покажи их нам, Нья. Мы сможем заставить лошадь Мирембе захромать. Тогда мы их и догоним.

– Думаете, мы сможем увещевать ее все время, что нам для этого потребуется? Это невозможно, – заявила Нья.

– Посмотрим, – сказала королева.

Наконец, подумал Тау, глядя, как Келлан мучается с лошадью, нашлось что-то, в чем великий Келлан Окар неидеален. Он улыбнулся, но конь под ним вновь коснулся ногой земли, и толчок вызвал такой приступ адской боли, что его едва не стошнило.

– Сик! – выругался он.

– Обхвати нас руками, – сказала ему королева через плечо.