Цараат

– Ты мог погибнуть.

– Значит, так было бы суждено.

– Ты спасал свою семью.

– А теперь мои потомки потеряли свою кровь, перестали быть русскими. Кто они теперь? – промолвил мой друг с сожалением.

– Но здесь, в мире Посмертия, все различия стираются. Здесь нет национальностей, нет религий, кроме… истины, нет языковых барьеров. Здесь они станут теми, кем и должны быть.

Языковых барьеров в мире Посмертия, действительно, не существовало, ведь ментальный язык, на котором общались все мёртвые, являлся универсальным языком, позволяющим абсолютно точно выражать свою мысль. Она направлялась телепатически тому, кому предназначалась. Для каждого отдельного умруна внешне это воспринималось так, будто все вокруг говорили на его родном языке, поэтому все всех понимали.

Нам с Арсением казалось, что все вокруг говорят на русском, Балдуину и Рено – что на французском, Кратону – что на древнем индейском языке науатль.

Говорят, что до падения Вавилонской башни не существовало разделения языков именно по той причине, что все общались между собой на универсальном ментальном языке, и отлично понимали друг друга, но за грехи Создатель Тонакатекутли отнял у людей этот язык, и тем самым разделил их, их первоначальную единую культуру, мировоззрение, понятие об абсолютной истине. И теперь в глубине души они вечно стремятся к объединению, но лишь всё больше отдаляются друг от друга, и как показала практика, не могут его достичь даже в мире Посмертия.

7

До истории с Цараат нам с Балдуином удалось познакомиться и встретиться с его высшим куратором – ментором. Повод для встречи был печален. Вся проблема заключалась в том, что, несмотря на упокоение, он не мог исцелиться до конца. И вроде бы болезнь отступила, но король не мог вспомнить свой истинный облик, поэтому продолжал скрывать своё лицо.

Как работала система воссоздания физических тел в мире Посмертия? Умрун воссоздавал свой облик именно из воспоминаний о себе самом, и если они по каким-либо причинам были запрятаны глубоко-глубоко в подсознании, и достать их оттуда не представлялось возможным, то мёртвый принимал бестелесный облик. В случае с моим любимым королём всё обстояло намного хуже. Он не просто не помнил своего истинного обличья, у него перед глазами постоянно стоял тот страшный отпечаток, что оставила на его теле болезнь, потому он не мог вытеснить его из своей памяти.

В то время, когда его лица ещё не коснулась болезнь, лет в шестнадцать-восемнадцать, у него не доставало времени часто смотреть на себя в зеркало. Он был занят государственными делами и битвами. Соответственно, даже при жизни он слабо представлял себе, как должен выглядеть на самом деле. Ну, а по прошествии восьмисот лет неупокоенности в мире Посмертия, правильный образ себя практически стёрся из его подсознания. Рено посоветовал обраться к его высшему куратору и поговорить с ним на эту тему. Такие беседы могли происходить лишь один на один с подопечным, но де Шатильон сказал, что я тоже смогу присутствовать, так как я – некромант Балдуина. Рыцарь узнал в Отделе по взаимодействию, кто являлся его ментором, и вместе мы отправились в путь.

У высшего куратора короля не было имени. Наверное, он давно его забыл, а может, его не существовало в принципе, при жизни. Менторами становились первые люди – то есть, люди, родившиеся в первые сто лет после сотворения и переселения на Землю человека. Моим ментором был Авель.

Высшие кураторы не выглядели, как люди. Они всегда представали в обликах предметов, но довольно необычных предметов, как, например, мне ментор явился в образе стержня из вращающихся металлических стружек.

Духи высших кураторов обитали в горах, и нам пришлось совершить тяжёлое восхождение ради этой встречи.

Как мог выглядеть высший куратор святого человека? На Земле, в мире живых, мой король не был причислен к лику святых. Но, несомненно, в мире Посмертия эту ошибку исправили и присвоили ему этот титул. И разве святому нужен был некромант? Разве святой мог оставаться неупокоенным в течение восьмисот лет? Оказывается, что да.

Поднимались мы наверх втроём: я, Рено и наш король. Вверх в горы вела витая отвесная лестница, высеченная в скалах. День выдался мрачным и пасмурным. Косматые края туч свешивались вниз, почти касаясь наших голов. Достичь вершины казалось тогда чем-то нереальным. Расстояние оказалось больше, чем мы предполагали. Я была ослаблена из-за того, что потратила много сил на упокоение Балдуина, практически девяносто пять процентов. Он просил меня остаться дома, в его замке, но я всё равно пошла за ним, я не могла его оставить. Я должна была находиться рядом, какую бы правду не обрушил на него ментор.

Только к закату мы достигли широкой ровной площадки, окружённой со всех сторон стеной скал, но на ней никого не оказалось. Рено предусмотрительно остался на несколько лестничных пролётов ниже, а мы с Балдуином ступили на площадку.

В морозном воздухе кружились снежинки.

– Может, его позвать?

– Как ты собираешься это сделать, если мы не знаем его имени? Мне кажется, он явится сам, ведь он должен почувствовать, что к нему пришёл его подопечный.

– Это верно. Что ж, будем ждать.

Король сильно волновался, хоть и пытался это скрыть. Я взяла его за руку, переплетая наши пальцы.

– Я рядом. Всегда. Что бы ни случилось.

Балдуин слегка улыбнулся в ответ.

Время тянулось ужасно медленно. Мороз, сперва показавшийся небольшим, ощутимо щипал ноги и плечи. Я не знала, что будет так холодно, поэтому надела лёгкие кроссовки и ветровку. Но все эти мелочи не значили ничего по сравнению с тем, что мне в очередной раз открылось.

Внезапно произошло нечто непредвиденное. Вернее, мы ожидали увидеть что угодно, увидеть какой угодно облик ментора, но вовсе не тот, в котором он перед нами явился. Вдруг посреди каменной площадки вспыхнул терновый куст. И тогда всё стало ясно мне! У Моисея и Балдуина был один и тот же ментор! И тогда, на горе, пророк говорил вовсе не с Создателем, потому как Тонакатекутли ни с кем не разговаривает, по крайней мере, в физическом мире, – он говорил со своим ментором. И, наверное, прекрасно знал об этом, но информация со временем исказилась, и во всех священных книгах стали писать, что он разговаривал с Богом.

Увиденное явилось шоком не только для меня, но и для моего короля. Я стояла, едва не раскрыв рот от изумления, и не знала, какие подобрать слова.

Балдуин опомнился первым. Он мягко высвободил свою руку из моих пальцев и приблизился к своему ментору.

– Я приветствую тебя, Балдуин! – прозвучал мощный глубокий голос будто внутри наших сознаний. – Мне известно, зачем ты пришел ко мне, и какая проблема мучает тебя.

– Я… хочу вспомнить, каким я был… каким я должен быть. Пожалуйста, скажи мне, как это сделать! – промолвил король.

– Сделать это будет трудно. Ты должен погрузиться в глубины своей памяти, отмотать время назад в подсознании. Восстановить все события в обратной последовательности, чтобы среди них найти свой облик. Ты можешь увидеть его где угодно, не важно: в зеркале, либо на водной глади, либо в предмете, отражающем свет. Ты должен увидеть его и ухватиться за него, и пронести его обратно в своём сознании сквозь столетия.

– Я не совсем понимаю тебя…

– Ты пришёл не один. С тобой некромантка. Подойди! – позвал он меня.

Я приблизилась к «кусту».

– Ананке… Ты сделала всё, что могла. Ты упокоила своего подопечного. Теперь всё зависит от него самого. В этом деле ты ему не помощница.

– Но я хочу помочь! – возразила я и тут же поняла, как по-глупому прозвучала эта фраза после слов ментора.

Он ненадолго замолчал, а затем заговорил снова.

– Балдуин может дополнительно использовать твою силу, чтобы быстрее отыскать в памяти свой облик, но я не могу конкретнее сказать, сколько это займёт времени, а также, удастся ли, вообще, ему вспомнить то, что нужно.

– Надежды что, совсем нет?

– Есть, но она мала… Не торопи время, Ананке, и не торопи события.

Короче, получилось так, что ментор не сказал нам ничего нового. Всё, что он сообщил, мы знали и без него. Говорить нам было больше не о чем. Я стояла и слушала, как трещали сухие терновые ветки в огне. Пламя вспыхивало малиновыми и ярко-розовыми языками, извивалось на ветру. От него расплывался жар, вмиг расправившийся с морозом. Но холодно было на сердце. И горько. Казалось, весь мир разделил со мной эту горечь. Страдания короля рвали мою душу в клочья. Ничто так не ранит её, как боль любимого человека. Я бы испила её до дна, если б это помогло ему. Но, как сказал ментор, я ничем больше не могла ему помочь. Или нет?

После возвращения и безрезультатных попыток короля «вспомнить», я обратилась к Тонакатекутли. Я взывала к нему очень долго, прежде чем он ответил, и тогда он посоветовал мне обратиться к Цараат, ну а история с ней вам хорошо знакома.

Думаю, король бы не вспомнил себя, не исцелился бы до конца, если б Создатель не подсказал мне альтернативный способ решения данной проблемы. Настоящий облик Балдуина безвозвратно стёрся из его памяти ещё при жизни, и был возвращён ему системой Цараат, в которой он хранился, во время его освобождения из рабства. Я заплатила за это своей жизнью. И ни о чём не жалею. Если б кто-то отмотал время назад, я бы, не раздумывая, поступила точно так же.

8

Когда Князев предложил встретиться, я вначале собиралась отправиться на эту встречу одна и даже скрыть её факт. Но потом, поразмыслив, всё же рассказала о новом письме с приглашением королю и Рено де Шатильону.

– Ты никуда не пойдёшь! Пусть явится сюда сам, в Новый Иерусалим, и здесь вы поговорите, – непреклонно заявил король.

– Он не придёт.

– Значит, этот разговор не состоится!

– Мне нужно понять его, узнать его философию… И почему он пошёл против меня.