Пером по шапкам. Книга первая

Спортивный зал с баскетбольными сетками на каждой стене постепенно принимал вид, привычный для голосующей публики, но с некоторыми новыми нюансами. Кабинки с обычно тёмными ширмами для тайного голосования ушли в прошлое. Появились лёгкие пластиковые столики, разделённые перегородками для четверых голосующих. Такого же цвета и столь же лёгкими оказались новые урны для голосования. Если бы ещё столы и стулья для членов комиссии были из такого же материала, то можно было бы считать мебельный гарнитур избирателей вполне завершённым. Но до этого пока не дошло.

Утром до открытия участка для избирателей я уже был на месте. К удивлению Веры Николаевны попросил перевернуть урны, чтобы убедиться в их пустоте. Переворачивать было не так просто, ибо составные урны могли рассыпаться подобно карточным домикам. Однако процедуру осуществили – предварительного вброса бюллетеней не обнаружили. Голосование началось.

В течение дня почти всё было нормально. Наблюдатели подсчитывали число избирателей своими методами, члены комиссии своими. Контрольные данные не сходились. У кого было неправильно, сказать никто не мог. Избиратели приходили семьями, группами друзей, кто-то брал бюллетени, кто-то просто сопровождал, то проходя к выходу, то возвращаясь в ожидании друзей, знакомых и родственников. Семейные пары часто складывали вместе свои листки и бросали кипами, проталкивая их с трудом в узкие щели урн. Счётчикам можно было легко сбиться со счёта, потому они часто спрашивали выходящих: "Сколько человек вас проголосовало? Вы только за себя бросали бюллетени или и за жену (или мужа)?" Члены комиссии сами иной раз подходили к урнам, отдавая свои голоса, и тут приходилось запоминать, кто из них уже голосовал, а кто ещё нет, дабы не было повторного подхода. Задачка под силу лишь опытному шахматисту, учитывая то, что те же люди ходили по залу и просто так, чтобы отдохнуть от сидения.

Но вот голосование завершилось. Число пришедших голосовать едва перевалило за пятьдесят процентов от общего числа избирателей по участку. Почти половина населения перестала интересоваться выборами, скорее всего по причине потери веры в их справедливость. Да это уже их дело.

Последний избиратель покинул помещение. В центре зала составляются столы для бюллетеней. Члены комиссии завершают подсчёт общего количества проголосовавших избирателей. Однако число их долго не появляется в соответствующей строке крупноформатного бланка отчёта, вывешенного для всеобщего обозрения на стене, как нет и числа избирателей, внесенных в список. Это первая запись, которая должна быть уже неизменной. Согласно инструкции данные, полученные из журналов регистрации, вносятся в демонстрационный отчёт, после чего все журналы, подписанные и заверенные печатью, убираются в сейф. Об этом председатель либо не знала, либо не хотела помнить. Журналы ей пригодились в эту ночь ещё не раз для пересчёта и исправления данных.

Следующим пунктом был подсчёт невыданных бюллетеней и их погашение, то есть отрезание уголка каждого бланка. Председатель называет число, но не записывает в демонстрационный отчёт. А я записываю себе для памяти.

Проверяются выносные урны. Записывается число проголосовавших вне избирательного участка. Не предъявляются заявления избирателей, не сопоставляется их количество с бюллетенями, но это мелочи. Все спешат к главному – раскладке бюллетеней из основных урн. Одна урна поднимается над столами, переворачивается, при этом она разваливается, бюллетени бумажным потоком выливаются на стол и за его пределы, оказываясь под ногами членов комиссии. Те опускаются, подбирают листки с пола. Теперь уже совсем непонятно, что откуда берётся и как появляется на столе. Уверенности в том, что все собранные бланки были именно из урны, а не ещё откуда-то, нет никакой.

Члены комиссии подобно азартным игрокам начинают быстро растаскивать кучу белых листов пачками к себе и растасовывать их по партиям, за которые отданы голоса избирателями. Я обращаю внимание Веры Ивановны на то, что положено сначала посчитать общее число бюллетеней, дабы знать совпадёт ли оно с количеством выданных по журналам. Ведь в противном случае выборы могут быть аннулированы. Члены комиссии не соглашаются с моими доводами. Я поясняю, что готов написать протест. Вера Ивановна волевым решением заставляет собрать бюллетени и посчитать. Лица некоторых членов комиссии перекашивает злоба.

Наконец бюллетени распределены и подсчитаны по партиям. Данные вносятся в протокол отчёта. Напоминаю Вере Ивановне, что цифры не сойдутся. Поскольку до сих пор не записано число погашенных бюллетеней, а это надо было сделать давно. Председатель со своим секретарём начинает делать расчёты. Действительно количество поданных голосов не совпадает с данными журналов. Кто-то куда-то выбегает, что-то считают ещё раз, проверяют и пересчитывают записи журналов. Наконец, Вера Ивановна радостно сообщает мне, что всё в порядке, «нашлась» ещё пачка непогашенных бюллетеней, то есть их число увеличивается против названного ранее на две сотни. Это, видимо, была та пачка, которую не удалось незаметно вбросить.

Я понимаю, что и это не исправит положения. Поскольку всё, что нужно было, не записывалось своевременно на демонстрационном листе протокола и начинается подгонка цифр, то многие данные не будут совпадать. Это понимает, очевидно, и председатель. Собрав бумаги со стола, она выходит из зала. Началось томительное ожидание. Битый час все слонялись, не зная ни чем заняться, ни когда кончится эта тягостная ночная процедура. И хоть Вера Ивановна в конце концов появилась с бумагами, моему терпению приходит конец. Вместе со своим наблюдателем составляю протест, предъявляю его Вере Ивановне, заявив, что она не имела права покидать помещение до подписания протокола об итогах голосования и тем более отсутствовать с бумагами в течение часа. Прошу расписаться на моём экземпляре в том, что протест получен.

Председатель растерялась, стала объяснять, что была в компьютерном центре. Хотела поставить подпись в моём протесте, но потом вскочила и пошла к телефону. Переговорив со своим начальством, вернулась окрылённая и, созвав всех членов комиссии, обрисовала в нескольких словах создавшуюся ситуацию таким образом, что поскольку наблюдатель мешает работе комиссии, то предлагается принять общее решение о его удалении из зала подсчёта голосов. Я тут же напомнил, что являюсь не наблюдателем, а членом комиссии с совещательным голосом, и удалять меня не имеют права. Но некогда мило улыбавшаяся Вера Ивановна попросила подошедшего милиционера удалить меня из зала, что он и выполнил, предложив немедленно проследовать за ним.

Я шагаю по ночной безлюдной заснеженной Судостроительной улице. Позже мне станет известно, что цифры отчёта у Веры Ивановны и без моего присутствия в зале ещё долго не сходились. Это и понятно. Трудно получить правильный результат там, где всё делается неправильно.

И дело, разумеется, не в чьей-либо обиде. У меня никакой обиды не было. Дело в элементарных многочисленных нарушениях закона о выборах, нарушениях, которые совершались в эту ночь не то чтобы с согласия, а по прямому указанию руководящих органов, в соответствии с их инструкциями, направленным в то время на безусловную победу партии "Единая Россия", кого и представляла Вера Ивановна и стоявшие над нею руководители избирательной кампании. Это одна из «соринок» в собственных глазах, которые вообще-то являются брёвнами грубой неприкрытой фальсификации выборов, брёвнами, которые так не хочется замечать президенту, и потому он называет их просто соринками.

7 февраля. Луна в это время, как сообщает календарь, находится в созвездии Девы. Не знаю хорошо это или плохо, но надо идти в избирком муниципального образования "Нагатинский затон". Теперь я зарегистрированный кандидат в депутаты по шестому округу. Председатель избирательной комиссии Романов Александр Александрович проводит инструктивное собрание с кандидатами в депутаты, желает всем провести избирательную кампанию без нарушений, честно, открыто. Тогда ещё ему не было известно, что я именно тот Бузни, который протестовал на декабрьских выборах. Позже, когда ему это стало известно, он бился об заклад, клятвенно обещая снять меня с выборов, но сделать это ему так и не удалось. Правда, с самого начала нашей встречи ему край, как не понравилось, что я представитель КПРФ, и потому он искал всяческие предлоги к отстранению меня от регистрации.

Узнав, что я писатель, спросил, есть ли подтверждающий документ. Справка Союза московских писателей была представлена. Тогда Романов, задумавшись ненадолго, объявил, что кандидат не имеет права состоять в двух партиях одновременно. Пришлось объяснять, что Союз писателей не является партией и, тем более, политической. Однако, узнав, что я не состою в штате аппарата Союза писателей, Романов заявил, что не сможет зарегистрировать меня, как писателя, а запишет просто пенсионером, поскольку, по его мнению, писатель – это не профессия.

Выражаясь шахматным языком, это был ход конём Александра Александровича, который прекрасно знал, что делал. Рядовой избиратель, читая информационный бюллетень кандидата, при виде слова «пенсионер», перестаёт читать дальше и смотрит на другого кандидата. Слово же «писатель» мгновенно привлекло бы внимание и составило бы сильную конкуренцию кандидату от партии "Единая Россия", интересы которой представлял сам Романов.

Позднее, редактируя представленную мною краткую в десять строк автобиографию, он позвонил мне по телефону, и мне пришлось ответить на ряд вопросов Романова. Вот каким оказался этот разговор.

Вопрос: Почему вы пишете, что служили в ракетных войсках? Чем докажете?

Ответ: В военном билете только номер части, но это не имеет значения. Можете убрать слово "ракетные".

Вопрос: Вот вы пишете, что работали за границей. Как вы докажете?

Ответ: Есть записи в трудовой книжке.

Вопрос: Можете принести книжку? Но не лучше ли вообще об этом не писать в целях экономии места?

Ответ: Книжку принесу. Работа за границей составляет половину моей трудовой деятельности, потому прошу запись оставить.

Вопрос: Теперь, вы пишете, что у вас семь книг опубликовано. Чем докажете или уберём эту фразу?

Ответ: Сейчас привезу все книги. Но вообще у меня несколько сотен публикаций кроме книг. Все не могу привезти.

Вопрос: Надеюсь, вы оставите книги для избиркома? Вы пишете, что являетесь членом редколлегии журнала «Поэзия». Как вы докажете?"

Ответ: Сейчас привезу несколько номеров журнала, в которых написано, что я член редколлегии.

В этот же день приехал я к Романову с книгами, журналами, с трудовой книжкой. Александр Александрович ласково меня принял и поинтересовался, люблю ли я детей и не буду ли я с ними работать в районе в воспитательном плане, рассказывая о своём творчестве и т. д. Я ответил, что даже если и не выберут меня, то в управе есть мой телефон и я с удовольствием окажу помощь, в чём смогу. На том и расстались.

3 марта согласно жеребьёвке мне предстояла встреча с избирателями в помещении школы. Подготовил приглашения и разнёс их по домам, вкладывая в почтовые ящики. В школе выделили уютный кабинет, называемый почему-то кинозалом. Для показа фильмов стоял телевизор с видеомагнитофоном. Это было интересно. Я мог показать кроме своих книг и интересные видеофильмы. Мог рассказать о своей интересной работе переводчика, журналиста и предложить своё видение работы в муниципальном собрании. Однако на встречу пришёл только я. Как сказал потом вахтёр, на встречу с другими кандидатами приходило ровно столько же избирателей, то есть нисколько.

Началась расклейка листовок. Со мной конкурировали ещё три кандидата: независимый – бухгалтер Мария Андреевна Галахова, от ЛДПР – строитель-прораб Александр Львович Серёгин и от "Единой России" – врач Маргарита Викторовна Хованская. Начав размещать свои листовки по подъездам домов и на информационных щитах, я всюду замечал портрет серьёзного прораба Александра Львовича. Он успел появиться раньше меня и занимал места в центре, поэтому мне приходилось моститься где-то поблизости. Портретов ни Галаховой, ни Хованской сначала не замечалось. На следующий день я с удивлением увидел, что мои листовки повсюду начисто сорваны, вместо них появились новые листовки Серёгина. Я снова аккуратно расклеил рядом свои. Нужно ли говорить, что на следующий день они опять исчезли?

В пятницу, последний разрешённый день агитации, у каждого подъезда домов нашего района висели листовки мои и Серёгина. Лишь кое-где появились листовки Хованской. Независимый кандидат Галахова к тому времени по какой-то причине с дистанции сошла и была вычеркнута из списков.

В день выборов я прошёлся мимо домов своих избирателей. Поразило меня обилие на дверях подъездов одного лишь женского портрета Хованской. Листовки кандидатов Бузни и Серёгина исчезли абсолютно повсюду. В этот же день я обнаружил в своём почтовом ящике рекламную листовку Хованской, вложенную в субботу.

Чуть позже мы сидели с Серёгиным в помещении избирательного участка и молодой человек, мой коллега по выборам, саркастически улыбаясь, говорил:

Последние свои листовки я расклеивал буквально за несколько минут до часа икс, то есть до полуночи, когда прекращалось время агитации. Листовок Хованской нигде не было. Стало быть, она их расклеивала именно в день или ночь, когда запрещена была агитация.

Хованская победила на этих выборах, как, впрочем, и на предыдущих четыре года назад, когда она представляла партию ЛДПР. Теперь она выступала от "Единой России". Ничего не хочу сказать о Маргарите Викторовне. Вполне возможно, что она честный и хороший врач. Может быть, она и неплохой депутат. Никогда о ней не слышал раньше, хоть и живу в районе с 1985 года, а она избирается на третий срок. Мы с нею не знакомы. Не знаю, какие ещё технологии применялись для её избрания, кроме тех, что сам увидел. Но думаю, что и работа председателя избирательной комиссии Романова, и действия самого кандидата Хованской были далеки от той честности и чистоты, к которым призывал сам Романов на встрече с кандидатами в депутаты. Вот это и есть та «соринка», которую не хочет замечать в своих глазах нынешний президент России Путин.

Я рассказал о выборах самого низкого уровня. Можно себе представить, что происходит наверху. Там любая соринка бревном становится. Как же его не заметить даже иностранным наблюдателям?

    19.03.2004

Дубинку под нос демократии

Показания свидетеля обвинения

В этот день 22 января 2005 года в Москве на площади у Белорусского вокзала коммунисты и трудовая Россия Москвы отмечали столетие со дня начала первой русской революции, то есть памятного для всех дня 9 января 1905 года, когда свыше 140 тысяч петербургских рабочих отправились к царю с петицией и получили в ответ пули, от которых погибло несколько тысяч человек. Царь был готов к проведению мирной демонстрации.

День нынешний, спустя целый век после «кровавого воскресенья», удивительным образом напоминал давнее событие. Нет, тысячи людей, собравшиеся на площади у памятника великому русскому писателю, «буревестнику революции» Алексею Максимовичу Горькому, не собирались идти с просьбами к царю. В столь тревожное время, когда по всей стране доведенные до отчаяния пенсионеры перекрывают движение на центральных транспортных магистралях, возмущаясь принятием закона 122 об отмене льгот, Москва решила поддержать требования обманутого народа.

На мирном согласованном с властями митинге выступавшие чётко потребовали отставки руководства страны, не желающего прислушаться к голосу народа, руководства, делающего всё для ухудшения условий жизни простого человека, продолжающего политику заботы о прибылях лишь маленькой кучки олигархов.

Ораторы выступали, в ответ гремели скандируемые лозунги «Долой правительство! Долой..! Долой..! Долой..!» Казалось бы, этот митинг отличался от того, что произошло 9 января 1905 года. Не было ненавистного царя. Не было провокатора попа Гапона. Народ пришёл теперь грамотный, хорошо знающий историю. Но что-то в этих двух днях, разорванных между собой столетием, я видел общее. Только ли зимнюю погоду?

Место, разрешённое для проведения митинга в этом году, тщательно подготовлено. По всему периметру оно окружено металлическими ограждениями, за которыми плотной стеной стали сотрудники ГУВД со звёздочками и лычками на погонах. У большинства на поясах висят дубинки. На проезжей части рядами стоят десятки автобусов и крытых грузовиков, за брезентами которых расположились части ОМОНа с необходимыми средствами борьбы с демонстрантами. Желающих принять участие в демократическом митинге пропускают на площадь под бдительными взглядами сотен стражей порядка через узкий проход, не отменяя движения транспорта, как это делается обычно при организации подобных мероприятий. Правительство подготовилось на отлично!

Однако никто не собирался воевать в этот день с блюстителями правопорядка. К мирному исходу митинга призывали организаторы мероприятия, напомнив, что и дети военных ходят в школы, где с первого января отменили бесплатное питание, так что люди в форме должны понять ситуацию правильно. И всё бы прошло без эксцессов и не заставило бы меня сесть за рабочий стол с этими заметками, если бы не одна деталь, которая чем-то очень напомнила опять девятое января прошлого века.

Отмечу сначала, что среди митингующих на площади в этот раз было много молодёжи. Поддержать своих отцов и матерей пришли члены нескольких молодёжных организаций Москвы. Лидер Авангарда коммунистической молодёжи Сергей Удальцов зачитал резолюцию митинга, в которой выражались основные требования собравшихся. И вот с этой самой резолюцией, ничего не имеющей общего с Петицией 9 января, молодёжь решила пройти к администрации президента страны, дабы поставить в известность главу государства о происходящем.

Впрочем, что тут сравнивать? Тогда к царю с просьбой шли тысячи по нескольким улицам. Сейчас несколько десятков человек хотели пройти по Тверской. Но к месту оцепления, куда с площади направилась со знамёнами в руках молодёжь, мгновенно бросились со всех сторон офицеры. Молодые люди долго объясняли, что не будут перекрывать улицу, но им предложили пройти вокруг всей площади до здания вокзала. Там опять произошла остановка: идти по тротуару в сторону Тверской тоже не разрешили.

По роду своей деятельности мне много довелось работать за границей. Видел я демонстрации протеста на улицах городов Индии. Длинные вереницы людей с плакатами и выкриками «Будь проклят!» в адрес правительства шли вдоль тротуаров по проезжей части, не мешая транспортному потоку. Кто хотел из числа прохожих, присоединялись к шествию, кто не хотел, спокойно созерцали. Но никто не мешал процессиям. Ни одного полицейского ни впереди, ни сзади. Аналогичные картины я наблюдал в Пакистане и африканском Судане. Полиция обнаруживала своё присутствие лишь в случаях нарушения порядка, выражавшегося иногда в поджоге частного транспорта и разбивании витрин магазинов. Разумеется, такие действия приходилось останавливать.

Молодые люди России требовали пропустить их мирно пройти по тротуару. У них на пути насмерть стояли хорошо экипированные омоновцы. Требование молодёжи поддерживали пришедшие на помощь пенсионеры. Я протиснулся вперёд. Здесь уже разбирались с офицерами депутат государственной думы Тюлькин и его коллега. Показываю удостоверение журналиста. Прошу пропустить в сторону вокзала. Меня пропускают, но я интересуюсь, почему не делают того же самого по отношению к ничем не угрожающим парням и девушкам. Мне отвечают, что таков приказ свыше.

Депутат Тюлькин просит пригласить начальника, давшего такое распоряжение. Генерала, на которого сослались, не нашли, но, в конце концов, пришёл полковник, представившийся Топорковым Валентином Александровичем. Он предлагает молодым людям добираться к цели своего назначения с помощью подземного транспорта, то бишь в метро. Сергей Удальцов, возглавляющий группу, твёрдо стоит на своём, заявляя, что в соответствии с конституцией он со своими товарищами имеет право идти по тротуару туда, куда хочет, и никто не имеет право их останавливать, если они не нарушают порядок.