Точка бифуркации

– Пожалуй, что нет.

Шац отвечал с неохотой, из вежливости. Он думал о том, что до вечера ещё больше четырнадцати часов, и всё это время его будут искать за тройное убийство.

– Ладно, оставим лирику и поговорим о плане Б. Этого уберем? – Дыжин опять говорил о Кирилле.

– Да пусть сидит. Чего уж, – отмахнулся Вадим Аронович.

– Как хочешь, – с неохотой согласился Павел. – Что если это не ошибка? Что если аппарат не ломался, как мы сейчас решили?

Кирилл и Шац недоуменно уставились на Дыжина.

– У Севастьянова много врагов. Сильных и влиятельных. Я с этого начал. Ты знаешь, что они ведут на всех нас досье?

– Кто?

– Операторы наши, – горько усмехнулся Дыжин. – Помощнички, мать их. Алексей, оператор мой, пьет ещё хуже тебя, а ты мою политику знаешь. При знакомстве, человечка надо напоить и внимательно послушать, подготовиться к сюрпризам, так сказать. Они описывают всё, что ты наделал, и называют это сценарием. Каково?

– Звучит не очень, – отозвался Вадим Аронович. – Продолжай.

– Продолжаю, – охотно отозвался Павел. – Ты ведь только Севастьянова и убивал раз за разом, верно? – Шац неохотно кивнул. – Вадик, Вадик…не сложно было догадаться. Проблема в том, что об этом знаю не только я. Улавливаешь мысль?

– Обрубить сеанс и сделать убийство реальным, – задумчиво проговорил Шац.

– Идеальное убийство! – почти радостно подытожил Дыжин. – К тому же не зря у него, – на этот раз Павел ограничился только кивком в сторону Оператора, – связь с его конторой пропала. Думаю, парня тоже слили. Не факт, что на дядю Мишу заказ был. Может на собутыльников его московских.

Кирилл вжался в офисный стул и сидел тише воды. Он разом вспомнил все предупреждения в Сети, которые он считал глупостью и бредом. Вы продаёте безнаказанность клиентам, но за всё придется платить, – такая и подобные ей угрозы наводняли форумы даркнета.

– Валить тебе надо, – продолжил Павел. – Через Казахстан, потом в Израиль. Лена паспорт твой взяла, я проконтролировал. С Нурланом границу проедешь, там вариантов множество. Три убийства… если не менты, так тебя наши же порешат.

– Уезжать поздно. Колмаков уже, наверное, всех поднял.

– Юру надо было убить, – просто сказал Павел.

Вадим Аронович промолчал. Дыжин пролистал десятки пропущенных звонков на телефоне.

– Пора мне ехать, посмотреть кровавую баньку. А то пацаны не поймут, – Павел саркастически изобразил распальцовку. – Ложитесь спать. Может я нагнетаю.

Нурлан проводил Кирилла в одну из медицинских комнат. Запретив открывать окно, он протопал в коридор и захлопнул дверь.

Кирилл лежал с открытыми глазами. Он не мог связаться с Фирмой, его профиль был заблокирован, терминал будто завис и стал бесполезным. В случае обрыва сессии по инициативе Фирмы у них не оставалось шанса. Что может ЕГО клиент? «Это было понарошку, убивать этих людей не имел умысла и мотива, – Кирилл представил Шаца перед судом присяжных. – Прошу винить во всем Фирму, оказавшую мне ненадлежащую услугу. Нет, про Фирму ничего не знаю. Нет, никого конкретно обвинить не могу. Нет, доказательств своих слов суду предоставить не могу». Кирилл грустно усмехнулся.

Кстати Вадим Аронович хотя бы мог скрыться в другой стране, для самого Кирилла этот путь был закрыт. Похоже у Оператора оставалось только два союзника: известный ему менее суток Шац и знакомый всего пару часов Дыжин. Если мотивация Клиента была понятна, они были в одной упряжке, то Дыжин для Кирилла оставался тёмной лошадкой. Нет, мужик он, конечно, в себе уверенный и производит впечатление надёжного…

На улице рассветало.

Глава 7

Павел Дыжин делил свою жизнь на три этапа. Сначала он был ребенком, потом искал себя и, наконец, стал успешным предпринимателем.

Кто-то помнит себя лет с пяти. Он запросто наберет с десяток ярких эпизодов о днях рождения, первой банке сгущёнки, любимой игрушке, сбитой коленке (обязательно правой), прыжков с гаражей или, например, первом детском поцелуе на площадке садика. Иные вспомнят и ясли, и пеленки, а есть и те, что на голубом глазу расскажут об утробе матери. Вспомнят музыку, что та слушала на сносях или ссору родителей. Без подробностей, только нечёткие эмоции. Это, конечно, болтуны. Павел Сергеевич Дыжин вёл отсчет своим воспоминаниям с шести лет. И именно с этого возраста (а не с рождения или, например, яслей) считал себя ребенком.

Паша родился в марте, в свои полные шесть лет он готовился перешагнуть заветный порог таинственной, но заманчивой школы. Школа только маячила где-то впереди, а пока, в июне, он отправился в деревню. Набираться сил перед первым учебным годом.

Его привезли на машине. Марку и цвет Паша не запомнил. Он помнил восторг мамы и гордость папы – автомобиль в семье появился за месяц до поездки, и советский мальчик смутно понимал грандиозность этой покупки. Личный транспорт производил интерес и в городе, но именно в деревне Паша оценил весь масштаб создаваемого автомобилем эффекта. Не успев разгрузиться у ворот дома, а Паша активно помогал перетаскивать сумки, узлы и корзины, городские гости были окружены плотной толпой чумазых туземцев. Мальчики и девочки с исцарапанными ногами, опухшими от укусов комаров руками и лицами, цокали языками, норовили постучать, потрогать, а самые шустрые и вскарабкаться на автомобиль. Кто-то просился посидеть в салоне, некоторые (видимо постарше) умудрялись вставлять заумные вопросы о лошадиных силах и даже карбюраторе. Паша нервничал. Он растерялся от всех этих криков и напора оравы нахальных детей. Он не знал слово карбюратор, а предположение о «лошадях под капотом» и вовсе заставляло сомневаться в умственной полноценности местных детей. Паша хотел, чтобы все чужие ушли, и он сделал для этого всё возможное. Паша заплакал.

По словам мамы Паша плакал, когда нервничал. А когда плакал Паша, нервничал его папа. Отец не очень понимал, как успокаивать нервы сына и эмпирическим путём нашёл универсальное решение – давать ребенку желаемое. Это шло вразрез с воспитательными методами мамы, но было неизменно эффективно. Пашин папа грубо разогнал чужих детей, а к вечеру и сам уехал в город. На ближайшие два с половиной месяца Паша остался с бабушкой, тёткой и обиженными детьми с соседних улиц.

Первый раз Пашу побили на следующий день. Он не сопротивлялся. Не знал, что можно. Первый раз он только плакал. Во второй раз он убежал. Как и в третий, четвертый и пятый. А потом в его жизни появился дядя Гриша.

Дядя Гриша работал в местном коровнике загадочным механизатором, всегда был в хорошем настроении, странно пах и приударял за Пашиной тёткой. Зачем он «приударял» тётку Паше было неведомо. Пашу и самого били соседские дети, разумеется, он не видел в этом ничего хорошего. Благо сама тётка похоже не обижалась на дядю Гришу и даже поощряла его регулярные визиты. Бабка ворчала, но тоже была рада «рукастому мужику». В доме и хозяйстве была нужна умелая мужская рука, а дядя Гриша был несомненно одаренным человеком.

Вникнув в проблему мальчика, дядя Гриша не отвернулся от Паши. Вместо этого он начал давать советы.

– Имя у тебя неудачное, пацан, – первым делом авторитетно заявил дядя Гриша. – Павел, Паша, Пашка…тьфу. Имя должно греметь! Имя – оно как стержень.

– Наука об именах называется антропонимика, – вставила тётка. Она любила читать отрывные календари и газеты, Паша считал свою тётку очень начитанным человеком.

– Про индейцев слышал? – добавил дядя Гриша. – Вот у них имя человека определяло. Задавало жизненный путь.

Про индейцев Паша не слышал. Много позже он усомнился и в знаниях самого дяди Гриши по этому экзотическому в наших краях вопросу. Паша не хотел вникать в наверняка сложную науку антропонимику и был готов немедленно взять имя Гриша, но это оказалось невозможным.

– Так не пойдёт, – отрезал специалист по антропонимике. – Имя Григорий не просто так дается. Тут стержень нужен, да такой что двумя руками схватишься да не согнешь.

Дядя Гриша изобразил невидимый стержень и обхватил его обеими руками. Тётка противненько рассмеялась, чем расстроила Пашу ещё больше. Мелькнувшая была надежда решить все свои проблемы сменой имени рухнула, да ещё и под глупый смех родного как казалось человека.

– Но не грусти, – подмигнул дядя Гриша. – Вот фамилия у тебя какая?

– Дыжин? – с сомнением и вопросом ответил Паша.

– Дыжин! – пробасил дядя Гриша. – Мощная фамилия! Короткая и сильная. Так и представляйся. Не Пашка ты, слюнтяй городской, а Дыжин. И бей.

– Бить? – Паша надеялся обойтись без драк.

– С такой фамилией не страшно. С первого раза может не получиться. Но это потому что ты к фамилии ещё не привык. И ещё: бить надо первым.

И Паша начал бить. Остается только догадываться сколько раз с диким кличем «Дыжин» несся на своих противников городской мальчишка, но фактом оставалось одно: провожать в конце августа Пашу пришли почти все соседские дети.

Много лет подряд Паша Дыжин приезжал в деревню на всё лето. Дядя Гриша бросил «приударять» за тёткой мальчика, но самого парнишку не бросил. Паша по-прежнему ловил каждое слово деревенского механизатора, набирался уму-разуму и с сожалением возвращался в город перед первым сентября. За многие месяцы каникул, проведенных в деревне, Павел Дыжин усвоил две вещи: во-первых, нужно бить первым, а во-вторых…а во-вторых, принимать роды у коровы не страшно.

Дядя Гриша объяснял несмышлёному подопечному необходимость быть первым, сметливым и в меру наглым. А ещё он очень любил слово инициатива.

– Я беру это на складе, – механизатор показывал изогнутую несколько раз железяку. – И продаю твоей бабке. Честно?

– Честно, – неохотно соглашался Паша, подозревая подвох.

– Но беру бесплатно, – подсказывал дядя Гриша.

– Тогда нечестно, – радостно подхватывал способный ученик.