Смерть. Эссе

…После всего, я должен был пойти на кухню, открыть поддувало печки и заглянуть в него. Я сделал это (да, тетю Тасю, ее одежду, я конечно до этого привел в порядок). Ничего в поддувало не увидел, кроме остатков золы. Зола была еще теплой. Печку поздней весной топили, ибо готовили на ней пищу…

…Покойников я перестал бояться и даже думать о своем друге-утопленнике перестал. Но… произошла замена в моем сознании (или подсознании): образ смерти-покойника сменился образом смерти, вернее, ужасом-мыслью: «Как это так? Непременно я умру и меня НЕ БУДЕТ!!! МЕНЯ НЕ БУДЕТ!!!» Смена фобий смерти совпала с нашим переездом в Охотск, куда папу направили для строительства в тайге Булгино в болоте гражданский аэропорт, а под его прикрытием – военный. Страх небытия, исчезновение для себя, был намного сильнее, чем страх покойников. Он был не смотря на то, что рядом спал мой младший брат, Слава. Мы – погодки. Мне шел седьмой год, а Славе – шестой. И тогда, чтобы я не мучился бессонницей от страха, бабушка стала брать меня к себе в кровать. Прижавшись к ней, я засыпал и спокойно спал до утра, просыпаясь бодрым и веселым! Но длилось это недолго: Слава все испортил! Как-то он спокойно, когда мы строили кораблик, спросил меня, а знаю ли я, что бабушка спит без трусов? Меня неприятно обожгла какая-то смутная для меня мысль, совсем не конкретная! Но я твердо понял, что больше с бабушкой спать не лягу! И после этого, сказав бабушке, что больше не боюсь спать (я родителям и никому не говорил, чего я боюсь, но мама с бабушкой видели, что со мной что-то не то).

«В нашей несуществующей сонной душе
всё застывшее всхлипнет и с криком проснётся.
Вот окончится жизнь… и тогда уж начнётся».

    (Сергей Юрский.1977)
Второй раз я умер почти через 40 лет. И опять все началось с сильных эмоций – моя жена в прямом смысле слова выгнала меня из дома. Стоял ноябрь. Шел снег с дождем и уже стемнело. Я пошел на шоссе в спортивном костюме и кроссовках. В метро меня пропустили, и я поехал к друзьям через всю Москву. Мои друзья были врачи. Было сделано все, что друзья посчитали необходимым от возникновения воспаления легких. Ночью температура поднялась до сорока. Вызвали реанимобиль из ЦГ МВД СССР, но я категорически отказался ехать лечиться в свой госпиталь: друзья создали мне «стационар на дому». Неделю не меньше я практически не спал из-за постоянной высокой температуры, только впадал в забытье. Коллеги из госпиталя навещали меня каждые сутки, уговаривая госпитализироваться. Я не видел смысл, ибо у меня было все, рентгеноскопия легких не находила пневмонии. Я измучился, похудел, осунулся. Только когда организм перестал принимать даже сладкий чай, я согласился на госпитализацию в пульмонологическое отделение. Пневмонию так ин находили и решили, что у меня она «интерстициальная». Но, все равно, без рентгенологического подтверждения. Самое неприятно было то, что температура не снижалась ничуть! И меня не брали никакие снотворные. И вот однажды, перед сном разносила лекарство медицинская сестра, Света, молодая, очень полная и малоразговорчивая. Я считал ее черствой. Она зашла ко мне в бокс, чтобы дать мне мензурку с пирамидоном. Я выпил. Да, температура у меня продолжала держаться в районе 40 градусов. Светлана и говорит мне: «Евгений Васильевич, что вам одна мензурка? Больно смотреть на вас, как вы мучаетесь! Выпейте еще одну мензурку!» Я, недолго думая, взял из рук Светы вторую мензурку и выпил. Когда глаза отрыл, надо мной стояла заведующая реанимации, великолепный доктор Наталия Дубровина, сестра погибшего в Кабуле моего друга Анатолия: моджахеды прямо у госпиталя хотели похитить его, вытащив из «Волги», но он дал бой и был изрешечён пулями из «Калашниковых»: «С возвращением, Женечка! Как там на „том“ свете?» Мне очень повезло: мой бокс был первым при входе в пульмонологическое отделение. А отделение было через лестничное пространство от реанимации. Моя клиническая смерть, в состоянии которой я абсолютно ничего не видел и не чувствовал, длилась около 3 минут, не больше… Мне, конечно, накололи сердечных препаратов. И это была первая ночь, когда я спал ровно и спокойно с абсолютно нормальной температурой – 36,6! Утром мне отменили все антибиотики. А на другой день я пошел плавать в бассейн с холодной водой в физиотерапевтическое отделение. В сауну мня не тянуло. Через двое сток в спортзале восстановил полностью свою спортивную программу. Мне дали неделю на восстановление, и я вышел на работу, как ни в чем не бывало, только без жены и без квартиры…

…Третий раз я умер 4 сентября 2000 года. Мы уже с молодой женой жили в квартире на «Войковской», доставшейся Марине от ее дедушки. 4 сентября – день рождения моей мамочки, и мы поехали к родителям в Завидово. Папа уже умер перед самым распадом СССР. Мы готовы были с Мариной выйти из квартиры, как без звонка к нам явился наш друг Паша Спирин. Маринка быстро накрыла на стол. К бутылки французского вина, которую принес Паша, Марина сделала два бокала гоголя-могола из яиц, которые нанесли наши завидовские куры – мама любила ухаживать за курами и держала их пока могла ходить. Паша отказался пить гоголь-моголь и выпил свой бокал вина, не закусывая. Я выпил бокал вина и два бокала гоголя-моголя…

Мама напекла дранников: поверх каждого дранника было непропеченное яйцо. Короче, к гоголю-моголю, два бокала которого я выпил в Москве, присоединилось еще несколько полу жаренных яиц…

…Ночью мне стало плохо: открылась рвота и сильный понос. Начался, как потом прояснилось, сальмонеллёз. Самое неприятное в этом страдании то, что хочется пить, но после каждого глотка воды, открывается профузная рвота. Я спрятался от мамы на веранде, которая была рядом с туалетом. Я мучился трое суток, похудел на 40 килограммов, но, странно, слабости не чувствовал и сознания тяжелой болезни у меня не было. О сальмонеллёзе я не подумал. На четвертые сутки я все же решил «своим ходом» поехать в клинскую районную больницу, где у меня работали друзья. Вечерело. Я пошел к калитке. Не помню, чтобы меня шатало. Повторяю: цель была – на попутной машине поехать в Клинскую ЦРБ. У калитки столкнулся с соседкой, Галей Куприяновой. Она успела взглянуть на меня, и я упал ей на руки и потерял сознание. И, надо же, как раз мимо проезжала СП! У нас в поселке одна машина и ездит только на экстренные случаи и с фельдшером. Как меня довезли до Конаково – я не помню. На руках женщин внесли в приемное отделение. Был конец рабочего дня. И тут мне фантастически повезло – после работы по черной лекции возвращалась домой заведующая отделением! Я умер у нее на руках. Меня реанимировали не больше положенных четырех минут. Я ничего не помню. Очнулся в палате с четырьмя капельницами. Клиническая смерть зафиксирована в моей истории болезни…

«Quaeris quo iaceas post orbitum loco? Qua non nato iacent.»[1 - «Куда мы уйдем после смерти? Да, туда же, откуда пришли» (лат.) Мишель Монтень. Опыты. Кн.1]

Вот так неожиданно делаешь открытие: Шекспир не читал «Опыты» Монтеня, иначе принц Гамлет не мучился бы вопросом «Быть или не быть?»

В двух книгах – «Формула смерти» (три издания) и «Озорные рассказы из мертвого века» (двухтомник), я честно и подробно описал все случаи, когда я был на волоске от смерти. Я – врач и на моих руках в полно сознании умирали много людей. Честное слово, ни один из них не боялся смерти. Известное – «не смерть страшна, страшно умирать», имеет только один смысл – незнание, что такое смерть. Это касается в полной мере и людей верующих. «Чистилище», «ад», «рай», реинкарнация и подобное – все от не знания, что такое смерть. Увы, как показали попытки «аргонавтов смерти», ни на йоту не приблизили нас к знанию, что с нами будет после смерти? Точно также и незаконченные самоубийства… Страха смерти принципиально быть не может. «Пуганая ворона куста боится» – это не о страхе смерти. В страхе смерти есть многое – страх боли, мучений, потери самообладания, но самого страха смерти нет. Я осознал это глубоко, когда ночью был повержен на землю выстрелами из травматика с целью ограбления (в 2013 году, в Завидово, по пути в свой дом). Я, когда очнулся, наверняка, как потом воспроизводилась картина нападения на меня, не испытывал боли. Но, главное, я понимал, что меня добъют (это делалось, или мне казалось, что делалось) и не испытывал страха. Меня поражала до смеха мысль, что я, вот сейчас, умру здесь, в кустах, в трех шагах от дома, уткнувшись лицом в грязь! Поражала вся нелепость не только моего умирания, но и моей жизни! Мысли скакали, но не было ни одной, которая логически приводила бы меня к необходимости умереть вот здесь и сейчас! Проработав четыре года судебно-медицинским экспертом, а потом, будучи психиатром, я множество раз расспрашивал людей, всех возрастов, обоих полов и самых разных социальных положений, которые повторяли попытки самоубийства. И, если причина была не в психическом заболевании, то в страхе перед жизнью. А то – в презрении к ней, как у Байрона, воспевшего эвтаназию. Профессиональные киллеры, с которыми мне удалось откровенно поговорить (правда, не на свободе), думаю честно признавались, что никогда ни на миг, перед тем, как нажать спусковой крючок или накинуть стальную петлю на шею («модно» было так убивать в 90-ые) «клиенту», они не думали о смерти. У В. М. Шукшина есть хороший рассказ «Охота жить».

Здесь, думаю, нужно сказать о Высоцком:

«Жалею вас, приверженцы фатальных дат и цифр, —
Томитесь, как наложницы в гареме!
Срок жизни увеличился – и, может быть, концы
Поэтов отодвинулись на время!»

Вспомнить Есенина:

«Видно, так заведено навеки —
К тридцати годам перебесясь,
Все сильней, прожженные калеки,
С жизнью мы удерживаем связь»…

33 для мужчины принять ипостась Христа или Иуды. Это – библейское. Это – литература.

«В 45 баба ягодка опять!» – это ближе к истине…

Формула смерти

Здесь мы не будем повторять наши изыскания в попытках математизации старения, старости и смерти. Отсылаем к 3-ему изданию «Формулы смерти». Только подчеркнем, что функциональная асимметрия человека, улавливаемая уже по лицу, нисколько н связана с работой полушарий головного мозга, а также с проблемой леворукости (левшества), как мы еще думали, выпуская в Свет первое издание (журнальное, «Человек и закон»). Что в наше время в «исследовании» смерти, несомненно: 1) Смерть связана со старением и старостью… как? Науке не известно. 2) Жизнь имеет возрастной предел. Можем оговориться – жизнь землянина имеет возрастной предел. В известной степени, а, скорее образно, возраст человека можно разделить на: а) биологический, 2) физиологический и 3) психологический. В некотором смысле можно и нужно иметь в виду, что каждый возраст имеет свои параметры, и, вероятно, как-то связан со смертью. Эта связь никому на самом деле не известна. Даже палачу, отсекающему голову (киллеру, пускающему пулю в лоб). История Самсонов знает свыше тысячи примеров, когда Самсон промахивался и жертва на несколько минут продолжала жить. Смерть отменялась. И даже то, что жертва убегала от казни.

Субстанция смерти (загробный мир)

Смерть не имеет субстанции, как не имеют субстанции душа и дух. Мы не знаем, что такое смерть и точно также не знаем, что такое душа и дух. Эти три «вещи» для познания беспредметны. И поэтому не могут познаваться. «Чужая душа» – потемки ровно настолько, насколько потемки собственная душа. С отходом от науки, ХХI век успел породить столько абракадабр, которые заполонили наше сознание, что мне трудно представить, когда и как начнется в науке очищение в стремлении к должному – строгой науке! Вот, к примеру, появилась «наука» «клиническая психология». Ей соответствует «практика». Но, что такое «клиника»? Это симптомы и синдромы, то есть признаки и совокупность признаков некоего «предмета» медицины. Психика – не имеет предмета. Ergo – она не имеет ни симптомов, ни синдромов и не может изучаться наукой, подвергаться эксперименту. Точно также Дух и точно также Смерть. Нет субстанции, нет акциденции. Есть лишь фантазмы о небытие, сказки. Тут одна психолог написала мне письмо, в котором обосновывала необходимость изучения квантовой психологии. Да, ловко подсунул фантазером гениальный Эрвин Шредингер кошку, о которой нельзя сказать, жива она или мертва, ибо высказывание переводит состояние кошки в противоположное.

Стигмы – знаки болезни, старения, умирания и, прежде всего, жизни. Стигма или метка – понятие известно испокон веков и у всех народов. Пожалуйста: «Бог шельму метит!» Мы написали книгу. Читайте: Екатерина Самойлова, Евгений Черносвитов. «Пятая книга о пропорциях Человека». (Ридеро, 2018).

«Смерть, мрак. Нет, нет. Все лучше смерти!»

    (Лев Толстой. «Смерть Ивана Ильича»)

Смерть – явление (как душа и дух) не субстанциональное. Проще говоря, вот умирает Иван Ильич у себя дома – в определенном месте и в определенное время, здесь и сейчас, но это только пока умирает. А, стоит ему умереть (даже пусть смерть будет клинической, принципиально обратимой), как он выпадает из своего пространства и времени туда, откуда он в Белый Свет пришел. «Каждый умирает в одиночку». Точно также, как каждый рождается в одиночку, даже если вслед за ним идет в Белый Свет его братец (братцы) или сестренка (сестры). Вот это – квинтэссенция смерти! Я эту уловку смерти понял, когда у меня на руках умирал и умер выдающийся московский психиатр, доцент кафедры психотерапии ЦОЛИУ врачей, Виктор Яковлевич Деглин. Он умирал в состоянии самом, пожалуй, приятном (если так можно сказать о состоянии умирания) – в онейроиде. Он был дезориентирован в пространстве и времени и не знал, что находится в реанимационной палате ЦГ МВД СССР. Но мне удалось войти с ним в контакт. В психозе больные бывают контактны, но никогда не бывают при этом доступны. Так, он рассказывал мне, своему ученику, которого узнал, как он с маленьким принцем в Космосе летает с планеты на планету и какие великолепные краски открыты его взору! Я сделал несколько попыток вернуть Виктора Яковлевича на место, в реанимационную палату ЦГ МВД СССР, но безуспешно. Кстати, он не чувствовал боли, не осознавал, что в результат кровоизлияния в мозг его правая половина тела парализована. Ему было хорошо – «космические» красоты открывал ему его другой друг – маленький Принц. Виктор Яковлевич испытывал чувства свободного полета и невесомости. Маленький Принц рассказывал ему смешные истории и Виктор Яковлевич громко (sic!) смеялся. Так он и умер, не зная, что умирает, с широкой и доброй улыбкой на лице. Отсылаю читателя к своей книге «Кремлевская элита глазами психиатра», которую почти полностью опубликовал в журнале «Современное право». Там же можно прочитать не менее поучительную историю, для так называемых, «клинических психологов» «Как умирал Анисим Щелоков» (отец министра МВД СССР Николая Анисимовича Щелокова). Анисим умер на моих руках, одновременно разговаривая языком умирающего и сознающего свое умирания мужественного старика и… лепетания младенца, ибо его держали руки его матери… А, в последнем издании «Формула смерти» советую прочитать о смерти моих друзей, талантливых – русского писателя Петра Паламарчука и самого молодого генерала МВД СССР и всемирно известного композитора Алексея Гургеновича Экимяна – «Алексей Экимян или каждый живет и умирает в своем внутреннем мире» (стр.458—466). Если среди моих читателей еще есть, кто до конца не освободился от многочисленных «Life after life» и «Life after death», советую прочитать великолепную книгу, написанную на основании собственных наблюдений, выдающимся польским писателем Анджеем Кусьневичем «Состояние невесомости».

Здесь повторюсь: мысль проста: умирание происходит в реальном мире, в конкретных пространстве и времени. Смерть наступает (биологическая) там, где все мы находимся до своего рождение, о чем и написал Данте, назвав, правда, это никому неведомую «реальность» смерти «тысячелетием».

Умирание может сопровождаться яркими галлюцинациями. Я ничуть не удивляюсь, что, как в разных частях планеты люди начали читать и горячего обсуждать книги Раймонда Моуди, у которого тут же появились «соавторы», ибо книга произвела типичную психическую эпидемию, они, поклонники, умирая, уже умирали так, как обещал великий Моуди. Меньшую, но не малую волну душевного покоя людей, причисляющих себя к интеллигентам, произвела книга «Центр циклона». (Автор: Лилли Джон, Раздел: Путь к себе). В СССР эта книга не продавалась, хотя и не была запрещена. По рукам ходили экземпляры самиздата.

«Пространство» человека к своей смерти – плотно заполнено порой вещами, которые поражают воображение и вызывают вопрос: «А есть ли предчувствие своей смерти?» Сначала расскажу (я в разных местах это давно рассказываю), что касается смерти Василия Макаровича Шукшина (подробно описано моей женой Мариной Черносвитовой и дочерью Екатериной Самойловой в книге «К истокам русской духовности»). Я никогда не узнаю, почему Василий Макарович прилетел в Москву за два дня до своей смерти, зная, что в Москве нет никого из его родных, а у него – никаких дел. Он позвонил мне на работу – я учился в клинической ординатуре ЦОЛИУ врачей, на кафедре профессора Владимира Евгеньевича Рожнова и сказал, что хочет со мной встретиться. Я попытался перенести встречу на вечер, но он улетал на съемки «Они сражались за Родину». Он зашел в мой кабинет с большим кожаным портфелем, наполненным разными бутылками и бутылочками с настоями алтайских трав и ягод. Все это он аккуратно поставил у стенки за моей спиной. Потом громко вскрикнул, и начал чесать затылок: «Женя, я же тебе не подарил ни одной своей книжки! У тебя нет ни одного моего автографа!» – «Успеешь, подаришь. Какие наши годы?» – «Да нет, давай сейчас! Может у вас в библиотеке мои книги есть?» – «Ты что, Вася, сдурел? Я буду воровать твои книги из больничной библиотеки?» – «А ты знаешь сколько будут стоить мои книги после моей смерти с автографами? Не меньше трех сотен капусты! Давай распишусь тебе где-нибудь. Ну, вот, в истории болезни…» (я сидел за раскрытой историей болезни своего больного). Я молча пристально посмотрел в глаза Василия Макаровича и не дал ему нигде расписаться… На другой день я был в медицинской библиотеке, что в начале Кутозовского проспекта и машинально листал книгу своего друга. Вдруг кто-то громко включил радио: объявили о скоропостижной смерти Василия Макаровича Шукшина… Было без двадцати 12 второго октября. (P.S. В 1989 году, в октябре месяце я был на Капри вместе с советскими писателями, политическими и религиозными деятелями по приглашению иезуитов – «черного папы». Тогда у итальянских коллег я поинтересовался сколько они заплатили бы за книгу Василия Макаровича Шукшина с автографом автора – «300 долларов США» – был ответ. Вечером я пошел в номер гостиницы, в которой мы проживали (La Pineta) Василия Ивановича Белова и выпросил у него пару книг с автографами).

В одну из мучительных ночей, когда я страдал сальмонеллёзом, мне приснилось завидовское кладбище, несколько человек, в том числе и я, стояли у свежевырытой могилы в изгороди, где похоронены тогда были мой папа и моя бабушка. Я стоял у самого края могилы, и кто-то хотел столкнуть меня в нее. Не видел кто. Я резко его отшвырнул и проснулся. Сон был четкий.

Вспомнился еще один случай. Я 15 июля 1990 года прилетел в Барнаул на «Шукшинские чтения», утром. Мой друг, известный алтайский писатель Виктор Горн повел меня завтракать в огромный зал, который был уставлен столами с алтайскими напитками и закусками. Вот мы входим в широкие двери в зал, поперек зала перед нами длинный стол, заваленный яствами. И я вижу, что стол покрыт красным сукном с черной обшивкой. Ясно вижу! Я говорю Виктору: «Мы собираемся праздновать день рождения Шукшина. А стол убрали, как гроб!» Он посмотрел на меня удивленно, ничего не успел сказать, вбежала его жена и сказала, что у меня сегодня умер отец, позвонила Марина из Москвы… Стол, убранный сукном, как гроб – были мои вещие галлюцинации…

Отсутствие страха перед покойниками сделало меня судебно-медицинским экспертом – за три с лишним года я вскрыл три тысячи трупов и освидетельствовал полторы тысячи избитых, изнасилованных и лиц, посягающих на самоубийство. Подробнее читай Первый том «Озорные рассказы из мертвого века» (Ридеро.2018). Исчезновение страха перед аннигиляцией моего «Я» в смерти, сделали меня сначала философом, а потом, вкупе, психиатром – Читай второй том «Озорные рассказы из мертвого века» (Ридеро. 2018).

Сознание – субъективная реальность

Понятие «субъективная реальность» я ввел в научный обиход и детально (даже для сегодняшнего дня) разработал. Не собираюсь это доказывать. Просто отсылаю скептиков к журналам «Философские науки» и «Вопросы философии», опубликованные с 1973 по 1985 годы. А также к множеству коллективных трудов, сборников, материалов научных конференций Философского общества СССР, Институтов философии и психологий, института социологии. Глобальная научная общественность оценила мой доклад, как лучший. См.: «Consciousness in the structure of self-consciousness. To the analysis of subjective reality». (Abstracts. V.5. LMPS. 1987). Принятие «субъективной реальности» советскими ведущими философами произошло на конференции, посвященной сознанию, в 1985 году в Институте Философии АН СССР, в отделе профессора Владислава Александровича Лекторского. До понимания сознания как субъективной реальности все его функции сводились к двум: ориентировки в пространстве и времени. В разгаре были споры международного охвата вокруг кошки, съевшей сердце хозяйки. Кратко: за обедом кошка сказала хозяину, чтобы он убил жену, вынул ее сердце и скормил ей. Хозяин безропотно это сделал. Но… он был полностью ориентирован в пространстве и времени, следовательно, сознание его не было нарушено. В моей практике, когда я только постигал основы большой психиатрии в 13 ПБ имении графа Дубровского – в Золино, что под Клином, ко мне в наручниках привезли молодого мужчину, который бурно и буйно доказывал, что он «нормальный». А произошло вот что. Возвращался он с женой и двухгодовалым сыном из отдыха из Крыма. Было жарко. Окно в поезде было открыто. Чета радостно обсуждала детали удавшегося отпуска. Не переставая говорить, отец, как ни в чем не бывало, выбросил своего сына в открытое окно поезда, продолжая беседу с женой. Он тоже был полностью ориентирован в пространстве и времени. Следовательно, был в сознании. Кстати, из больницы он выписался слабоумным. Какого-либо бреда и галлюцинаций у него выявить не удалось. Субъективная реальность – это моя попытка сохранить «Я» от уничтожения в Смерти. Собственно, что такое бессмертие, как не сохранение «Я»? Останется «Я» – остальное не важно! Поэтому, близки были те к истине, кто образом (функциями) сознания считал зеркало и свечу (См. мою работу «О двух функциях сознания». В сб.: Методика изучения личности и особенностей характера человека. Часть 2. М. ИСИ АН СССР. 1981). Но, зеркала и свечи недостаточно, чтобы, допустим, сознание даровало человеку бессмертие. Читая в молодости «Золотого осла» Апулея, меня мучил вопрос, как герой, охваченный метаморфозами, узнавал себя? При остром психозе есть синдром интерметаморфозы, когда больной также испытывает превращение в иные существа, а не других людей. Русские народные сказки полны такими метаморфозами. Достаточно сказать про царевну-лягушку, вспомнить «Аленький цветочек» или бабу Ягу. Ниже мы еще коснемся метаморфозы «Я-не Я». «Моя бессмертная душа» имеет только один смысл – сохранность «Я». Но, мало в смерти сохранить «бессмертную душу». Нужно еще узнать себя. Поэтому, две основные функции сознания не суть зеркало и свеча. Они есть аутоидентификация и аутоидентичность. Об этих функциях сознания я подробно написал в статье «Самосознание в структуре сознания: аутоидентичность и аутоидентификация». Философские науки. 1985. №3). Аутоидентичность – сознания себя, как Я, суть сложные процесс аутоидентификации. Во многих трудах трех последних веков с научных позиций описаны этапы выхода человека из комы. Здесь сразу заметим, что между глубокой комой и клинической смертью существует тонкая грань. Но, если при выходе из комы человек проходит ряд психологических (и биологических) состояний, начиная с возвращения к «смутному брожениюдуха», как тонко заметил Гегель, в примечании в «Феноменологии Духа», то из клинической смерти он сразу попадает в реальный мир. Это – чрезвычайно любопытно для философских раздумий о смерти, в поисках «иного мира» (загробного). Содержание «книги мертвых» (сохраненное частично на каменных пластинках), а также – в множественных фантастических «свидетельств» танатологов, типа Муди, не имеет подтверждение в клинике «оживления» (огромнейший опыт накоплен в ХХ-ом веке реаниматологами). Я считаю, что логичнее говорить о жизни и смерти, считая «клиническую смерть» частным случаем жизни. Жан Поль Сартр был прав, полагая, что «клиническая смерть» и «кома» – качественно разные состояния. Если в коме может быть, но может и не быть психическая жизнь («Состояние невесомости», описанное Анджеем Кусневичем – это как раз психическая жизнь в коме), то в состоянии клинической смерти никакой жизни быть не может (только для реаниматолога клиническая смерть есть частный случай биологической жизни, для умершего клиническая смерть есть смерть). Тоннель, стремительный полет к мерцающему свету в конце тоннеля в сопровождении скарабея – это не смерть, это – умирание! Мы отдаем себе отчет насколько тонки здесь грани между стадиями умирания и смертью; даже биологическая смерть – понятие чрезвычайно широкое: так, человек с «мертвым» мозгом может жить десятилетия – известный случай с одной особой королевского английского Двора.

Вопрос аутоидентичности и аутоидентификации – весьма сложный. Наше безошибочное узнавание себя связано, конечно, с настроением. Даже больше, чем с возрастом. Поэтому и существует весьма ложное разделение «реального» и психологического возраста. При этом различии большое значение имеет самочувствие. Как говорится, «быть в своей тарелке». Немаловажно, как нас воспринимают родные и близкие нам люди. Если они не видят наш неудержимое старение, то психологический возраст (пусть здесь будет без кавычек) будет отличаться и возможно значительно от «биологического». На самом деле есть только один «земной» возраст. Те, кто с этим не считается, часто оказывается «умершим скоропостижно». Да, бывает эмоциональный выброс «омолаживающих» гормонов. Но… в организме нет «кладовки», ни один гормон не содержится в организме про запас. Отсюда, если ты выглядишь моложе своих лет и это твое обыденное состояние, то можешь рассчитывать на то, что в экстремальном состоянии останешься жить и определить это a priory нельзя. О трагедии Николая Амосова, об успехах Федора Углова – двух великих советских медиках, академиках, боровшихся за продление жизни, читай здесь: https://kp.ua/life/552649-kak-uchenye-pytalys-prodlyt-sebe-zhyzn (https://kp.ua/life/552649-kak-uchenye-pytalys-prodlyt-sebe-zhyzn) (см. также Петер Акст «Ленивые живут дольше», написанную им совместно с дочерью – врачом Михаэлой Акст-Гадерманн)

…Как это так, что все умрут и я тоже? Как это так, что Вселенная (не важно, расширяющаяся или сужающаяся) имеет конец? Почему человек не безотходное «производство» (разве природа не могла создать человека без функции выделения, хотя бы, выделения кала, ведь это так просто. И Цельс мог бы это сделать!) – Вот эти для меня проклятые вопросы, которые мучают меня, как я начал размышлять. Мысль моя утыкается в тупик, когда я ищу ответы на данные вопросы. Но, если бы только это? А сколько еще «мелочей» на которые не находишь простого ответа? Вот, два, нет три вопроса, тоже беспокоящие меня с детства и имеющие прямое отношение к Смерти, то есть, к Ничто-Небытию.

Я смотрю в зеркало и думаю, что вижу себя (как и все люди на Земле, даже Алиса Люиса Кэрролла). Но, из зеркала на меня смотрит человек, у которого все наоборот. Все «правое» есть «левое», а все «левое» есть «правое». У нас, землян, нет возможности увидеть себя такими, какие мы есть наяву! И на фотокарточках, и на кинопленке – везде наши двойники! И, испокон веков люди ошибаются, утверждая, что, в какой колодезь не загляни – всюду твое лицо! Допустим, что душа наша сразу не испаряется, как утверждает народная и ученая (оккультная) мудрости. Тогда в гробу действительно она видит не себя, а своего двойника. Кто может доказать, что все люди на земле не двойники себя? Ведь у животных не так. Самое разумное животное – человекоподобная обезьяна, способная к обучению или дельфины, не узнают себя в зеркале! У меня восемь месяцев назад ощенилась чихуахуа, принесла мне прелестных мальчика и девочку. Так вот, начиная с четырех месяцев собачки с удовольствием, запрыгивая на скамейку, смотрятся в зеркало. Но они видят не себя, а другую собачку! Они даже не путают свое отражение со своей сестренкой или братишкой, а начинают беспокойно искать собачку, которую они увидели в зеркале, если я зеркало переворачиваю.

Животные, которые могут с любопытством смотреть в зеркало, как мои Вики и Теодор, если убираешь зеркало, начинают искать именно ту собачку, которую видели в зеркале, не обращая внимание на реальных братишку или сестренку. Они ищут свое alter ego! А у нас, у людей, alter ego суть половинка гермафродита (читай у Платона, Бальзака про Серафимов; несчастный Альбрехт Дюрер всю жизнь искал свою половнику по пропорциям, даже шил женские платья и писал свои автопортреты в них, а потом заменив пропорции на простые числа и числа, из ряда Фибоначчи, получил «автопортрет» в виде «Молодого человека».

Альбрехт Дюрер «Портрет молодого человека», 1521 год.

Альбрехт Дюрер «Автопортрет с чертополохом», 1493 год.

А это я, по пропорциям Альбрехта Дюрера нашёл его мадонну – alter ego.

(Читай: Екатерина Самойлова, Евгений Черносвитов. «Пятая книга о пропорциях человека» Ридеро, 2017)

Да, здесь пора подчеркнуть, что для меня смерть суть tabula rasa. Не в банальном, конечно, смысле.

Сколько берез на Белом Свете (развивая идею Николая Ануфриевича Лосского, опередившего Карла Юнга с архетипами на 12 лет)?

В моей усадьбе я посадил березу. За два года она хорошо подросла. Тогда перед березой, у завалинки, я выстрогал скамейку. А, так как моя усадьба не имеет изгороди, на скамейке в погожие дни стали собираться бабушки. Скамейка вмещала четырех бабушек, одна из них всегда приходила с внучкой и брала ее на руки. Березка росла прямо перед ними в метрах десяти. Старушки болтали о том, о сем, в разговор иногда вмешивалась и девочка. Было Анютке, так звали красавицу, 5 лет. Я как-то спросил бабушек – 50 лет, 61 год, 69 лет, 79 лет и 82 года – нравится ли им березка? До моего вопроса они о березе не разговаривали, хотя, как оказалось, каждая из них о ней и думала и меня благодарила, что я так удачно березку посадил. Я взял диктофон и попросил каждую старушку рассказать о березке и Анюту тоже. Читатель, чтобы я не заполнял здесь лишние строчки, не буду описывать, как мне представили березку старушки и Анютка. Придется поверить, что по рассказам бабушек получилось, что перед скамейкой, на которой они сидели, росло пять разных берез и одна береза Анюты. И, самое главное – ни одна береза, о которой мне рассказали бабушки и Анюта, не были похожи на растущую, сама по себе, березку, ту, которую я посадил и которую я видел. Получилось, что перед скамейкой с бабушками росло 7 берез, если учитывать мою. А, возможно, ни одной березы не росло перед скамейкой – посаженная мной березка, так не похожая на березки, о которых мне рассказали бабушки и девочка. Это, как говорят философы, отстаивающие данную нелепость, не объекта без субъекта. Но, точно также сейчас говорят и физики, которые наблюдают микромир. Эрвин Шредингер со своим то умирающим, то оживающим котом вообще запутал дело и там, в мире квантов и кварков. «Если б он не видел тебя во сне, где бы, интересно, ты была? – Там, где я и есть, конечно… – Тебя бы тогда, вообще нигде не было! Ты просто снишься ему во сне…» – Это, как все понимают, об Алисе из Зазеркалья.

Здесь открывается огромная тема: «Сон, Смерть, Иллюзии Жизни». Пока мы их касаться не будем, как и фантазмов, перед которыми пасовал даже Владимир Ильич Ленин, ирландского философа Джорджа Беркли, утверждающего, что «бытие – это или то, что воспринимается, или тот, кто воспринимает». Что же касается «Сон, Смерть, Иллюзии Жизни». Отсылаем читателя к великим испанцам – Лопе де Вега, Кальдерону, Сервантесу. Или – поближе к нам, лауреатке конкурса «От Сервантеса до наших дней» 2018 года, Марине Черносвитовой, указав на ее феноменальную повесть, которой восхищался Борис Стругацкий и ставивший повесть Марины выше своего «Пикника на обочине». Речь идет о «Рине Грушевой» (Ридеро, 2018 год)

«Знание есть процесс дифференцирования действительности путем сравнивания» – Николай Онуфриевич Лосский.