Озорные записки из мертвого века. Книга 1

Как объяснила собеседница, взять оплодотворенную яйцеклетку не удалось, поскольку эта технология на медведях пока не отработана.

Напомним, российские ученые проводят эксперимент по выведению потомства у медведей путем искусственного осеменения. Его цель – разработать технологию, которая позволит восстанавливать популяцию белых медведей, чья численность резко сокращается. На минувшей неделе завотделом экологии животных НИИ охотничьего хозяйства и звероводства в Кирове Александр Савельев заявил, что работы над экспериментом остановлены, поскольку ученым не удалось взять сперму у медведей пермского зоопарка».

    (Дамир Нурмухаметов
    Оригинал материала: http://59.ru/text/gorod/821342.html)

И вот я в Чумикане. К моему приезду медведя-мужеложца отследили и застрелили. Так, что мне предстояло и вскрытие его «трупа» для взятия на анализ спермы. Забегая вперед, скажу, что посланная с реальной спермой пробирка в Хабаровск, а, оттуда в Москву – пользы также не принесла: заключение ни я, ни Хабаровск, из Москвы не получили.

…Вот, что рассказал потерпевший. Работал он в сарае, который, после того, как я первый раз вскрыл труп в Чумикане (что делали с трупами до меня в Чумикане, врать не буду, не знаю), мне выделили для морга сарай, подальше от чумиканской больнице, где морга вообще не было. Сарай не известно для чего, когда-то использовался и очень давно. Ему было лет пятьдесят, не меньше. Огромная комната, единственная после небольшой прихожей. Сарай был из бревен, изрядно высохших, мох, что был между бревен, осыпался. Кстати, таких, почти однотипных сараев, в районах, прилегающих к Николаевску-на-Амуре в тайге и рыбацких поселках я видел много. Один даже был напротив Николаевска-на-Амуре, на правой стороне Татарского пролива (в нем произошел самый, пожалуй, драматический случай из моей практики судебно-медицинского эксперта – читай ниже).

…Так вот, вернемся в Чумикан. Потерпевший оборудовал сарай под постоянный морг по моему распоряжению. Вокруг сарая – густой стеной стояла малина, кусты алели, и клонились к земле под тяжестью ягод. Был июль, макушка лета. Вокруг поселка было много ягодных «плантаций». Кроме малины – смородина, красная, черная и белая, дикий крыжовник, трех цветов морошка, брусника, клюквы, шыкша («зассыха»), облепиха, киш-миш и много его какой съедобной ягоды, плюс орешник, кедры с орехами, много грибов, куропаток можно ловить было голыми руками, ну, а о рыбе – длинный разговор, скажу лишь о форели, «царской рыбе», которая ловилась в протоках и озерах «голыми руками», а лосось, идя на нерест, выбрасывался сотнями на берег… И все это было позволено в свободное время без всяких надзирателей, собирать и добывать поселенцам. Ну, а служивые (прокурор, милиционер, охотники) имели ружья, охота разрешалась – зайцы, дикие свиньи, козы, олени – их мясо в общий котел. Не жизнь, а благодать. Вот только свободы нет. Никто не охраняет, а убежать – куда? Поселок в тайге, которая начинается непроходимыми болотами. А, Океан впритык к вертикальной трехсот метровой скале, с пиком «Дунькин пуп» – прозвище 19-го века. Легенды говорят, что Дунька была реальная первая, сосланная в Чумикан, знаменитая проститутка Петербурга… Что-то меня все в сторону заносит. Еще, ведь, нужно рассказать. Как я ночью, в потемках, поднимался со стороны тайги на Дунькин пуп… Мужика, объевшегося малиной, прохватил средь бело дня понос. Он, не долго думая, пошел за сарай, в ту же саму малину, опорожняться. Опорожнясь, только начал надевать трусы, как чьи-то крепкие руки легли ему на плечи и через мгновение… через мгновение он почувствовал через мимолетную резкую боль, неописуемое, хорошо ему известное блаженство – «бабочки в прямой кишке до пупа» (вот, читатель, пуп дважды и рядом повторяется, не случайно это!) «Ты что, родной, – начал, преодолевая наслаждение, шептать мужик, которого кто-то имел и круто, а вдруг увидят?» Но, «мужик останавливаться не собирался и скоро взревел не человеческим голосом! Тяжелые «руки», упали с плеч «петушка»! Мужик, повернул голову, что бы увидеть «родного» и лишился сознания…

…Придя в себя, он, в три погибели рванул… прямо к участковому и рассказал, что «не виновен», медведь «силой взял». Участковый выслушал, н не моргнув ни одним глазом, тут же послал помощника за доктором. Врач осмотрел мужика и взял анализ. Потом сообщил прокурору. А тот позвонил в прокуратуру Николаевска-на-Амуре. Так я оказался второй раз в Чумикане. Был еще и третий, но о нем ниже, если надумаю…

…А, сейчас скептикам, не поверившим этим моим запискам о Чумикане, короткая медико-биологическая справка. Как-то от одного московского интеллигента я услышал припев песенки: «Один раз не педераст…» Кажется в этой песенке есть и такие слова: «Лучше нет влагалища, чем очко товарища… ух ты, ах ты, все мы «космонавты». Смею опровергнуть слова первого куплета: достаточно мужчине пассивно совершить хотя бы один половой акт в прямую кишку, как это – на всю жизнь не только видимые для профессионала следы, но и «следы» для биохимика. Невооруженным глазом медицинские эксперты (и проктологи) увидят, хоть через пятьдесят лет, сразу и на всегда после полового сношения в прямую, появляющуюся «воронку», характерное «вдавление» вокруг ануса. Даже махровый геморрой эту «воронку» не скрывает. Кстати, именно по этому «знаку судьбы», в советские времена гонимые педерасты искали друг друга в местах общего пользования: туалетах, банях. В Москве, доподлинно знаю, что «местом встречи, которое изменить для педераста, нельзя» был туалет в Политехническом музее, уличный туалет. И знаменитые Сандуны…

…Но, не только так реагирует прямая кишка на первое и даже единственное половое влечение (вибраторами и прочими «членами» мастурбаторы никогда не приобретут такой «воронки»). Серьезнее то, что все мужские, рядом находящиеся гормональные железки реагирую и на всегда на единственное «внедрение» в прямую кишку живого мужского (в отношении медвежьего – точно не знаю, экспертиза у меня была, описываемая здесь, единственной) – изменением качества выделяемых гормонов: простата и пара уретральные железы. Прямая кишка педераста начинает выделять гормоны, способствующие обильной слизи с характерным запахом, который, кстати, улавливают только «братья по сношению». Медведь в запахе кала педераста учуял специфический запах, вероятно сам был «педераст» (по мнению моего умного друга, академика Игоря Семеновича Кона, нет ни одного вида животных и даже птиц, которые не занимались бы педерастией), мгновенно возбудился и «трахнул». И еще. Когда пишут о зоофилии, то подразумевают, что зоофил – это человек (как мужчина, так и женщина). Но, содомией занимаются и животные, что знали древние греки, отобразив эти широкие знания в мифах. В народных сказках и былинах всех народов, есть сообщения о активной зоофилии, инициаторами и насильниками которой являлись животные. Много таких сказаний в австралийском эпосе. Прежде всего о радужном змее, который пользовал мужчин-аборигенов[3 - Читай: В.Е.Рожнов. «Чуринг».]. В одном из фильмов-боевиков с великолепным Жан-Полем Бельмондо есть сцена с догом, который неправильно «понял» крутого героя и собрался его «трахнуть»…

…Ну, да ладно науко-подобия. Пора закругляться.

…Шкуру медведя-педераста я увез с собой в Москву и повесил в вестибюле. Скоро ее начала жрать моль. Я увез ее на дачу в Завидово, повесил на наружную стену дома, который подарил мне Леонид Ильич (о моей дружбе с генсеком КПСС я расскажу во второй книге ОЗ). С годами шкура вылезла и я ее перевесил на стену, остаток сарая и часть забора от соседей. Потом, совсем недавно, в 2017 году, сжег

P.S. Хочу еще рассказать о незабываемом на всю жизнь моем ночном путешествии на «Дунькин пуп» (подробно о «Дунькином пупе» с небольшим фантазированием, читай в моем романе «Сага о Белом Свете»).

…Было это во время экспертизы «опушенного» медведем мужеложца. То есть, когда лето было, в своей, повторюсь, макушке. В полнотравие. В дурманящую запахами тайги и Океана, звездную ночь при ясной луне. Я не пошел тропой, протоптанной поселенцами. На «Дунькин пуп» хаживали часто из чисто эстетических и философских побуждений. Никакой эротики, несмотря на название цели посещения – забраться ночью в одиночестве на «Дунькин пуп». Режим смотрел на это сквозь пальцы. Только с благими намерениями полезут туда и гомосексуалисты, и тунеядцы и бывшие проститутки, и хронические алкоголики… Все они, идущие туда, карабкающиеся по заросшей со страшными шипами аралии маньчжурской, которая испокон веков растет и в районах, приравненных к крайнему Северу. И вот, пробираюсь я через кустарник, ориентируясь по звездам. «Дунькин пуп» как раз под «Большой медведицей» (sic!). Совсем не обращаю внимания на глубокие и множественные царапины и уколы иглами аралии. Я не чувствую ни боли, ни какого-либо физического дискомфорта, потому, что нахожусь в состоянии блаженства от запахов тайги и Океана!…

…И вот я, где-то к 2 часам утра (и ли ночи), какая разница, на месте. Это совершенно гладкая, словно отшлифованная каменная поверхность, диаметром метров сто, почти круглая, только со стороны Океана словно изъедена каким-то гигантским зверем. Я встаю в центр и поднимаю глаза на небо. Голова кружится и от опьянения воздухом, и от картины, которая открывается мне! Звезды так близко, что хочется пройти по Млечному пути. Мысли приходя, вернее, впрыгивают в сознание скачками. Состояние настоящей фуги идей. Да еще каких возвышенных! О жизни и смерти без страхов и упреков, только с глубинной радостью, что я ЖИВУ! О Вечности и Бесконечности звездного неба. О любви, которую уже пережил и которую еще переживать (ликуя!) буду! О родных с щемящей в сердце прозрачной тоске, что они не рядом и не видят этой первозданной и неиссякаемой красоты и чистоты… В какое-то мгновение начинаю чувствовать, что реальность куда-то уплывает от меня, словно я растворяюсь, как ребенок в своих снах безмятежных и прекрасных, как я растворялся в объятьях самых красивых и ласковых женщин. Что-то в душе срабатывает. Я говорю себе «стоп», впереди еще панорама Океана! Начинаю смотреть в его сторону и медленно подхожу к обрыву. Сажусь на камень: Океан передо мной. Волны без всякой угрозы и тревоги бьются о берег морской. Они сейчас не холодные, как в песне и нет криков мятущихся чаек… Дышу полной грудью, глаза в бесконечности океанской дали. Я счастлив! И – чудо. Словно откуда-то незаметно и сразу появляется освещенный огнями корабль. НЕ японский лесовоз, наш грузопассажирский, идущий во Владивосток – здесь фарватер. Корабль далеко. Но я слышу музыку, чудную, прекрасную музыку на этом маленьком с красивой жизнью корабле, залитом огнями. Может музыка не на корабле, а у меня в голове? Да, какая разница…

…Не помню, как вернулся в больницу, где в ординаторской меня поселили. Стол накрыт. Горячая вареная кета. Тарелка красной икры. К холодной закуске – замороженный огромный кусок белуги для строганины и бутылка Suntory Hakushu – хорошего японского виски… Что еще надо? И это дорогому другу «отверженных» не возбраняется – горячее, влажное. Огромное полотенце в душевую вносит Кира, юная медицинская сестра из коренных жителей, нанайка, очень похожая на красивую японочку – те же самые будоражащие почти замолкнувшую на Дунькином пупе, плоть, быстрые пальчики: я принял релаксирующий душ, Кира, промокая меня горячим и влажным мягким полотенцем, коснулась моего пупа… Потом приняла в рот сперму, которую я извергнул сразу, как только она взяла мой каменный, пульсирующий член в рот.

…Я ел и пил в ее компании. Потом мы легли вместе на широкий докторский, приготовленный для меня, диван. Проснулся я свежий и бодрый. В таком состоянии улетел из Чумикана, минуя Николаевск-на-Амуре, на вертолете геолого-разведки, в Озерпах.

Озерпах

Часть 1. Comment les hommes forts meurent[4 - Как умирают сильные мужчины. (фр.)]

…Из Википедии: «Озерпах – посёлок сельского типа в Николаевском районе Хабаровского края. Административный центр Озерпахского сельского поселения. Расположен на берегу Амурского лимана, в 59 километрах от районного центра – города Николаевск-на-Амуре».

…В начале восьмидесятых годов, когда я бывал в Озерпахе раз в неделю, точно, там проживало около 500 человек, большая половина которых работало на рыбзаводе. Сейчас, когда и пишу эти записки, в Озерпахе проживает 200 человек, не больше. Уезжая, я увозил с собой литра три красной икры, и пару копченой кеты. Это был неизбежно. Также одаривали Гошу (легендарная личность, часто еще буду вспоминать) – шофера единственной оперативной машины прокуратуры Николаевска-на-Амуре, уазика, покрытого брезентом. На полпути в Озерпах можно было проехать на уазике, только обладая навыками каскадера: дорога, вся состоявшая из морской крупной гальки, в этом месте позволяла проехать только на двух колесах. Два же другие шли под углом 75 градусов по скале. И то, это во время отлива. Гоша мастерски справлялся с преодолением участка в триста метров на двух колесах. Только мне приходилось пересаживаться с переднего сиденья на заднее, и висеть, держась за специально приваренные стальные поручни: я был, в силу «легкого», максимум, полусреднего веса (боксерские категории) неважным противовесом. Но, ничего, справлялись.

В этом небольшом сельском поселении жили в основном, русские и украинцы. Дружно жили, как одна большая семья. Иногда, в застолья, приняв «горилки» и закусывая расстегаем с жирными брюшками кеты, мужики шутили, что они – дети «врагов народа»: «власовцы» и «бандеровцы». Доля правды в этой шутке была. Русские и украинцы, мужчины, занимались исключительно лесоповалом и обработкой деревьев для японских лесовозов. На рыбзаводе работали их жены. Коренные жители – нанайцы селились в «стойбище», в 2—3 км. Это были рыбаки, оснащенные суперсовременными японо-советскими баркасами и рыболовецкими орудиями. Нанайцы все были рыбаки, и мужчины, и женщины, и даже, начиная с десятилетнего возраста, дети. В поселке была школа восьмилетка и сельская больница, в которой за три года моего пребывания в Николаевске-на-Амуре сменились шесть глав. врачей и все мои однокурсники по ХГМИ. Двое из них мне были особенно дороги. Это мой самый близкий ДВ-друг, однокурсник наш Геракл, Жорж Самсонович Коробочка и его бывшая жена (у Жоры было 8 жен и 23 ребенка), предпоследняя, Катя. Женщина выраженной славянской наружности и сексуальности. Мы друг другу нравились, еще когда она была замужем за Жорой, то есть, когда были студентами ХГМИ. Жора (родился в Минске, из рода бело – россов). Но, тогда только обменивались взглядами и «случайными» прикосновениями рук, когда я приходил к ним домой, в кочегарку – Жора подрабатывал кочегаром в большом доме и при кочегарки оборудовал себе весьма даже удобную «квартиру». А когда они развелись и работали в ЦБ, Жора невропатологом, Катя – терапевтом, нас случай ни разу не свел в месте с Катей. Может пот ому, что в каждый свободный от работы и командировок час, мы были с Жорой. И, вот, наконец, я приехал в Озерпах (это другой случай, опишу, возможно ниже), где глав. врачом была Катя. После вскрытия трупа своего недавнего друга-самоубийцы (читай ниже) Катя взяла меня под руку и повела к себе, в горницу, а, потом, в спальню. Вернувшись домой, я сразу пошел к Жоре. Он спросил меня: «Переспали, наконец?» «Переспали…» – ответил я. Жора налил полный граненый стакан спирта и медленными глотками выпил. Закусывать не стал. Только, ненадолго отвернулся от меня, уставившись в пол, на концы своих ботинок, которые он не снимал ни зимой, ни летом (Жора 75% от зарплаты – а работал он на двух ставках – платил алименты). Я понял, что ему больно…

…Ну вот теперь перехожу к запискам, ради которых начал писать об Озерпахе… Я летел в Озерпах на военном вертолете из Чумикана, минуя Николаевск-на-Амуре. Пилот был мне не знаком. Олег дозвонился до меня и сказал: «От тебя, брат, зависит, полетят ли в Озерпах еще военные вертолеты… Ты постарайся уж предотвратить ЧП… Остальное – сам разберешься на месте. Надо спасать ситуацию мирным путем и твою однокурсницу… Она – причина напряги в Озерпахе. Действуй по ситуации. Почувствуешь, что не справишься, погранцы поставили там рацию. Подашь „SOS“ они через пять минут покроют небо над селом красными парашютами (оперативный десант пограничников). Пока…» Пилот позвал меня в кабину – я сидел на краю открытого люка и смотрел на Океан свысока, и со словами: «Прокурор передает…» – протянул мне «Макаров» с полной обоймой, я это понял, как взял его. На лице моем – ни одной мысли не чувствовалось, я был в легком ступоре от слов Олега, подкрепленных «Макаровым». Пистолет мне передал не прокурор Трусевский (легендарный сыскарь-интеллектуал, ДВ – Шерлок Холмс, застрелившийся в 1990, мой скрытый покровитель и друг, объяснюсь ниже), а его заместитель, «дедушка» прокуратуры Картуш (такая, вот фамилия!). У Павла Петровича Картуша была полуофициальная коллекция многих видов пистолетов, наганов, браунингов, револьверов. Был даже, на зависть многим, револьвер времен гражданской войны в США в огромной деревянной (из африканского красного дерева) кобуре. Павел Петрович все обещал мне подарить часть своей коллекции для «музея оружия» судебно-медицинской экспертизы: «Вот надумаю идти на пенсию, подарю… Все равно жена в дом со всем этим добром не пустит!» Да так и не сдержал своего слова: умер в своем прокурорском кабинете… Правда, идя о «музее» была хорошая и я стал собирать свою коллекцию (подробнее ниже). Я сунул «Макаров» за пояс, ремешком прикрепил к пуговке брюк и вернулся к люку. «И что могло такое произойти в Озерпахе, что власти явно хотят скрыть т Хабаровска? Народ там миролюбивый, дружелюбный. Сколько раз я это чувствовал на богатом застолье!» – Интуиция мне ничего не подсказывала. Нужной информации я не имел. Знал только, что там главврачом работала кореянка, моя однокурсница, которую все, кроме коренных жителей, принимали за нанайку. В институте она ничем не выделялась. С мужчиной ее никто не видел, да и подруг у нее не было. Она обладала стройной фигурой, гибкая, как тростинка, но с хорошей попкой и титьками, если приглядеться. Да и носик у нее был не кнопка, как у нанайцев, правда, кожа слегка с желтоватым отливом. За шесть лет обучения в ХГМИ, в том числе во время «трудовых семестров» у меня не было случае сказать ей хотя бы «Привет!» Мы считали ее шизоидом-упорной девственницей. У нас на кусе были и гомосексуалисты – мужчины и две девочки. И они свою сексуальную ориентированность не скрывали. Спустя много лет встретил одного гомосека в Хабаровском аэропорту, невзрачного мужичка и узнал, что его за его педерастию КГБ сделало стукачом. Так прямо и сказал. Зато, сразу после окончания института, получил направление на работу… в Токийский Университет профессором онкологии! «Нормалек!» – изрек он тогда, закончив неожиданное свое признание… Интересно, что дала ему перестройка и новое мышление?

…Главврача Озерпаха, мою однокурсницу звали Зоя Латышева, несмотря на то, что и папа, и мама у нее были чистокровные корейцы.

…Вертолет не стал приземляться, а завис у больницы и выбросил трап, по которому я спустился. Тли мое воображение играло, толи на самом деле, но в поселке была тяжелая тишина. На улице не души. И, самое интригующее, Зоя не вышла меня встречать. Только, когда я подошел к двери и нажал кнопку звонка, она тихо спросила: «Это ты?» И, не дождавшись ответа, открыла дверь и, явно испуганным голосом сказала: «Ты один? Заходи быстрей!» По пути в кабинет (в больнице тоже была громовая тишина), она сказала: «Меня сегодня убьют… и тебя, возможно, тоже!» – «Кто убьет, – неожиданно раздраженно спросил я, – да тут все мои закадычные друзья!» – «Они и убьют!.. Из-за меня: я убила Веньку Перетягина своим лечением. В конце июля, в жару, он умер от… воспаления легких!» – «Этот гигант, который в лютый мороз каждое утро в проруби купался… А, как его дубликат, Егорша? Жив?» Перетягины были русские красавцы, гиганты, силачи, кулаком кобылу завалят, о лбы можно поросенка убивать… И жены были им под стать, как жена Федора Сухова из «Белое солнце в пустыне». – «Его привезли ко мне из леча, почти без чувств, температура 40, бредил. В легких – дыхание ослабленное, поверхностное, обилие влажных и сухих хрипов. Я сделал пенициллин внутримышечно и поставила капельницу с корглюконом. Через полчаса он посинел и умер, словно задохнулся! Рядом стояли Егор и Нюша с Олесей. Нюша, жена Вениамина, упала в обморок. Его схватил ее на руки и не подпустил меня к ней. Они пошли из палаты. Егор процедил сквозь зубы, чтобы я готовила гроб себе… Скоро появился участковый – он сидит у заднего входа в больницу со взведенным пистолетом в руках. Я дозвонилась до прокуратуры и все рассказала прокурору… Они знают, что мы – однокурсники! Если не признаешь меня виновной в смерти Вениамина, тебя тоже убьют… Я не знаю, от чего Вениамин умер… Но, думаю, что у него была крупозная пневмония…»

…Труп находился в морге, который был таким же сараем, как в Чумикане. У входа в сарай, вероятно, собрались все жители села. Мы с Зоей проходили, как сквозь строй, вооруженных ружьями мужчин и вилами, и топорами женщин. Участкового, который пошел с нами, тут же оттеснили и заблокировали. Толпа молчала. Со мной, мои бывшие «друзья», с которыми столько горилки и моего спирта выпито, ни один не поздоровался. Лица напряженные и угрожающие. Незнакомые мне лица! Мы шли, толпа расступалась, пропуская нас в узком коридоре. У входа в сарай-морг я услышал, как кто-то прошептал: «Вишь, договорились уже… Идет спасать ее, чукчу!» В селе Зою все принимали за нанайку. При входе в сарай, насквозь через щели в стенах пробивались лучи солнца, яркого, несмотря на то, что оно уже было в закате. Я мельком взглянул на Зою. Она шла смело, с достоинством. Страха на лице и в ее хрупкой, точеной фигурке я не увидел. Я понял, что она приготовилась умирать, и умрет с достоинством…

…В кабинете Зое, я не столько изучал историю болезни умершего – а его крайне жаль! – 25-ти летний красавец и 20-ти летняя жена, на 6-ом месяце беременности – сколько искал выход из ситуации, которую нужно спасать. Если Зоя виновата, конечно, защищать ее ложным заключением перед законом, я не буду. Но и не дам на растерзание обезумившей толпе. Для того, чтобы мысли работали в правильном направлении, я вынул «Макаров» из-за пояса, при этом Зоя, явно неодобрительно, посмотрела на меня: не поняла! Но, когда я, подойдя к ней, открыл ящик стола и сунув пистолет в него, задвинул, с лица сошло внезапное новое напряжение. Именно в этот момент, глядя в миндалевидные прекрасные (!), умные глаза, у меня созрел план, как нам спасти ситуацию и спастись! Я был уверен, что он сработает, ибо хорошо знал каждого из этой, потерявшей от горя рассудок, толпы! «Зоя, дай мне клеенчатый фактур, нарукавники санитара, огромные резиновые перчатки санитара и хирургическую маску, – быстро!» – она, еще с немым вопросом, появившимся на лице, сразу распорядилась, чтобы все, требуемое мной, тут же принесли. Я знал, что нужно действовать решительно и быстро: толпа рассусоливать нам с Зоей, не даст, разнесет на щепки и больницу! Медсестра быстро все принесла, мной затребованное. Я, продолжая смотреть запись в истории болезни – посмертный эпикриз Зоя еще не написала, ждала моей помощи – положил нарукавники, перчатки и маску в фартук и скрутил его крепко, чтобы меньше занимал места. Потом открыл свой фирменный саквояж и втиснул сверток между внутренним, металлическим «кипятильником», в котором лежал инструмент, и литровой бутылкой спирта. Мужики, которые держали сейчас больницу на мушке, хорошо знали мой саквояж и то, что там часто грело их грубую и правильную мужскую душу – спирт! Они интуитивно бы почувствовали, по тому, как я буду нести саквояж, и о моем состоянии и о том, что там – все и как всегда на месте. Кстати, то, что я взял у Зои, мне полагалось по праву. Но я уже изловчился вскрывать труп без единой капли крови и никогда не пользовался не то, что нарукавниками, маской и фартуком, но и маской. Единственное, что я всегда надевал – это, как у хирурга, халат по горло и завязками на спине.

…Мы с Зоей надели хирургические и в них, прошли сквозь строй вооруженной толпы. Саквояж я нес в правой руке, слегка демонстративно и видел, украдкой читая по глазам бывших друзей, что он, мой саквояж, вызывает в них противоречивые чувства! С одной стороны – инстинктивное уважение ко мне, с такой крутой врачебной профессией. И тут же – никогда не исчезающие приятные воспоминания о моей, тоже фирменной (ниже объяснюсь) бутылке спирта! И настолько это было действенным, что, когда я, как-бы нечаянно, говоря – «Пропустите, пропустите!», отгораживая собой от толпы Зою, легонько ударял, саквояжем оказавшегося на моем пути – мужика с ружьем, женщину с топор или вилами, то они отпрыгивали, пропуская мой саквояж, а за ним Зою и меня…

…Мы вошли в сарай, через щели которого в стенах и двери пробивали не только лучи заходящего солнца, но «лучи» взбешенных, испуганных и тревожных сотни глаз: толпа облепила сарай со всех сторон. У двери стояли Егор, его жена и вдова Вениамина.

…Подойдя к обыкновенному деревянному, из свежевыструганных досок столу, на котором лежал, накрытый белой простыней труп Вениамина, я сначала аккуратно поставил саквояж с головой покойного, потом открыл его, саквояж, вынул свернутый фартук (нарукавники и фартук были бледно зеленого света, из плотной клеенки) сначала надел фартук, потом громко, чтобы было слышно, что мы говорим, попросил Зою помочь мне надеть нарукавники, а за ними – огромные перчатки! (Мои друзья-убийцы никогда не видели, слава Богу, как вскрывают эксперты трупы). Поднял руки и замер, как хирург, прежде, чем сказать операционной сестре: «Скальпель, промокать!» Зоя, я прочитал по ее лицу, начинал проникать в ми идею, зачем подобный камуфляж? Она твердыми и нежными руками надела на меня хирургическую маску и завязала, не спеша лямки на моем затылке. Только после этого я сдернул простынь с трупа. Он был раздет. Кожа серая, сухая. Глаза провалившиеся, синие круги вокруг глаз и почти черные полосы выделяют носогубный треугольник. Волосы (когда роскошная черная шевелюра, на зависть мужиков и радость женщин) колтуном. Задержавшись несколько при осмотре трупа, перевернул его на живот и также осмотрел. Потом – опять перевернул на спину. Мне нужен был подголовник. Я не хотел прежде временно выходить к толпе. Поэтому оглядел сарай и увидел несколько толстых чурок. Подошел к ним, выбрал одну, взял и понес к столу. На чурку я положил голову покойного. Потом выпрямился и несколько секунд постоял, словно задумался. Кожей спины чувствовал, что каждое мое движение, каждый мой жест фиксируется двумя сотнями глаз, прильнувших к щелям и «оценивается». Зоя стояла и смотрела на меня. В глазах ее уже было понимание ситуации, но еще не полое понимание, что я буду делать в ней? А я твердо знал, что пока мы в сарае, пока я работаю с трупом, нас никто не тронет. Больше того, когда я закончу работу, меня заставят общаться с толпой через закрытую дверь: в сарай никто не осмелиться войти к вскрытому трупу!

…Я начал свою работу со вскрытия черепа. Толпа громко и дружно охнула и отпрянула от щелей сарая. Когда я вскрывал труп, я, пардон, макал туда не только перчатки, но и нарукавники и вытирал окровавленные огромные перчатки о халат. Даже на маску я умудрился посадить несколько крупных пятен крови… Потом Зоя призналась, что вид у меня был такой ужасно-устрашающий, что и ей стал не по себе! Но, спектакль спектаклем, я честно делал свою дело и был бесконечно рад за Зою, что она и диагноз поставила правильный, и лечение назначила верное! Правое легкое было «окаменевшим» и серым. Резко отличалось от левого легкого и цвета всех органов. Да, это тотальная, правосторонняя крупозная пневмония третьей стадии. Его двое с лишнем суток, держали с температурой 40 и в лихорадке в жаркой и душной тайге, вместо того, чтобы сразу везти в больницу. Понять их можно: как такой здоровый парень, купающийся в проруби и во льдах мог «простыть» в жару?! На вторые сутки он начал, как потом мне рассказали, «забываться». Пневмония развивалась стремительно. Чудом, что они довезли Вениамина живым в больницу. Он должен был бы умереть по дороге… Зоя ничего сделать не смогла бы. Да и наши, современные, двадцать первого века реанимационные, оснащенные по тем временам, чудо техникой, в таком состоянии человека бы не спасли…

…НЕ зашивая труп, с пустой черепной коробкой – мозг лежал рядом – я резко повернулся к двери, не сказав Зое не слова, чтобы она не сделала бы каких-нибудь лишних телодвижений. К две, эти два метра от стола с трупом, я шел «тяжело» ступая и медленно, как в замедленной киносъемке. Нет, я ничего не боялся. Я уже знал, что я – чемпион в этом моральном сражении с толпой, я знал, какая будет реакция, когда я предстану, весь в крови и в таком вот наряде, перед толпой в лучках закатывающегося в верхушки могучих елей, чьи «лапы, как пел Высоцкий, дрожат на весу… Я шел и слышал, и кожей чувствовал, какие кардиальные перемены происходят с толпой. Когда я вышел к ним, ужас был в их глазах, толпа была в движении броуновском – люди прятались за спины друг друга. Я сразу заметил, что руки их были пусты. Только какая-то женщина, окаменев от страха от моего вида, крепко сжимала вилы, потому что не могла разжать пальцы!

…Я подошел вплотную к Егору. Его женщины уже были у него за спиной и выглядывали через его плечи широко открытыми глазами. Егор пытался, да, пытался, сохранить «хладнокровие». От его злобы и агрессии не осталось и следа. «Егор, – сказал я спокойно, – пойдем со мной… ты должен видеть все, что с твоим братом… Если кто еще хочет – пошли с нами…» Егор сжал пальцы, но это были не кулаки. Это были пальцы, прятавшиеся свое дрожание. Он взглянул мне в глаза: его глаза были чистые и испуганные. «Пойдем, не бойся, это же твой брат!» Егор, заикаясь, сказал: «Я – что. Я пойду. Надо, так надо!» Я увидел, как участковый Вася пробирается к нам. Я громко сказал: «Василий! Быстро в больницу и принеси мне таз с водой!» Вася на ходу по-солдатски развернулся и побежал в больницу. Пока м с Егором дошли до стола с окровавленным также изрядно трупом, Вася был рядом с тазиком, наполненном чистой водой. Я глазами показал ему, чтобы он тазик поставил рядом с трупом. Я попросил Зою, чтобы она сняла свою маску и надела ее на Егора. Что она быстро и аккуратно сделала. «Егор, подойди вплотную к столу. И внимательно слушай меня, смотри, что я тебе покажу и запоминай. Чтобы потом – никаких пересудов и фантазий! Понял! Если понял, кивни два раза головой». Егор сначала поднял глаза на меня, что-то хотел спросить, глаза были испуганные, лоб покрылся каплями пота, он кивнул два раза. Я медленно взял скальпель, пинцет. И показал кончиком пальца на правое, серое легкое, потом я на левое и спросил Егора, сказав, чтобы отвечал мне кивками головы: «Ты знаешь, что это за органы?» Егор кивнул головой. «Легкие, так? – Егор опять кивнул головой. – Они должны быть одно цвета, так?Они должны быть с воздухом, так? – Егор кивал головой. В глазах его мелькнула искра понимания, что ему показывают. Лоб его порозовел. – Я беру кусочек левого, ЗДОРОВОГО, легкого – я взял кусочек легочной ткани – и бросаю его в тазик с водой, – я сделал это. – Что мы видим? Кусочек плавает, потому, что в нем воздух. Теперь я беру кусочек серого больного легкого и бросаю в тазик. – Я это сделал, кусочек сразу утонул. – Легкое превратилось в „глину“. В нем нет воздуха. — Я приподнял легкое и сжимая, показал, что оно плотное. – Это крупозная пневмония, от которой умер твой брат! Человек может „простыть“ не только от холодного сквозняка, но и от перегревания на солнце в душной тайге, где мало кислорода… Можно ли было спасти твоего брата? Да, если бы вы привезли его в больницу, как только поднялась температура и его начало лихорадить, т есть, в первые сутки заболевания… Вы же привезли его, когда легкое умерло и брат умирал. Он могу умереть по дороге, или даже на месте в тайге… Только мощная натура позволило ему дожить до больнице. Никакой врач, никакое лекарство не могло „глину“ превратить в дышащее легкое! Кивай, черт ты такой, головой, кивай, скотина, собравшаяся разорвать, спасающего твоего брата, доктора, и меня, твоего друга, на части…» — Я кричал, срывая маску и стаскивая с себя перчатки. Его, как китайский болванчик испуганно кивал и кивал головой! Он был в трансе! За стенами сарая на улице стали рыдать, причитать, кто-т упал в обморок: толпа внутренне рассыпалась, они вернулись к своему облику… я сделал, что должен был сделать: спас ситуацию! Красные парашюты не покроют небо над Озерпахом! Вася был смышленым парнем и уже все доложил в прокуратуру, а Картуш – по инстанции – 1-ому (секретарю города и николаевского района). Я замолк, выдержал небольшую паузу, а потом тихим, замогильным голосом сказал, смотря в упор на Егора: «Ну, что медлишь? Робеешь? Надевай перчатки, бери скальпель и пинцет и проделай все, что проделал я!» И, резко повернувшись к Егоры, который стоял, в полной прострации, опустив руки по швам, вышел к бывшей толпе, теперь, к моим несчастным друзьям: «Фотографировать кто-нибудь умеет? Несколько мужчин закивали головами. – Бегите быстро за фотоаппаратами, нужно сделать, НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ фотографии. Правда, я все органы возьму для лабораторного подтверждения…» Мужики рванули за фотоаппаратами, быстро принесли их, но ни один не осмелился войти в «морг»! «Ну, как знаете…» – сказал я и приказал Васе, участковому, чтобы взял один фотоаппарат и пошел со мной фотографировать… Егор так и стоял, как вкопанный. Я понял, что он скорее ляжет рядом с братом, чем наденет перчатки, возьмет скальпель и пинцет и проделает то, что я проделал, объясняя ему, почему умер Вениамин?..

…Но, будучи в натуре психологом, я решил предотвратить всякий рецидив «очумелости» людей и поэтому, после того, как отдал труп на обработку санитарке, но не сбрасывая с себя окровавленные нарукавники и фартук, вышел к людям, которых осталась небольшая кучка из близких и дальних родственников умершего, чувствуя, что Егор идет за мной, как собачка на поводке. Остановился в нескольких метрах от них и сказал: «Вениамина нужно похоронить сегодня… Будете хоронить ночью. Крупозная пневмония, от которой он умер, вещь заразная. Я накачал труп формалином (я это сделал), но вы возьмите негашеной извести ведра два, и насыпьте на гроб в могиле. Все тряпки сожгите вместе с телегой. Лошадь не заразная. Одежду Егора еще Зоя Павловна залила дезсредствами. – Я с уважением подчеркнутым назвал ее имя, – мы с ней сейчас пример все необходимые меры, чтобы не заболеть. Вам, кто был близко с Вениамином, совету. Искупаться в реке и тщательно обмыть себя хозяйственным мылом… Да, если кто почувствует, что заболевает — при этих словах я говорил осторожно, обдумывая, как бы не вызвать ими, на сей раз психическую эпидемию, под названием „крупозная пневмония“, – не ждите, идти в больницу. ЦРБ также примет каждого сразу, они в курсе дела, как и заведующая горздрав отделом (это была правда)…» Все обошлось. Ятрогенных (заболевание, вызванное врачом) заболеваний не было…

Часть 2. Comment ces femmes aiment[5 - Как любят эти женщины. (фр.)]

…Когда мы входили в больницу, во дворе не было не души. За дверью нас ждал участковый милиционер Вася (я заметил, что в кобуре и за поясом у него «Макаров». Обычно в кобуре он носил, вот честное слово! Столовую ложку. Навстречу бежала еще по-прежнему взволнованная мед. Сестра, юная Анюта из Виннице. НЕ знаю почему, но фельдшерско-акушерское училище из Винницы регулярно направляло в Николаевск-на-Амуре молоденьких фельдшериц – одна другой краше! Николаевский гор. здрав разбрасывал их по районам (об этом я еще не раз вспомню)! Мы с Зоей молча прошли в ее кабинет. НА милиционера и Анюту никак не отреагировали. Мы с Зоей еще не верили ни в великолепную развязку трагической и панической ситуации, не в свое спасение. Пропустив Зою вперед, закрывая дверь, я услышал тяжелые быстрые шаги участкового. Он был в подкованных стальными солдатскими подковами в кирзовых сапогах. На его красном лице был вопрос, что дальше делать (чего ожидать)? «Ты или спрячь „Макаров“ в сейф и сунь в кобуру свою ложку, или сиди у двери и жди… чего, не знаю» – сказал я ему и почувствовал, что улыбаюсь, что напряжение начинает покидать мои мышцы и мою душу. И Зоя громко рассмеялась! За проявленное мужество, Васе, имеющему за плечами среднюю школу милиции и звание старшина, присвоили звание младшего лейтенанта, то есть, произвели из солдат в офицеры, чему он был бесконечно рад! Нам с Зоей дали премии, не указывая за что, но с занесением в трудовые книжки – по 150 рублей. Еще, по распоряжению Первого, мою фотокарточку повесили на городскую Доску Почета, которая была огромной, и стояла на входе в центр Города, закрывая собой старинный ресторан. Под фотокарточкой было написано: «Лучший лектор Горкома КПСС». Я с первых дней работы в Николаевске-на-Амуре был этим «лучшим лектором», так как в свободное время читал по всем районам, в самых различных коллективах, лекции на медицинские и философские темы (как-нибудь расскажу). Но, это место «лучший лектор горкома» на Доске Почета было одно и его по праву старшинства всегда занимал мой друг Олег Савчук, старший следователь прокуратуры. Нет, он не любил и не читал лекции в командировках, да и в городе. Просто, когда он куда-нибудь приезжал, перво-наперво вытаскивал толстую стопу бланков путевок, и пока работал, ему их заполняли и проставляли на них печати. Все это знали и смотрели на это сквозь пальцы. Во-первых, за лекции нам ничего не платили, а, во-вторых, то, что на Доске Почета города и района старший следователь прокуратуры – это хорошо! Да, я был лектором горкома КПСС будучи беспартийным…

Анюта накрыла нам в кабинете стол. С яствами и напитками в Озерпахе проблем не было. Но, вот как она умудрилась испечь расстегаи, остается загадкой. Зоя пи виде накрытого стола, сказала Анюте, чтобы приготовила нам все для душа и после него. Анюта исчезла. Зоя молча взяла меня за руку и повела в маленькую комнату, где переодевалась, придя на работу. Стоило нам зайти в комнату, она, глядя на меня, молча быстро скинула с себя всю одежду и начала также быстро раздевать меня. Честное слово, такого я не ожидал, как не ожидал увидеть… прекрасное тело восточной красавицы! Она распустила густые черные волосы, оказавшиеся длинными по талию, которая была, как у Людмилы Гурченко в «Карнавальную ночь». Мой, еще растерянный взгляд выхватил ее упругие, для ее фигурки, большие, на мой взгляд груди, темные, почти черные соски которых были напряжены и стояли, точно также, как уже стоял мой член! Пока я бегло и растеряно рассматривал Зою, она меня раздела. Взяла за член и повела в душ. В дверях душевой мы столкнулись с Аннушкой. Я тут же заметил, что она в шелковом прозрачном медицинском халатике на голое тело. Я, наверное, слегка напрягся, не схватывая эту ситуацию. Дело в том, что в то, наше время, L’amour aux trousses et Mеnage ? trois[6 - Любовь втроем. (фр.)] было формой разврата. Я, я сам, в заключениях об изнасиловании, «любовь втроем», (также как оральный и анальный секс), квалифицировал, как разврат. В моей практике еще не было не одного случая развратной любви втроем… Больше того, я интересовался и серьезно любовными трактатами не только китайцев и японцев, но и корейцев (когда у меня до поступления еще в ХГМИ, была возлюбленная японка, а, на первом курсе медицинского института, как раз на кануне «Дамасского кризиса», я успел побывать и в жарких и сильных объятьях Лауры, дочери хозяина и директора знаменитого Пекинского цирка, которая училась на одном курсе со мной. Вот тогда у меня и сложилось мнение. Что Корея, в отличие от Японии и Китая – хронически пуританская страна. Своих трактатов и «пособий», касающихся половой любви, не имеет. Несколько смущали меня вот эти картины —

(Из национального музея)

И я знал, кто такие ки-сэн! Зоя никак не могла стать в моих глазах ки-сэн, несмотря на то, что я уже каждой клеточкой своей плоти чувствовал ее плоть, налитую сексуальной «праной»… Но, Анюта с какой стороны? Это я понять не мог, хотя давал себе отчет,,, что трахнуть двух девственниц – это, за один раз – это здорово! И, тут же возник вопрос, а не лесбиянка ли моя невинная Зоя Латышева, дочь заведующего отделом культуры Крайкома КПСС и заведующей отделом литературы в Краевой газете «Тихоокеанская Звезда», органе Крайкома КПСС? Правда, лесбиянок, в отличие от мужчин-гомосексуалистов в СССР не судили и за ними не охотились, но… я же представить Закона и карательных органов?

…Мои мысли в фуге были, наверное, видны на моем лице невооруженным оком, Зоя, рассматривая не столько мое атлетическое телосложение (не хуже, чем у Сталлоне в «Рембо, первая кровь»), сколько мое лицо, не выдержала и сказала: «Ты согласен, что нам нужно расслабиться?.. Алкоголь я принимаю только по большим праздникам и не больше, чем фужер шампанского, позволь мне расслабиться, расслабляя тебя… Анюта глаз на тебя положила и прозрачный халатик на голое тело – это ее идея и инициатива… Я не лесбиянка… Но, Анюта часто делает мне массаж всей, по типу – голое на голом, но никогда ни я, ни она не доводим себя до оргазма и вообще, не связываем это с лесбийским сексом… В душе, и в постели мы будем вдвоем… А, если захочешь, – при этом Зоя лукаво улыбнулась – потом можешь принять ласки и Аннушки, она уже совершенно летняя, со вчерашнего дня. Вчера мы должны были отметить ее 18-ти лети, если бы не эта… оказия!» Перед моими глазами пробежали порнографические картинки, за которые тогда тоже можно было получить срок, я выскочил голый из душа и рванул к телефону. Мене повезло! Я сразу попал на Картуша и нахально попросил у него трое суток отдыха! Старичка не нужно было ни уговаривать, не нужно было ему что-либо объяснять! Он сразу ответил: «Ты – в командировке в Пуире (читай ниже) … а там, как я знаю, нелетная погода… Но, через трое суток у меня в кабинету – „Макаров“ вернешь с полной обоймой!» Я получил «добро», вот только «Макаров» я вернул с пустой обоймой…

…Вернувшись в душевую. Я застал простую картину: одна прекрасная сильфида без тени и искры в глазах, обмывает душистым японским мылом другую: конечно же Анюта мыла Зою! «Я – готова – сказала спокойно Зоя и пошла в кабинет. Анюта займется тобой, потом проводит тебя в кабинет и пойдет к себе. Завтра мы отпразднуем ее совершеннолетие, а сегодня – ты мой!» Я встал под ласковые струи воды и с любопытством наблюдал, как Аннушка обтирала Зою огромным махровым белым полотенцем. Ни у одной при этом ничего в лицах, что могло бы поддержать мою хульную мысль о лесбиянских отношениях между начальницей и подчиненной! Я уже был изрядно испорчен своей профессией и бесконечными общениями с представителями карательных органов! Но, вероятно, я ревновал девочек друг к другу! Зоя, накинув халат, вышла не оглянувшись на нас из душевой. Аннушка тут же принялась за меня. Она вымыла меня с ног до головы. Когда обмывала головку моего каменного до болезненности члена, лицо ее и фигура откровенно выражали сладострастие: глаза блестели широко открытые, рот пылал, также открытый, она дышала часто, с трудом сдерживая дыхание, по уголкам рта текли прозрачные слюнки, Аннушка согнулась в неловкой позе. Можно с казать, в три погибели. Ноги широко раздвинуты, и согнуты в коленях. Розовая упругая, полная славянская попка была выставлена. Мне показалось, что запах, идущий от тела Аннушки я чувствую сильнее, чем жасминовый армат японского мыла! Но, взять сейчас в душе Аннушку – я понимал, что проявить слабость и испортить то, что приготовила мне кореянка. Прекрасно понимал, что до Аннушки очередь дойдет и я сделаю с ней, что моя обузданная сейчас фантазия прорывается сделать! И я выдержал! Обтертый нежными ручками юной девственницы, я накинул на голое тело банный халат, сунул ноги в мягкие комнатные тапочки и пошел в кабинет-ординаторскую Зои.

Зоя сидела за своим столом. Накинув поверх шелкового домашнего халатика больничный халат, голова ее была покрыта медицинской шапочкой. У стола, чуть поодаль, стоял Егор. В углу кабинет, облокотившись на стену стоял Вася. Я сразу взглянул на его кобуру – в ней точно была столовая ложка! Он понимающе мне подмигнул, и я понял, что все в полном порядке. Визит Егора объяснялся двумя причинами. Первой: он доложил, что все готово, как я распорядился к похоронам сегодня ночью. Есть и два ведра негашеной извести. Второе, было сказано с заметным смущением. «Вот, док, там копченая дикая свинья, молодая, шашлык из белуги, икра, напитки – сами делали – из облепихи и клюквы, и грузинский коньяк, лучший… Помяните брата, и нас простите!» Я подошел к нему и обнял его за плечи. Егор еле сдерживал слезы и боролся с истерикой. Я взглянул на Зою и через мгновение она наполнила спиртом два граненых стакана и пододвинула к ним открытые баночки красной икры с чайными ложечками в них. Мы одновременно с Егором взяли стаканы и быстро и опорожнили. Закусывать не стали. Я протянул Егору руку, он крепко ее пожал, и, резко повернувшись, пошел на выход. Вася, было рванул за ним. Я его остановил, показав на стакан третий, который успела наполнить догадливая кореянка. Вася широко улыбнулся, взял стакан, крякнул и опорожнил. Потом указательным пальцем, как вилкой, подцепил из банки икры, сунул палец с икрой в рот, облизал повернулся и кивая, ретировался к двери. Мы остались с Зоей вдвоем. У меня от выпитого 200 граммов 75% спирта – ни в одном глазу! Зоя встала из-за стола, одним движением плеч сбросила и медицинский халат, и свой шелковый халатик, оставшись, пардон, в чем мать родила. Я, глядя на нее и, чувствуя, что улыбаюсь, обнажился тоже. Такими голенькими мы подошли к большому столу, заваленному яствами и всевозможными напитками, где положительно выделялись трехлитровые банки домашнего клюквенного и облепихи соков и джина красивых бутылок грузинского коньяка «КВВК»…

…И тут появилась Аннушка, неся в обнимку больничный матрас. Я взглянул на Зою. «Я буду тебя постепенно погружать в духовность корейской жизни, – сказала она – Пойдем за Аннушкой, нужно принести еще три матраса». При этом, не обращая ни на меня, ни на Аннушку никакого внимания, она вновь взяла меня крепко за крепкий член и как на поводке повела вслед Аннушки в подсобку. Мы взяли по матрасу, руки у Зои были заняты, поэтому я пошел свободно. «А водить мужчину за собой, таща за член, это тоже корейская духовность» – серьезно любопытствуя, спросил я. Девушки громко рассмеялись, их не было видно за матрасами, потом я услышал: «Это моя импровизация… Но, я – кореянка, значит, это корейское. А, ведь точно тебя еще никто за член не тянул!» Зоя была права: не тянул! Теперь, когда я слышу: «Тебя, что, за язык тянули?», невольно начинаю улыбаться, вспоминая, как Зоя таскала меня за собой, таща за член! Матрасы были расстелены на полу. Аннушка сбегала в подсобку и принесла новые японские скатерти, белые, узорчатые, плотные и тончайшего пластика и накрыла им матрасы. Потом девушки быстро и ловко, перенеся все со стола на матрасы, схватились за стол и вынесли его в подсобку. Стулья и кресло отодвинули в углы комнаты. Получилась, что яства были на татами! Аннушка спросила Зою, может ли она уйти, и получив согласие кивком головы, при котором огромная копна черных волос рассыпалась, покрывая спину и грудь Зое. Я увидел вставшие черные соски и мой член им уподобился! Я понял, что главное – это не поглощение еды, несмотря на то, что мы были зверски голодны. Я чувствовал, что меня ждет нечто, мне не знакомое. И это было интригующе великолепное ощущение! Погружение в корейскую духовную жизнь началось. Зоя пояснила, что корейцы любят все делать на полу. Поэтому пол у них особый, мягкий и теплый круглый год. И еще она попросила меня не напиваться, сказав, что поставить ее раком я успею, но сначала… сначала на даст мне почувствовать каждым граном своей плоти и духа, как любят корейские женщины. Она сказала по-корейски: hangug yeoseongdeul-ui salang!

И все же мы плотно поели, я выпил целую бутылку коньяка (это к стакану спирта). Зоя только пригубила рюмку с коньяком. Насытившись, она сказала, что нужно принять слабительные и очистить кишечник для корейской любви. Я искренне был удивлен, что серьезно спросил, может быть мы поставим друг другу сифонные клизмы? Зоя серьезно мне ответила, что клизмы – это слишком. Кишечник не должен быть полностью пуст! У меня мелькнула мысль, что, понятно, очистить ее прямую кишку для анального секса. Но, зачем мою-то очищать? «Наверное, будет делать мне массаж простаты!» – решил я, проглатывая какую-темно-зеленую, вязкую приторную жидкость, видя, что Зоя пьет такую же. Почти сразу я почувствовал сильные позывы к испражнению. Зоя, вставая, взяла меня за член и повела… в общий туалет. Я был пьян и ничем не удивлялся. Человек стеснительный, что касается физиологических испражнений. Не могу даже пописать если не меня кто-то смотрит или просто рядом со мной, а тут, сидим в полметра друг от друга на унитазах в общественном больничном коридоре и… какаем! Я уже говорил, что к человеческим запахам я толерантен. Зоя какала и пукала без тени смущения и скоро мне стало легко и свободно делать то же самое! Я даже получал удовольствие. Что делаю это в присутствии женщины, которая скоро будет стонать в моих объятьях… А Зоя вдруг стала говорить и голос ее характерно для сладострастия, дрожал: «Как вкусноты пахнешь… Я дрожу от нетерпения, чтобы начать вылизывать тебя!» «У тебя что – копрофагия (страсть к поеданию кала; как правило у психически больных, но также и при половых извращениях)» «Нет, я просто люблю тебя… Я люблю тебя и мечтаю о тебе с первого курса, даже еще раньше, когда увидела тебя во дворе старого корпуса института, где нам объявили о приеме в институт!» Я слышал ее голос как бы издалека. Мое воображение никак не могло мне подсказать, в какой позе я буду. Когда Зоя начнет меня вылизывать после испражнения! Зоя встала и быстро подтерлась, потом подошла к умывальнику, и широко расставив ноги начала подмываться. «Ну, слава Богу – подумал я – видимо мне не придется ее вылизывать. А, то под ее гипнозом, который я уже чувствовал, я мог сделать все, что она захочет!»

…Нет, я не догадался, как будет меня вылизывать после испражнений, Зоя. Я встал и вопросительно смотрел на нее, готовый ко всему! Она быстро засунула правую ладонь мне между ног, я почувствовал что ее пальчики по очереди змейками заползают мне в анус. И услышал: «Отвернись, не смотри, а то стошнит еще или начнешь меня брезговать!» Я послушно отвернулся и почувствовал, что она облизывает свою ладонь и пальцы. Потом, вновь взяв меня за член, он повела меня в комнату. Матрасы были свободны! Аннушка все время была рядом в соседней комнате! Она быстро убрала «со стола» и исчезла! Скатерти были с матрасов убраны, вместо них были легкие одеяла с пододеяльниками. Зоя тихо сказала, чтобы я лег на живот и ни о чем не думал! Я это и сделал, она села мне на поясницу. Широко раздвинув ноги. Я чувствовал ее жесткие волосики на лобке, которые от движений ее бедер щекотали меня. И это не было неприятно… Я, конечно, попытался следить за ней, Но, только почувствовал, как ее влажный и горячий язык начал вибрировать на моем первом позвонке, отключился! Я не спал, Такое состояние, что ты есть и тебя нет. И это совсем не сон. Это – острая явь, если так можно выразиться. Время и место как таковые исчезли. Это состояние, непередаваемое словами… Потом я услышал, как кто-то громко кричит. Кричал я, но не узнавал свой голос, не возвращаясь в реальность. Ее язычок был глубоко во мне. Словно со стороны я услышал, как сам спросил себя, как это она может языком щекотать всю мою прямую кишку? Следующий раз очнулся, лежа на спине. Ее горячий язык, вытянувшись хоботком, облизывал и щекотал мои ноздри. Я еще я понял, что мои глазные яблоки тщательно вылизаны. Отключился, когда язык стал облизывать кругами мое правое ухо, стремясь погрузится в его раковину. У меня сильная рефлексия. Я не терял ее, даже в состоянии клинической смерти, которую пережил в четырехлетнем возрасте… Я понял, что со мной делает Зоя: она проникает во все мои отверстия глубоко языком и все внутри вылизывает! Когда ее язык был в моей ротовой полости и щекотал мой маленький язычок, я вошел в состояние измененного сознания. С одной стороны, я знал, что это я. С другой стороны, я с огромной скоростью, не видя своего тела, летел над каким-то большим лугом, с ярко-зеленой, высокой, густой и сочной травой. Видел все отчаянно ясно, с полным чувством реальности. Даже возникла мысль, что это нормально быть одновременно в двух реальностях, и воспринимать их ясным сознанием, как днем при ясном солнце…

…Я вновь услышал крик, и узнал себя! Я кричал от незнакомого мне наслаждения. Настолько это ощущение было сильно, что я пришел в себя и увидел распластанную на мне Зою! Мы были в позе 69. Я задыхался от наслаждения и ароматом ее раскрытой вагины. Я почувствовал, что ее алчный язык вылизывает головку моего члена, когда он побежал по уздечке к «губкам», я закричал благим матом и отключился!

…Я пришел в себя, лежа на матрасе на полу, накрытый легким мохеровым пледом. По краям сидели голенькие ундины с распущенными волосами, одна напротив другой. Аннушка сидела на моих бедрах Зоя на моей груди. Т них шли волны жара и аромата, приторного дурманившего. Мой член мгновенно окаменел и начал пульсировать. Возбуждение было непереносимое. Рывком, я оттолкнулся от пола, скинув девушек с себя. Инстинктивно, сначала схватил Зою и согнув ее, прижал к себе ее ягодицы. Превозмогая желание погрузиться в нее, я также схватил Аннушку и поставил ее в такой же позе рядом… Дальше крича, издавая нечеловеческие гортанные звуки, я по очереди брал их, меня трясло при виде крови, которая быстро стала окрашивать их фантастически прекрасные ягодицы и бедра. Я пронзал их прямые кишки. Сколько раз я кончил – не считал, но много! Скоро под нами были лужи слизи и крови, ароматные озера! Потом я упал и уснул. Да, просто крепко уснул от изнеможения. Проснулся от того, что почувствовал, что мой член во влажной и горячей полости, его сосала, погрузив полностью в себя, Аннушка. Зоя вылизывала мою промежность…

P.S. Зоя начала отрабатывать положенные три года после окончания института сразу. Я же год был сначала на специализации по судебной медицине, а потом еще несколько месяцев работал в ЕАО. Поэтому, она вскоре, по истечению срока, уехала в Москву в аспирантуру Института курортологии. Здание ее института находилось в конце Кутузовского проспекта. Там же, во дворе была центральная медицинская библиотека. Мы с Зоей столкнулись случайно во дворе между ее институтом и библиотекой, где я работал, обучаясь в аспирантуре МГУ на философском факультете и ординатуре ЦОЛИУврачей, на кафедре психотерапии Владимира Евгеньевича Рожнова. Я шел ничего не видя перед собой. Было это 2 октября 1974 года. Я только что по радио услышал, что на съемках фильма умер Василий Макарович Шукшин. Еще два дня назад он был в моем кабинете на кафедре у Рожнова, пришел навестить меня. Он прилетел в Москву и никого из родных не застал. Мы дружили. Он зашел попрощаться (перед отлетом на Дон) и принес мне полный огромный портфель различных целебных настоек из алтайских трав и ягод… «Ты что, не узнаешь меня? – Я услышал голос. – Очнулся и увидел Зою. – Что с тобой, на тебе лица нет?» – «Шукшин умер…» Больше мы с Зоей не встречались. Тогда молча постояли минут пять и разошлись молча…

…Аннушку я видел несколько раз, когда бывал в Озерпахе. Никаких эмоций при виде ее я не испытывал. Не знаю, что появлялось в ее симпатичной головке, когда она встречала меня и здоровалась…

Три дробинки на счастье…