Озорные записки из мертвого века. Книга 1

Часть 1. Kasan kurosu[7 - Перекрестное сложение – японская головоломка. (яп.)]

…Два года назад от этого случая город Николаевск-на-Амуре и район скорбели в связи с гибелью во время рыбалки мужа и жены, известных охотников Федоровых. У них остались дети: девочке 14 лет и мальчику 16 лет. Родных не было. Дети дружно отказались от социальной опеки. Мальчик, Андрей, бросил школу и пошел в артель охотников, на место отца и матери. Девочка, Вера, взяла на себя домашние заботы, продолжая учиться. Тогда их решение, особенно желание Андрея работать в артели отца, поддержал бригадир артели и друг семьи Федоровых, Павел Петрович Егоров. Ему было 40 лет, семьянин, отец двоих девочек-двойняшек, ровесниц и одноклассниц Веры, не злоупотребляющий алкоголем, хороший бригадир и т.д., и т. п.

…Прошел год, после гибели отца и матери Веры и Андрея, как город вновь был, на сей раз не скорбью охвачен, а недоумением: Андрей в упор застрел друга семьи и своего покровителя Павла Петровича, вызвав его вечером из дома, на пороге дома, на глазах его жены и детей, которые в это время пили во дворе чай. Стояла теплая, тихая погода. С тайги густо шли насыщенные полнотравьем и налитыми соком ягод обволакивающие и расслабляющие ароматы. Дома, где жили по соседству Федоровы и Егоровы, были на окраине Николаевска-на-Амуре, замыкающие ряд подобных частных домов. Андрей ничего не сказал перед выстрелом в Павла Петровича. Ну, а тот, видя Андрея с ружьем в руках, вряд ли успел подумать, что Андрей пришел по его душу. Да и как такое могло прийти человеку в голову, успевшему заменить парню и отца, и друга-покровителя?..

…Андрей не сошел с места, откуда убил одним выстрелом в сердце, почти в упор, своего наставника. Он стоял, не реагируя на крики жены и дочек убитого. И без всякого сопротивления покорно пошел с мужчинами-соседями, выскочившими из домов, прямо в милицию. В милиции молчал, замкнувшись. Был осмотрен психиатром (мной, я еще исполнял функции судебного психиатра, своей будущей профессии, к которой тщательно готовился) и отправлен в КПЗ. Мне нередко приходилось осматривать, как психиатру, убийцу, а потом вскрывать труп его жертвы. В Николаевске-на-Амуре, за городом была маленькая психиатрическая больница для психохроников, в которой работали муж и жена, врачи, весьма преклонного возраста. За три года моей работы судебно-медицинским экспертом для первичного осмотра психиатром ни разу не был вызван врач из Хабаровска: следователей вполне устраивали мои консультации.

…Поговорив два часа с Андреем, я никаких объяснений его поступка от него не получил, как и не нашел какой-либо психической патологии в его состоянии. Мотивы своего поступка он мне не раскрыл. Я только понял, что это – не бред, а что-то сугубо личное, и поэтому предоставил искать мотив следователю прокуратуры, моему закадычному другу Олегу Савчуку.

….Олег также не получил никаких объяснений убийства от Андрея, а, также, от его сестры Веры. Парень только признался Савчуку, что стрелял жаканом – самодельной пулей. Вот тут-то и начало крайне запутанного дела о преступлении Андрея Федорова, шестнадцатилетнего убийцы. И эту запутанность результат моей судебно-медицинской экспертизы только сильнее затянул в узел причин и следствий рокового выстрела. Да, все дело было в выстреле! Выстрел с пятиметрового расстояния из гладкоствольного охотничьего ружья-вертикалки ИЖ-12.Штучный вариант исполнения,1970 года, калибр 12/70. Ружье новое, без настрела. Стволы хромированные,730 мм, внутри зеркало, сужения чок/получок… Это ружье Андрею подарил отец.

…Входное отверстие было как раз на сантиметр под левым соском, с четкими краями, слегка обожженное порохом. Я однозначно бы сказал, что пулевое, как и признался Андрей, если бы… если бы не три, отступя пол сантиметра от входного отверстия, входные отверстия овалом, такие, какие оставляет дробь-картечь! Выходное отверстие в таких случаях огромное, с выбросом частей ребер и легкого. В заключении я написал, что заряд патрона, вероятно, был комбинированный – пуля и три дробинки-картечи. Если бы дроби было больше, она порвала бы края выходного отверстия. Предусмотрительно я вырезал входное отверстие с входом картечи и заспиртовал:

…Вот тут-то все началось. Да, нужно сказать, что вечерело, улица была пустынна и никто не видел, как Андрей стрелял в Павла Петровича. Парень на допросах твердо настаивал, что стрелял жаканом. Никакой дроби в патрон не клал!

…Олег Савчук, в новом, добавочном постановлении спрашивал меня, не мог ли выстрел, из одной картечи (без жакана) нанести такое же входное отверстие, ведь, выстрел был почти в упор, даже ожег порохом сохранился! Я ответил, что маловероятно, но не исключено. Это мое заключение поддержали и криминалисты. Дело начало круто запутываться. Нашлись свидетели, которые в то время, когда стрелял Андрей, видели, как в тайгу, от дома Федоровых, бежал другой сосед, тоже артельщик, у которого с убитым отношения были натянутые, ибо Павел Петрович сменил Бориса Яковлевича на месте председателя артели по причине пьянки Бориса Яковлевича. Это бывший, был алкоголик, от которого ушла недавно жена с сыном. Борис Яковлевич держался в артели только благодаря Павлу Петровичу, был на птичьих правах. Павел Петрович, после каждого запоя Бориса Яковлевича заставлял его писать заявление об увольнении по собственному желанию или грозил уволить по статье! Савчук начал отрабатывать версию, что Андрей не убивал Павла Петровича, а взял убийство его Борисом Яковлевичем, тоже другом родителей Андрея и Веры, который часто не только заходил к ребятам, но и столовался и ночевал у них, когда остался один. Если отношения Андрея с Павлом Петровичем были субординационные, «служебные», то отношения с Борисом Яковлевичем – дружеские, на равных, теплые… И еще, жена и дочки Павла Петровича заявили, что пьяный Борис Яковлевич, после очередной угрозы об увольнении, не раз говорил, «прибьет» Павла Петровича… мало, что занял, подлец, его место бригадира, теперь еще и избавиться от него хочет…

…Итак, старшей следователь прокуратуры Олег Савчук отрабатывал версии убийства Павла Петровича Борисом Яковлевичем по договоренности, что вину на себя возьмет Андрей, которому не светит «вышка», как несовершеннолетнему. Вот только мотив убийства для Андрея не смогли придумать!

…И, наконец, на ружье и на патронах – выстрелянном и невстроенном – нашли отпечатки пальцев Бориса Яковлевича. Больше того, в не выстрелянном патроне была картечь! Несмотря на новые данные следствия, Андрей упорно продолжал, не называя мотива, говорить, что он застрелил Павла Петровича. И убил его жаканом. В отношении второго патрона, заряженного картечью, только сказал, что не собирался промахиваться… Бориса Яковлевича задержали и посадили в соседнюю камеру с Андреем. Надеясь, что между ними начнется какая-нибудь связь – перестукивание, обмен репликами при «случайных» встречах, ведомых на допрос к следователю и т. д. Борис Яковлевич был в запое. И в камере следственного изолятора у него начала развиваться настоящая белая горячка. Тюрьма была старой, стены кирпичные можно легко было расковырять. В начальной стадии белой горячки может развиться психомоторное возбуждение, больной становится в несколько раз сильнее своего обычного состояния. Вот это и случилось с Борисом Яковлевичем. Он умудрился из пружины кровати сделать, что-то вроде штыря, и кирпичом, выковырянным из стены, прибил штырем мошонку к лавке… Его перевели в психиатрическую больницу в изолятор. Тем временем труп Павла Петровича похоронили – держать в морге было н возможно, холодильников тогда не было, а жара днем достигала 25 градусов…

…Через неделю, после похорон следствие зашло в тупик. Олег позвонил мне и сказал, чтобы я не обижался, но, так как я не дал ему ни одной картечины, в то время, как входное отверстие имеет следы картечи, и я сам не отрицаю, что выстрел мог быть картечью, и второй патрон заряжен картечью… короче, он назначает повторную судебно-медицинскую экспертизу – эксгумацию. Для проведения которой вызывает экспертов из Краевого Центра судебно-медицинской экспертизы и с кафедры судебной экспертизы ХГМИ, кандидата наук, Олега Васильевича Пинчука, известного в Крае судебно-медицинского эксперта. Эксгумация трупа – самое тяжелое для эксперта, проводившего первичную экспертизу и воленс-ноленс – дискредитирующего его, как специалиста. Я это чувствовал на себе, но я также понимал, что другого выбора у Олега Савчука не было. Если бы я дал бы ему хотя бы одну картечь, или нашли бы картечь. Беда была в том, что Андрей стрелял вдоль улицы, не желая попадать случайно в дом, не задеть жену и девочек! Поэтому, на пути пули и картечи не было никаких препятствия, а в трупе я картечь, по правде, даже не искал: думал, что достаточно вырезанного входного отверстия! Ан, оказалось, что нет!

…Разлагающийся труп Павла Петровича привезли ко мне в морг, когда из Хабаровская прилетел Олег Васильевич Пинчук, доцент кафедры судебной медицины ХГМИ и эксперт Краевого бюро Алеша, на год раньше, окончивший ХГМИ и работающий в краевом морге. Стоило нам открыть дверь в морг, как Алеша, пардон, начал блевать, и побежал прочь. Олег Васильевич, заносивший было ногу в морг, убрал ее, и стоя перед дверями, из которых несло зловонием разлагающейся человеческой плоти, пролежавшей несколько суток в могиле (ужастик для американских фильмов!) и сказал: «Найди дробинку, и я тебя поддержу… если не найдешь… я тебя тоже поддержу: экспертиза не роддом, мы не можем родить то, чего хотят отцы-прокуроры (сказал, почти по Федору Михайловичу Достоевскому). Савчук боится, что дело зависнет… и не знает, что делать со взявшим на себя убийство парнем и алкашом, под руку подвернувшимся… Это не наши проблемы. Это его работа. Мы рады помочь, и мы здесь, помогаем… чем богаты!» Олег Васильевич ушел в лабораторию, где был накрыт стол с тарелками икры красной, икры черной, жирными ломтиками копченной семги, около стола стояла двадцатилитровая бутыль с медицинским спиртом; вторая, тридцатилитровая бутыль со спиртом стояла у меня дома… (тогда полагалось 100 граммов на труп, 50 граммов на мытье рук, и неограниченное количество на проведение анализов…) Три часа полных Олегу Васильевичу и Алеше пришлось пить спирт, сначала закусывая, потом уже и без закуски. Это время я рылся во вновь вскрытом трупе, искал дробинку. И нашел: одну, застрявшую в ребре (я «пересчитал» все ребра и близлежащие просмотрел органы). Мои коллеги были в полной отключки, и уложены в свежевыструганные гробы со стружками, что стояли в подсобке, где был свежий, пахнувший еловыми шишками, воздух. Отнесла их туда по очереди на руках моя могучая помощница-санитарка, Мария Ивановна («семерых на льду согрею!» – так ее в городе величали). Я тут же позвонил Олегу и объяснил ситуацию. Он через десять минут с Гошей были у меня. Через пятнадцать минут улетал последний «борт» на Хабаровск. НА руках мы водрузили моих начальников и помощников на борт с коробами рыбы и икры для всякого Краевого бюро суд. Мед. Экспертизы. Да, мои друзья-начальник заранее поставили свои подписи на Коллективный акт судебно-медицинской экспертизы-эксгумации, как раз под статьями УПК за отказ в даче показаний и за дачу заведомо-ложных показаний. Заключение было, как и мое первое, что выстрел был сделан с близкого расстояния… и что поражающими была пуля «жакан» и три дробинки-картечи. Дело повисло. В добавок к огорчению Олега Савчука, Борис Яковлевич умер в состоянии белой горячки, не приходя в себя. Андрея следовало выпустить. Вина его доказана не была. Олег взял у него подписку о не выезде, и выпустил на волю…

Часть 2. Cherchez la femme[8 - Ищите женщину. (фр.)]

Прошел год. «Висяк» у старшего следователя прокуратур так и остался висяком. С Андрея была снята подписка о не выезде и он продолжал, как ни в чем не бывало, работать в артели, отстреливать норку, соболей, куниц и прочих зверьков с дорогой «шубой»…Семья Павла Петровича постепенно не то, что успокоилась, потеряв кормильца, смирилась. Вдову все чаще стали замечать в обществе нового бригадира артели, парня, лет 30-ти, приехавшего на промысел на ДВ из западной Украины. Статного и красивого. А, что делать – когда делать нечего и жизнь продолжается! Андрей подружился с Остапом (так звали нового бригадира и ухажера вдовы). Тот нередко стал гостем Федоровых. Кстати, я никогда не видел Веру, сестру Андрея, а, как оказалось, нужно было бы на нее посмотреть!..

…Однажды в мой кабинет, в бюро судебной медицины постучали осторожно в дверь. Я открыл дверь и …сконфузился: на пороге стояла сама Василиса Прекрасная их русской сказки! Стройная, врожденная блондинка с вьющимися густыми волосами, заплетенными в тяжелую косу, чернобровая, с длиннющими черными ресницами, крыльями бабочек махающими над огромными синими глазами… Щеки розовые – кровь с молоком, губы алые, грудь высокая и, чувствуется, упругая и тяжелая… ну и т.д., и т. п. Онемевший от такой «картинки», я смотрел на деву-красу не в силах слово вымолвить… Сколько мы так стояли – не знаю, как вдруг, словно из далека, услышал чистый звонкий, как серебряные колокольчики зазвенели, голосок: «Доктор! Я пришла вас предупредить, что Андрей убьет Остапа, как он убил Павла Петровича!» При этих словах я мгновенно пришел в себя и схватив девушку за руку, быстро втащил в кабинет, плотно закрывая дверь за нами. Я вел ее, не упуская руки молча к дивану, а она продолжала свой звон-перезвон: «Мы Остапом любим друг друга… Остап приходит ко мне, как Андрея нет… вдова Павла – только ширма… Чувствую, что Андрей начинает догадываться! Он Павла убил из-за нашей любви. Павел уже начал мне надоедать своей ревностью. Я Андрея не стала отговаривать от убийства, ибо не знала, как отвязаться от сожительства с Павлом! Я даже положила в патрон, который Андрюша приготовил для Павла, три дробинки на счастья и уговорила Бориса Яковлевича замести следы…» Услышав это, я соскочил и закрыл дверь на ключ, а ключ положил в карман. Потом подошел к телефону, не спуская глаз с красавицы, и позвонив Олегу, услышав его голос, командным, но дрожащим голосом сказал: «Олег, срочно приезжай ко мне. Здесь все поймешь. А я от твоего имени предупрежу зав. гинекологического отделения, что сейчас у нее будет совместная со мной судебно-гинекологическая экспертиза несовершеннолетней… женщины…»

P.S. Павел Петрович и Остап были не единственные мужчины у Веры, начавшей половую жизнь с двенадцати (sic!) лет. Она была красива, старше своих детских лет года на три-четыре. Половозрела точно с 12-ти лет, нимфоманка, умеющая легко манипулировать мужчинами.

…Остапа Олег не стал ни к чему привлекать и отправил назад, в Западную Украину. Вера была взята на психиатрический учет… мной. Андрей стал бригадиром артельщиков-охотников на пушного зверя.

Мой съедобный брат

Часть 1. Катись колбаской по Малой Спасской

Садовая-Спасская улица – улица в составе Садового кольца Москвы от Большой Спасской улицы до площади Красные Ворота…

С XIX века известна Малая Спасская улица, название которой установилось от Спасской мызы, существовавшей тогда в северо-восточной части Выборгской стороны. Малая Спасская улица имела непосредственное пересечение с 2-м Муринским проспектом и Старо-Парголовским проспектом и переходила в Большую Спасскую улицу. В 1960-е годы несколько домов в конце улицы были снесены при формировании ансамбля площади Мужества. 15 мая 1965 года улица получила нынешнее имя в честь советского военачальника, Героя Советского Союза Д. М. Карбышева (1880—1945), зверски убитого в фашистском плену…

    (Из Википедии)

…Я прилетел на ИЛ-12 работать в Николаевск-на-Амуре 8 декабря 1968 года в 19 часов 25 минут. В 21 час лег спать. В 21 час 30 минут в дверь моей квартиры на улице Кантера – одной из центральных улиц Николаевска-на-Амуре, названной в честь первого председателя исполнительного комитета Нижнеамурского областного Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, Почетного чекиста, латыша Кантера Оскара Кристаповича – (см. Википедию) за стучали с невероятной силой. Сонный, я открыл дверь, впуская клубы пара и нечто чрезвычайно громадное, окутанное снегом, больше похожее на сугроб или медведя-шатуна, чем на человека. «Мокруха, – док. Одевайся, едем!» Так я познакомился с начальником УГРО, майором милиции, героем Советского Союза (ВОВ), гвардейцем, силачом-самородком Виктором Леонидовичем Соколовым. Быстро одевшись, накинув сверху фирменную (от Краевого бюро суд-медэкспертизы) дубленку и сунув ноги в унты, нахлобучив фирменную меховую шапку и натянув меховые рукавицы, я вышел к первому представителю карательных органов, первому, которого я встретил, и первому по праву в Николаевске-на-Амуре. Я доставал ему до плеча. Он посмотрел на меня сверху в свете тусклого уличного фонаре, что висел у входа в дом, и сказал: «Сумеешь говядину отличить от человечины?» Чисто по наитию, я отрапортовал: «Смогу… и в сыром виде, и в вареном, и в жареном…» – глядя на брови, покрытые снегом, и на ресницы – лопаты для очистки снега… «Это хорошо, если сможешь… Иначе город и район останется без колбасы!» Я понял, что произошло что-то на колбасной фабрике, снабжающей отличной колбасой не только Николаевск-на-Амуре с его районами, но даже и Комсомольск-на-Амуре, частично, конечно. «Будешь командовать взводом погранцов – они уже начали отделять говядину от человечины…»

…Взрыв трех главных котлов на колбасной фабрике (я процессе работы там и следствия я тогда ни разу не услышал слова «диверсия» или «теракт». Говорили о халатности уснувшего смотрителя за давлением в котлах, в которых готовилась начинка для колбас разного качества. Я так и не узнал, почему одновременно взорвались три котла?..

…Первое, что мне показали – сохранившийся, совсем не пораненный труп смотрителя… без головы! Голову оторвала, вероятно, взрывная волна: чисто, вместе с шеей. Я позвал к себе на разъяснение командиров отделений. И, первое, что получил, чтобы нашли голову или костные фрагменты в тоннах фарша, разбросанных вокруг – на полу, на стенах, перемешанных с «инородными» вещами. Как-то – осколками котлов, труб, приборов наблюдения и т. д. Одновременно объяснил, как отделить «человечину» – всего-то «мясо» и «кости» шеи… в тоннах сырого фарша, вареного фарша и фарша с различными приправами. В котлах готовилась «вареная», «варено-копченная» и «сыро-копченная». Колбасы. Сейчас это все было перемешано и разбросано по залу в пятьсот кубических метров!

…Не буду вдаваться в подробности, как отделить фарш колбасный от человеческого «мяса». Одно сразу очевидно, что ни в одном котле не было в фарше костей. Комиссия, возглавляемая специалистом из Хабаровска, настаивала на «максимальном сборе чистого фарша без примесей» и ее «не волновало ничуть, если в фарш попадет человечина». Аргумент был «железный»: «от такой примеси к говядине и свинине никто не умрет… в Японии открыто существуют заведения общепита, где подаются блюда… из человеческого «мяса»; они даже имеют свое название – «Мой съедобный брат!» Представители николаевская, подчиненные, естественно, хабаровским чиновникам, молчали, но видно было, что их поташнивает! Морализировать с чиновниками было бессмысленно. Нужен был весомый аргумент. Я подошел к «чистой» куче фарша, проверенной уже солдатами на наличие «кусочков головы и шеи Константина-смотрителя», зачерпнул столовой ложкой (их зачем-то принесли в цех несколько коробок) и поднес быстро к лицу главного чиновника из Хабаровска: «Прошу, проглотите!» Чиновника тут же вырвало! На лицах всех членов комиссии появились признаки подавляемого рвотного рефлекса. Тогда я взял трубку переносного телефона, связанного с кабинетом Первого (в котором был и прокурор, и заведующая горздравотделом) и твердо произнес: «Я дам заключение, что в перепроизводство фарш, собранный в цеху из взорвавшихся котлов, не годен… Если вы меня не поддержите, я буду звонить Главному Прокурору РСФСР и министру Здравоохранения РСФСР…» В ответ услышал, что в цех направлен курьер с распоряжением Первого секретаря горкома КПРСС, поддержанным прокурором и завгорздравотдела – утилизировать (сжечь на свалке) весь собранный фарш). Таким образом, моя работа в цеху колбасной фабрики заканчивалась.

…После получения распоряжения об утилизации «мясных отходов», Олег Савчук, который был уже до нас на месте происшедшего, тихо прошептал: «Пусть солдаты… голову Кости продолжают искать… Здесь народ такой: не найдем голову, колбасный завод получит кликуху – „Завод им. Всадника без головы“…Читал Майн Рида? Моя дочь в восторге от этой книги… Глядишь, фильм снимут… Но мы будем не только в Крае, но и в Республике – первыми!» Олег, я там с ним познакомился и сразу подружился, был провидец. В 1973 году фильм «Всадник без головы был снят»… Однако, голову (ее фрагментов) с шеей мы так и не нашли. Наш город и район полгода не имел собственной колбасы, а, привезенную из Хабаровска – никто не покупал…

…Повторяю: это произошло в 8 декабря 1968 года… Костю похоронили 9 декабря, тихо, после моего заключения. Похоронили без головы в закрытом гробу. В похоронной процессии, кроме представителей милиции, были переодетые КГБ-исты – на случай стихийных беспорядков: в городе в связи с трагедией было неспокойно. А, 8 апреля ко мне в морг без звонках ворвался Виктор Леонидович Соколов и тихо, но мощно сказал: «Бросай свое дело – я стоял у секционного стола и работал – поехали на место преступления: кто-то человеческую голову на кол в заборе на улице „таежная“ повесил!»

…Марья Павловна, одинокая крепкая старушка, работала у себя в огороде, готовясь к весенним посадкам. Снег уже сошел. Солнце рано начало припекать и земля уже оттаяла. Работая, захотела «по-маленькому». Присела, подняв юбку, только начала писать, как увидела краем глаза, что кто-то через забор подглядывает за ней. Со словами, как не стыдно за старухой подглядывать, она поднялась и повернулась к бесстыднику и тут же упала в обморок. Очнувшись, она заорала: «Голова на колу! Голова на колу!» Выскочили соседи и увидели, что мужская голова, обветренная, со спутанными черными волосами висит на заборе, воткнутая в штакетину…

…Когда мы прибыли, голову окружили мужики, вооруженные, кто ружьем, кто топором. Следствие, естественно, сохранило в секрете, что голову не нашли. Гроб заколотили, и родные не знали, что хоронят Константина без головы. Мы с Виктором Леонидовичем сразу сообразили, чья голова «подглядывала» за Марией Павловной. Опознание прошло без обмороков. Жена Кости держалась на ногах крепко и слезы, и сопли не пускала… Голову похоронили в небольшом ящике, в могилу, где лежало туловище Кости…

…Последним объектом моей экспертизы в Николаевске-на-Амуре, перед отъездом в Москву, был мой дорогой друг, дальневосточный гигант, которого уважали все жители и гулящие по тайге люди Николаевска-на-Амуре и пяти, прилегающих к нему районов. Из Москвы незадолго до гибели Виктора Леонидовича прислали майора, только, что окончившего Академию МВД. А у Соколова не было даже средней школы милиции. Он, как легендарный Шарапов, был направлен в УГРО Николаевска-на Амуре сразу после войны, где он от рядового дослужился до майора, и стал Героем Советского Союза, гвардейцем. Прошел путь от рядового пехоты, до командира разведроты. Глотнув флягу моего спирта, всегда вспоминал и с удовольствием, что, как и почему он любил с фашистами вступать в рукопашную: «Берешь двоих за шкирку и бьешь их головами. Каски и раскалывали головы, как грецкие орехи!» Правда, один здоровенный фашист успел ударить в лоб Виктора Леонидовича штыком и рассек ему лобную кость. Посреди широко лба у Соколова был глубокий шрам. Вот в этот шрам, бандит-браконьер и всадил Виктору Леонидовичу пулю из карабина, когда корабль начальника рыб. надзора догонял моторку бандита. Пуля расколола широкий и крепкий лоб Виктора Леонидовича пополам: как раз по шву, который остался от удара штыка фашиста. Соколов умер сразу.

Холера

To be or not to be, is there a question here?[9 - Быть или не быть, – разве здесь есть вопрос? (англ.)]

«Благоденствие или разорение государства зависит от индивидуального счастливого или несчастливого влияния тех, кто им управляет.

Судьба наций написана на лицах людей господствующих…»

    (Эжен Ледо)

Это будут самые сумбурные записки, подчиняющиеся, как хокку, лишь ассоциативному опыту читающего. Поэтому я буду писать ее исключительно для себя с «закрытыми глазами».

Начну я с того, что мой друг Али Алиев (Али Зурканаевич Алиев в 1957 году стал чемпионом Дагестана; в 1967 году тридцатилетний Али Алиев, накануне XIX Олимпийских Игр был уже более чем титулованный: пятикратный чемпион мира, семикратный чемпион СССР, трехкратный чемпион Спартакиады народов СССР), каждый раз, как мы встречались со мной, давал мне более ста (!) автографов. Всего дал чуть больше тысячи… Мы тогда с ним и не понимали, что создаем некий уникальный феномен по количеству автографов, (конечно же, это, собственно, не были автографы; а что это были за расписки Али – останется нашей с ним и Ахмедом тайной!) данных одним человеком другому. Я не вру, так и было! У меня есть живые свидетели, наш общий друг с Али – Ахмед Рамазанов и его дети – Осман и Ибрагим. О нем я писал в книжке «Пройти по краю»[10 - М. Современник. 1989, Ридеро, 2016]. Многое бывает, когда встречаются друзья, между ними. Об автографах мы и не думали. Али писал их автоматически. Я при этом всегда думал об одном: мышцы Али были «каменные»! Я также с 14 лет занимался спортом. Накачивал мускулатуру колесами вагонетки, имел фигуру, не хуже, чем у Стив Ривза. Но до Али мне было далеко! Мои мышцы не были «каменные». Али попытался укрепить мою мускулатуру. Для этого мы ездили в Чох к маме Ахмеда, самый высокогорный и знаменитый аул в Дагестане. На фотокарточке виден дом имама Шамиля, а как раз напротив, через ущелье дом, который подарили мне местные жители, да я его так и не обжил: зачем, когда двери любого дома в Чохе для меня всегда были открыты?

Так вот. Мы вставали с Али рано утром (в пять часов), брали по два железных ведра и шли к подножью высокой, но пологой скалы по альпийским лугам, где трава не по пояс была нам, а по затылок. У подножья горы набирали ведра доверху камнями и наперегонки бежали наверх скалы… До тех пор, пока ведра с камнями не становились настолько тяжелыми, что мы едва их отрывали от земли. Только тогда мы, высыпав камни из ведер, шли к ближайшему водопаду и замирали под струями ледяной воды. Но мои мышцы так и не стали «каменными»… Сейчас мой друг Али стал легендой. Его фотокарточки я часто встречаю в машинах, подрабатывающих в Москве кавказцев и выходцев некогда из наших среднеазиатских республик. Я сразу понимаю, что еду с борцом вольного стиля, мечтающего выступить на чемпионате имени Али Алиева, который во всем мире среди «вольников» ценится выше, чем Олимпийские Игры. Один раз не выдержал и сказал водителю, что хорошо знал Али. Он почему-то сразу мне поверил, и, конечно, денег с меня не взял и дал номер своего мобильного телефона, сказав, что его машина всегда к моим услугам. Я ни разу не злоупотребил предложением борца-водителя. Но однажды, года через два после первой встречи, я случайно попал в его машину и сразу же был опознан… (всего прошло 37 чемпионатов имени Али Алиева и на них, как правило, принимали участие борцы из стран с разных концов мира). Недавно познакомился с дагестанкой-лезгинкой, участником двух соревнований на кубок Али Алиева. Она обещала привезти мне с ближайшего соревнования футболку с портретом ее кумира, и моего друга…

А вот дальше я хочу писать о холере (холера, лат. cholera – острая кишечная антропонозная инфекция, вызываемая бактериями вида Vibrio cholerae. Характеризуется фекально-оральным механизмом заражения, поражением тонкого кишечника, водянистой диареей, рвотой, быстрейшей потерей организмом жидкости и электролитов с развитием различной степени обезвоживания вплоть до гиповолемического шока и смерти.

Распространяется, как правило, в форме эпидемий. Эндемические очаги располагаются в Африке, Латинской Америке, Индии (Юго-Восточной Азии). Опять Дальний Восток, близ лежащий к Николаевску-на-Амуре, тогда международный порт Маго (Распоряжение Правительства РФ от 13 октября 2006 г. №1436-р «О закрытии морского порта Маго для международного сообщения и захода») вновь 1969 год!)

Сейчас я не буду предаваться эмоциям и философствовать. Буду только излагать факты (конечно, как я их помню, не обольщаясь на свой счет и свою память, как не обольщался Жан Жак Руссо перед своей «Исповедью»). Я был в Маго всего два раза: будучи школьником старших классов, возвращаясь в Хабаровск их геологического похода, и судебно-медицинским экспертом города Николаевска-на-Амуре и пяти его районов. Первый раз был июль, «макушка лета». В тайге было свыше 30, на побережье океана и Амура минус 25. В каком году это было, в первый раз, не помню. То ли 8, то ли 9 класс. «Ом» (речной пассажирский катер) доставил наш отряд до Маго, чтобы мы пересели на баржу, которая дотащила бы нас по Амуру до Комсомольска-на-Амуре. А из Комсомольска мы пересаживались на огромный катер геологоразведки и таким образом возвращались на центральную базу в Хабаровск. «Ом» идет медленно, спрятаться от жары негде. Мы были изрядно измучены. Думали только об одном – вот в Маго, где будем часа два-три ждать баржу, накупаемся всласть! Увы! За несколько километров от порта мы увидели, что всевозможные суда и суденышки – речные, морские, речные-морские, наши и японские, стояли в несколько рядов, прижавшись боками друг к другу, вдавив дебаркадеры в берег. Чистой воды не видно. «Да, – подумали мы в отчаянии и в поту, вот и покупались!» «Ом» пришвартовался к какому-то судну, мы шли долго, то по нашей «земле», то по «японской» гуськом за начальником отряда, пока не пришли на баржу, к которой должна была (чудом!) пришвартоваться наша баржа. Наш начальник скомандовал: «Причал! Есть нечего. До ближайшего заведения, где может быть пища, часа два-три хода… Постарайтесь расслабиться и уснуть!» (прямо на раскаленной палубе баржи). Среди нас были две молодых женщины – профессиональные геологи, хорошо знающие, как не пропасть даже в горловине, ведущей в ад (честное слово, это сравнение пришло мне на ум, когда я стелил все, что можно было с себя снять на стальную палубу, чтобы не поджариться), неожиданно для нас спокойно и с выражением лица, что они знают, что делают, бодрой походкой куда-то, между бортов судов направились. Мы вяло проводили их взглядами…

Сколько прошло времени в состоянии плавленых сырков, не знаю, когда наши коллеги вернулись, толкая нас в бока кончиком больших пальцев красивых ступней (Ричард Олдингтон. «Смерть героя»), мы разули глаза и увидели по две бутылки (о, чудо!) холодного лимонада в руке каждой. И услышали: «Недалеко стоит военный морской катер… Правда, там воздвигли забор и в воротах стоит автоматчик, но в их зоне чистая вода и отличный пляж – морячки резвятся! Нам не к чему туда, а вот вы, мужики, можете, если уговорите постового, всласть искупаться». Через двадцать минут мы стояли перед красивым тихоокеанским морским постовым, упрашивая его пустить нас в зону покупаться. Предложить ему нам было нечего, но, глядя на нас, и чувствуя по себе (он был экипирован для вахты и одежда, промокшая насквозь от его пота, туго прилегала к его юному телу) что мы испытываем, он, рискуя гауптвахтой, сказал: «Шустро раздевайтесь до трусов, одежонку в комок, и швырк один за другим мимо меня. Только к „кораблю“ близко не подходите!» Через минуту мы были у катера, в воде плескались с дюжину голых молодых парней. Я оглянулся: чистой воды было предостаточно для среднего дикого пляжа. Вот «чистого берега» – мало! Все побережье было завалено ржавеющими остовами морских судов, цепями, якорями (я не случайно выделил последние, скоро прочитаешь, почему?). Мы с шумом врезались в «пучину» нижнего Амура.

Заплывать было, собственно, некуда, если только плавать вдоль берега, поэтому мы сгрудились у катера. Наплескавшись и охолодившись (вода-то как парное молоко, но все же – Амур!), мы стали рассматривать «корабль». Это был вооруженный пушками на носу и корме военно-морской катер, который мог идти и по Амуру и его притокам (типичный для дальневосточного военно-морского Округа). Не долго мы глазели, как вдруг что-то с шумом и огромными волнами врезалось не далеко от нас в воду (кстати, глубина была достаточная, чтобы морской катер стоял в двух метрах от берега). Вскоре мы увидели вынырнувшую голову. Не успели опомниться, как шумные разрывы воды (как при взрывах глубинных бомб) стали окружать нас со всех сторон: ныряли с корабля. Да не с палубы, и даже не с капитанского мостика, а смотровой башни, которую можно было с нашего положения увидеть, только задрав сильно голову. Не буду врать и гадать – не знаю, какая там была высота. На башне стояло несколько мужских голых тел, которые казались мне величиной с две спички (вот и суди, читатель, сам о высоте башни!). Нам страшно захотелось туда, на башню! Не нырнуть, а просто посмотреть с ее высоты на воду. И мы рискнули пойти на корабль, благо, вход на него не охранялся. Мы в затылок друг другу, вслед за голым моряком двинулись на башню… И вот мы стоим и смотрим вниз: жуть и только! Вода где-то далеко-далеко под нами. Гораздо ближе капитанский мостик, верхняя палуба, нижняя палуба и борт. Не долго мы стояли и глазели, как услышали суровый командный голос (то, что этот голый парень был сам боцман, никто из нас не засомневался: «Брысь от сюда, мелюзга, пока я вас в брезентовом мешке с этой вышки не сбросил на съедение касаткам! Вы проникли на военный объект!..» Один из нас попытался пойти и спуститься, как поднялся, когда боцман продолжил: «Только прыжком! Не бойтесь, мимо воды не пролетите!» Пока он командовал и разглядывал нас, двое из моряков успели солдатиками прыгнуть вниз. Шум их вхождения в воду с высоты не был слышен. Через некоторое время, закрыв глаза, бросил себя вниз первый из нас. Мы вздохнули, когда показалась его голова над водой. Нас оставалось трое. Когда рухнул вниз второй, боцман, вдруг повернулся (почему – я не знаю! Может случайно?) лицом ко мне и глядя мне прямо в зрачки рявкнул: «А ласточкой слабо?». Я отреагировал, как на ринге, когда противник наносил мне прямой в челюсть – молниеносно: «Я не видел, чтобы кто-то из ваших изобразил «ласточку». Он тоже был скор на контрудар: «Я еще не прыгал!» – «Тогда после меня (это какая-то сила вырвала из меня слова и подбросила меня чуть вверх, сгруппировала в «ласточку» и швырнула вниз».

Мне казалось, что я «летел» вечность! Занимаясь плаванием, я немного нырял с вышки. Но с такой высоты – никогда. В воду вошел легко и плавно погружался, когда почувствовал, что моя правая рука (руки вытянуты вперед) тыльной частью кисти прошлась почему-то жесткому. Я открыл глаза, но вода была достаточно мутная и я ничего не увидел. Донырнул до дна, уткнувшись пальцами в песок, развернулся и когда пошел вверх, то увидел (благодаря лучам яркого солнца) что-то огромное возвышающееся над дном. Воздуха еще хватало и я смог разглядеть морской якорь, на одну треть засыпанный донным песком. Это его коснулся я правой рукой. Мелькнула мысль: два сантиметра левее и я труп! (У меня так погиб одноклассник Саша Бичев, пробив головой обыкновенный таз). А тут – морской якорь! Я начал лихорадочно выплывать, думая о боцмане… Уже видел поверхность воды, когда она разорвалась и мимо меня пронеслось тело – как раз по направлению к якорю! Что я мог сделать? Как остановить боцмана, ибо тело погружалось головой вперед. Руки слегка согнуты в локтях от удара о воду (плохо сгруппировался). Я вынырнул… в алой от крови воде… Боцман врезался головой в якорь, и она, голова, развалилась – прости, читатель, как грецкий орех… Дальше – не интересно. Арест, допрос, потом под конвоем на баржу. А я думал о молодом боцмане и о себе. И о том: если бы он не спровоцировал меня, я никогда бы не нырнул «ласточкой» с такой высоты; а, если бы я не нырнул «ласточкой», то нырнул бы он? Если бы он нырял ласточкой ранее, а только так можно было достигнуть якоря, он знал бы, что здесь нырять нельзя! Я спасся по чистой случайности и ценой его гибели. С тех пор я больше никогда не нырял, даже в бассейне с вышек, было лишь одно исключение – на искусственном пляже в Лозанне я нырнул с вышки вдвое меньше, чем корабельная башня, заставила Маринка (моя жена) под камеру. Нырнул солдатиком.

На баржу попасть было не так уж просто. Она не могла – не было места пришвартоваться к ближайшему судну и поэтому мы на нее забирались через небольшую деревянную с подвесным мотором рыбацкую лодку, которую, видя наши проблемы, за бутылку водки подставил местный мужик. Представь, читатель, ты с огромного пассажирского, трехпалубного теплохода прыгаешь в утлую лодку, рискуя пробить ногами ее днище, едва, что бы не свалиться за борт успеваешь схватиться за подставленное весло, а потом (лодка вовсю шатается) вскарабкиваешься по протянутому с баржи багру на нее, точнее на гору песка, который она доставит в Комсомольск-на-Амуре (там песок – дефицит). Подошла моя очередь, я прыгнул в лодку и уже начал забираться на баржу, как мое внимание привлекла ветхая книга в мягкой обложке ярко зеленого цвета, несмотря на потертость, на фоне зелени стоял голый негр с пикой в руке. Я дважды отворачивался и поворачивался к книге, на меня уже закричал, тот кто держал багор. Потом отпустил багор и спросил хозяина лодки: «Твоя книга? Не продашь?» Я не знал, что за книга, Африкой не интересовался. И все же… «Да бери так! – Сказал мужик и добавил – я не знаю, откуда она тут. Кто-то забыл, кого перевозил». Когда книга оказалась у меня в руках, я прочитал: Эрнест Хемингуэй. «Снега Килиманджаро». Да, читатель, я к этому времени одолел всех энциклопедистов и взялся за немецкую классическую философию, а Хемингуэя не читал. Это была моя первая его книга. Это – лучшая его книга для меня! На книги у меня какое-то чутье. Если я встречаюсь с книгой, которая мне непременно не то, что понравится, а повлияет на меня, у меня замирает сердце точь-в-точь, как при встрече с женщиной, которая окажет на меня влияние. Я в чувствах схватил заскорузлую руку мужика и начал ее трясти от благодарности. Он с широко раскрытыми глазами смотрел на меня. Потом вдруг говорит: «А поехали со мной в Комсомольск! Я туда давно собираюсь к родне. Во-первых, примчимся быстрее, чем на этой барже. Во-вторых, ведь интереснее! Протоками покатим! Если там у тебя никого нет, у моих остановишься, дожидаясь баржу. У меня и ружьишко есть (добавил он шепотом)». Так, я откололся, благодаря ему, от своих…

Повторяю, я в Маго был всего два раза. Второй раз в начале апреля 1969 года. Из Николаевска-на-Амуре в Маго летом добирались по лесной, покрытой гравием всегда разбитой дорогой или водой, а зимой по льду. В 1969 году весна была ранняя и дорога к концу марта днем покрывалась водой. Но движение не прекращалось круглые сутки. Как по дороге жизни шли караваны разного калибра машин, в том числе груженных лесом для японских maru. Японских лесовозов было много. Они от Маго покрывали почти весь Татарский пролив. А в поселке «Мыс Лазарева» организовали маленькую Японию со своими магазинчиками и Интерклубом. В японских заведениях все было японское: от посуды и еды, до саке, суси и гейш. Конечно, только для тех советских граждан, с которыми они имели деловые отношения. Но я – отвлекся.

Как-то теплой апрельской ночью меня разбудил Гоша – водитель прокурорского уазика: «В Маго ЧП! Срочно нужно ехать». Гоша всегда был в курсе событий, поэтому садясь в машину, я уже знал, что в одной из больниц умер советский матрос с судна, вернувшегося из Индонезии. Врачи не успели выставить диагноз. Труп находится в изоляторе.

Ехали мы по талой воде, которая покрывала лед Татарского пролива. Со скоростью 20 км. в час, не больше. Можно было бы сказать – колесо в колесо, если бы перед нами не был бы лесовоз, груженный корабельными свежеспиленными соснами. «К утру доберемся», – едва успел сказать Гоша, как в свете наших фар лесовоз внезапно накренился, рассыпая, как спички бревна, остановился. Гоша мгновенно открыл дверь, крикнув мне: «Выпрыгивай! Тонем!», хотя с нашим уазиком ничего не происходило. Вода была чуть не по колени. Колонна замерла, ибо прекратился сплошной гул моторов. Мы отошли несколько метров в сторону берега (до берега было с полкилометра) и увидели, что кабина лесовоза ушла под воду, но бревна не давали погрузиться ему целиком. Короче: один водитель успел выпрыгнуть, а труп другого я вскрывал в июне…. До Маго меня доставил геологический вертолет к 8 часам утра.