Не буди лихо…

– Так ты скажешь, в чем дело? – потер виски Покахонтов.

Спать во второй половине дня все же не стоило.

– Короче, я уезжаю с Оксанкой в Турцию на пару недель послезавтра. Помнишь ее? Третий размер, брюнетка, на «порше» гоняет.

– Ты ж сказал, она отбитая дура и психопатка?

– Любви, братан, это не помеха. Ей, как говорится, все возрасты попкорны, – захохотал над своим же каламбуром «Казанова».

– От меня-то ты что хочешь?

– Кучу не с кем оставить. Родители послали далеко и надолго, Сергуня не может, Леша тоже, все кинули, короче.

Кучина, она же Куча, была любимым лабрадором Коли. Будучи неженатым, всю свою любовь он переносил на домашнее животное и носился с ней как курица с яйцом. Куча была действительно хорошая, добрая и умная, как и большинство собак этой породы. Она обожала всех вокруг, неустанно махая хвостом, как пропеллером. С ней у Покахонтова, в отличие от других животных, сложились на удивление прекрасные отношения. Дело в том, что остальные питомцы друзей и знакомых не жаловали Дмитрия Александровича: кошки шипели и царапались, собаки в лучшем случае не замечали, а в худшем пытались сношаться с его ногой. Даже хомяки, и те прятались в норы и домики, едва он заходил в комнату. Зная о подобных явлениях, Коля, уезжая в отпуска, старался пристроить любимую псину к более проверенным людям, от которых животные не шарахались во все стороны. Но мало кому улыбалось на две недели примерить на себя роль собачника, гулять по три раза в день, тем более вставать на час раньше вместо желанного сна. Именно по этой причине Заверсин быстро исчерпал все возможные варианты и в этот раз обратился к своему лучшему другу, который был его последней надеждой. Мечты о сумасшедших плотских утехах в теплом климате на пятизвездочных матрасах все же перевесили любовь к собаке.

– Коля, ты с ума сошел. Во-первых, я боюсь. Во-вторых, где я с ней буду гулять? Ты не забыл, что я живу в центре? Мне с ней по Невскому расхаживать?

– Все уже продумано, профессор, – жарко заверил его друг, – поживешь пару недель у меня на даче. Ты ж сам дом расхваливал и говорил, что там надо жить круглый год? Вот твоя возможность проверить, сможешь ли ты променять городскую суету на сельскую жизнь.

– Колюсик, это совершенно исключено. Конец сентября, у меня лекции каждый день, работу я пишу, как я поеду? Да на мне еще четыре студента висят, курсовые писать. Как ты себе это представляешь?

– Ничего не знаю. Надо, Дима, надо. Работу там как раз быстрее напишешь, на свежем воздухе лучше голова варит. А студенты никуда не денутся, это же молодняк, только рады будут. Тем более, что сейчас самое начало учебного года, кому ты рассказываешь? Я что, студентом не был? До сессии еще полгода, раньше декабря никто не почешется. Возьмешь отпуск за свой счет, я компенсирую, ты меня знаешь. Или больничный, как у вас там положено, – быстро-быстро тараторил Заверсин, используя все припасенные козыри.

– Ну, не знаю, – засомневался учитель.

Мысли о том, что не мешало бы отдохнуть, посещали его уже давно. Летом осуществить эту идею не вышло, все три жарких месяца он просидел в пыльных библиотеках и помогал работе приемной комиссии, поэтому к дню знаний уже был, как выжатый лимон. Да и на кафедре отнеслись бы с пониманием, все-таки ценили Покахонтова как верного сотрудника и ценный кадр. Но особых вариантов не было, поэтому он смирился с вынужденным положением и решил отложить идеи об отдыхе до лучших времен.

– Давай, не капризничай, – тоном, не терпящим возражений, сказал Николай.

Он уже почуял слабину в голосе собеседника и решил не упускать шанс.

– Когда ты хочешь провернуть свою сомнительную авантюру? – поинтересовался Дмитрий Александрович.

– Вот это разговор, – обрадованно загоготал адвокат, – уже вчера, как говорится. У меня билеты горят, завтра вылет вечером.

– Ты сумасшедший, Коля. Согласовать все за вечер нереально, – заверил старого приятеля историк.

– Нет ничего нереального, Димулькин. Завтра заеду за тобой в три часа и отвезу на объект. Решай вопросы. Пока-пока, чмоки в щеки, – и, не дождавшись ответа, Заверсин повесил трубку.

* * *

День прошел крайне непродуктивно. Павел Олегович постоянно разговаривал по телефону, расхаживая по участку и пиная особо крупные камни, а Толя сидел на лавочке и грелся под осенним теплым солнцем. Аксенову предстояло выяснить, куда обратиться с их находкой, он осторожничал и не хотел, чтобы какой-нибудь ушлый проныра, пронюхав об их открытии, присвоил себе лавры первооткрывателя. Павел Олегович не раз обжигался на похожих случаях, поэтому к своим сорока годам выработал нездоровый скептицизм и параноидальную подозрительность.

Еще он пытался через свои связи найти, где мог скрываться дезертир-работник. Он никак не мог понять, зачем Раду исчез в ночи, предварительно раскидав свои личные вещи по всему участку. Да и почему полез в склеп в одиночку, если ночью первый наотрез отказался продолжать их изыскания, испугавшись не пойми чего.

Вопросов было намного больше, чем ответов. Точнее, ответов не было вовсе. Ближе к обеду Аксенов собрался в город. Его знакомый организовал встречу с одним именитым профессором-археологом, и Павлу Олеговичу нужно было предоставить весомые доказательства их находки. Перед выездом прораб бегал с телефоном наперевес и без устали фотографировал все подряд. Толик был подавлен, он не принимал участие в происходящем, лишь изредка, грустно повесив голову, бродил следом за начальником. Перед отъездом Павел Олегович провел короткий брифинг, пока прогревалась машина:

– Значит, так. На участок никого не пускать. К раскопкам не подходить. В случае чего звонить мне. Я приеду часа через четыре. Пять максимум. Встречусь с этим престарелым идиотом, и если его все устроит, буду на месте часам к десяти. Если мне поверят, то он соберет целую делегацию и они сами сюда пожалуют.

– Ты им пока не говорил, где именно мы нашли это место? – хмыкнул Толя, отвлекшись от своих грустных мыслей.

– Не-а. Еще чего, в наше время нельзя верить никому, – ответил Павел Олегович, – Толя, самое главное, прошу тебя. Если Раду появится, набери меня. И по возможности узнай, что произошло.

– Да понял я, понял.

– Ты же не хочешь до старости молотком стучать и в грязи возиться? – с нажимом поинтересовался директор. – Тогда не подведи. Я тебя не кину, зуб даю.

Быстро стемнело. Делать было нечего, шататься по холоду не было никакого желания, поэтому Толик зашел в бытовку, включил обогреватель и маленький телевизор и разлегся на кровати. Изредка он подходил к окну, скорее для галочки, потому что рассмотреть, что творится снаружи, не представлялось возможным. Строитель видел лишь черноту в отражении своей опухшей рожи.

Посмотрев по «НТВ» три серии очередного невнятного сериала про бандитов и полицейских, Толик заскучал. Другие каналы ловили плохо, а смотреть на бесконечные бандитские разборки надоело. Он выудил из кармана телефон и набрал Аксенова. Было уже десять часов вечера, в это время шеф обещался вернуться. Рабочий долгое время слушал длинные гудки, наконец в трубке раздался знакомый отрывистый и раздраженный голос:

– Да, что такое?

– Паш, ну чего, ты где? Ты на часы смотрел?

– А то я без тебя не знаю! – отбрил его начальник. – Этот урод перепутал время и задержался на какой-то сраной конференции, я его уже два часа жду, блин! Вот-вот должны подъехать. Тебе-то чего, лежи, кури бамбук. Не ты же на холоде хреном груши околачиваешь. Все, Толя, не беси меня, я и так злой. Сам позвоню.

– Ладно, – Толик помрачнел.

– Не появлялся наш товарищ боевой?

– А, да. Из лесу вышел и пришел. Сидим, чаи гоняем, тебя ждем, – съязвил рабочий.

– Серьезно? Чего ты молчишь тогда, дурак, – не понял сарказма Аксенов, – дай мне с ним поговорить!

– Пошутил я, пошутил. Ты что, шуток не понимаешь? – захохотал Толя.

– Мне не до смеха сейчас, – взвился его начальник, – идиот!

Он отключился, не попрощавшись. Шабашник из Молдавии еще какое-то время похохатывал, вспоминая бешенство руководства, затем его внимание привлекла очередная погоня в телевизоре, и он выпал из действительности еще на какое-то время. Он пришел в себя, когда услышал странный звук – как будто бы кто-то тихо скребся в дверь.

– Паша, ты? – он встал с кровати, быстро надевая куртку и заскакивая в замызганные сапоги.

Но это был не Паша. На пороге бытовки стоял Раду. Он держался в тени, сторонясь света от фонаря над входом. Но даже так его бледность бросалась в глаза.

– Раду? Ты как? – от неожиданности Толя даже не нашелся, что сказать.

– Я? – глухо переспросил его старый приятель. – Нормально…

– Что случилось? Ты почему бледный, как мел? Где пропадал? – шквал вопросов обрушился на явившегося.

Раду действительно походил на покойника. Бледный, как сама смерть, с синими подглазьями, он стоял, чуть заметно пошатываясь. Красный пуховик его был насквозь мокрым, рукава измазаны чем-то зеленым, похожим на тину.

– Я гулял в лесу, – медленно, буквально по слогам сказал он, – а потом уснул. Сильно устал.

Что-то было не так, Толик чувствовал это. Чутье подсказывало, что опасность совсем рядом.

Раду недовольно посмотрел на свет от лампы и сощурил глаза, опустив взгляд вниз. Он поднял руку и яростно почесал голову. Если бы в этот момент Толя не отвлекся на крик в телевизоре, то непременно увидел бы, как целый клок волос остался в скрюченных, сведенных судорогой пальцах Раду.