Упущенные возможности

– Только сыр, спасибо.

– Сыр так сыр. Держите ваше молоко, молодой человек. Сколько сыра?

– С полкило, пожалуйста.

– Полкило сыра, держите. Там немного сверху лично от меня! Спасибо за покупку, молодой человек. – Мужчина засунул деньги в нагрудный карман, даже не пересчитав.

Виктор купил еще немного мяса, масла и свежий хлеб. Даже соблазнился ведерком черники, хоть та и влетела ему в копеечку. Теперь, нагруженный продуктами, он вернулся домой, где поужинал и лег спать еще до заката.

Сквозь сон Виктор слышал музыку. Слышал он и крики, слышал пение и лязг. Визг, топот, скрип, стоны и мольбы. Слышал, но не проснулся.

Солнце уже сияло в зените, когда Виктор поехал на север Эдельвуда. Дома быстро закончились, и теперь по обе стороны от машины мелькали только деревья. Он остановился там, где начинался овраг, и вышел наружу.

Ветер, качающий кусты, сырая трава, вытоптанные тропинки. Вокруг только и слышно, как блеют козы. Виктор прищурился, закрыл глаза от солнца ладонью и осмотрелся. Он сел на одно колено и сделал несколько снимков. Ничего особенного, но, если сопроводить их историей Эдельвуда с его ранней осенью, очень интересная получается работа.

Виктор вернулся в город только через два часа. Светлана, как и вчера, сидела на лавочке, а возле нее лежала кошка.

– Здравствуйте, – сказал Виктор. Женщина помахала ему рукой. – Вы знаете интересных людей в Эдельвуде? Тех, кому есть, что рассказать.

– Дай-ка подумать. Что ж, есть Всеволод. На свадьбах он играет на баяне и поет, но всегда хотел танцевать.

– Всеволод. – Виктор сделал запись в блокнот. – А где мне его найти?

– Он живет чуть выше по улице. Через два дома. Поспрашивайте там.

Виктор нашел Всеволода без проблем. Тот жил в одноэтажном доме и сразу открыл дверь гостю. Он выглядел лет на двадцать. Ярко-зеленая толстовка, приличная прическа, дорогие джинсы. Всеволод всем своим видом лишь подчеркивал провинциальность Эдельвуда.

– Здравствуйте. Меня зовут Виктор.

– Угу, – промычал Всеволод.

– Можете рассказать мне о городе? Как здесь живется?

– А ты кто? Репортер какой-нибудь?

– Нет. Я фотограф. Делаю проект про Эдельвуд.

– Крупный проект? Для журнала какого-нибудь?

– Да нет, так, небольшая выставка на личном сайте. Я могу сделать и ваши фото, если захотите.

– Ладно, заваливайся.

Дом Всеволода выглядел богаче квартиры, куда заселился Виктор. Облицовка из орешника, на полу паркет, дорогая мебель, большой телевизор на стене, искусственный камин. В таком доме не грех и в столице жить, а уж для Эдельвуда это прямо-таки немыслимая роскошь.

Виктор сел на диван, покрытый белым пледом. Всеволод сразу предложил кофе, но фотограф отказался.

– Значит, про Эдельвуд пишешь? – спросил он.

– Хочу сделать иллюстрированную хронику. Я еле нашел его на карте, но он чудесный. Тут странная погода.

– Что ж, лето у нас, и правда, короткое. Что же такого ты хочешь узнать?

– Есть какие-нибудь секреты у города? Почему тут все устроено так, а не иначе?

– Не знаю, – ответил Всеволод, пожав плечами. – Я недавно сюда переехал. Дядя скончался и оставил мне свой дом с гаражом и машиной, а родители как раз гнали куда подальше. Выбора не было. Знаю только, что Эдельвуд – древнее место. Как рассказывал мне дядя, здесь еще до революции был процветающий город, но потом что-то пошло не так.

– А именно?

– Не знаю.

– Хорошо, – протянул Виктор. – Я сделаю несколько фотографий?

– Пожалуйста. Могу попозировать, если надо. Я танцор, знаешь ли.

– Мне говорили. А еще говорили, что вы играете на свадьбах.

– Единственный заработок. Если надо, могу и баян притащить.

Виктор и Всеволод долго общались. Они обсуждали жизнь города, его секреты. Как оказалось, во времена Второй мировой войны Эдельвуд оказывал помощь солдатам. Не только союзникам, но и фашистам. Латал раненных, кормил голодных, грел замерзших. Эдельвуд не делил людей на хороших и плохих.

Виктор сделал много фотографий. Он попытался запечатлеть богатство дома. Уже перевалило за восемь вечера, когда Всеволод сказал:

– Солнце вот-вот сядет. Тебе лучше идти.

– Отчего?

– Не люблю общаться после заката.

Всеволод выпроводил гостя на улицу, захлопнув дверь прямо у него перед носом. Виктор хмыкнул, но не стал ничего говорить. Он направился домой.

Солнце, и правда, быстро спускалось к горизонту. Как только последний луч скрылся где-то во тьме сумерек, будто бы из неоткуда появилась женщина на инвалидной коляске. Бедняга чем-то напоминала принцессу Диану, только лишенную всякого королевского достоинства. В руках она держала флейту, а коляска каким-то образом ехала сама по себе. Наконец, женщина поднесла инструмент к губам и выдавила первую ноту. Она наигрывала какую-то странную мелодию. Не страшную, но кричащую, шумную, неровную. Словно бы грязную.

И город преобразился.

От провинции не осталось и следа. Вокруг выросли дома. Да не просто здания – архитектурное искусство. Статуи, держащие балконы на своих плечах. Изысканные колонны. Невероятной красоты дворы, широкие мраморные лестницы. Барокко, готика и классицизм – все смешалось с разрухой и упадком. Стены в трещинах, окна разбиты, по дорогам валялись трупы и гнилая еда. Собаки бегали туда-сюда в поисках пищи, у дороги сидели калеки. Кто-то без ног, у кого-то неестественно скрючено тело. И все смотрели на Виктора, тянули к нему руки, будто тот был мессией. Спасителем.

Виктор дернулся. Мужчина с красными глазами и качающейся головой схватил его за ногу. Он жевал сухой хлеб, выплевывая на землю крошки и слюни. Фотограф крикнул и побежал к дому.

У подъезда сидела Светлана, но узнать ее можно было только по одежде. Женщина постарела лет на пятьдесят, превратившись в сухую мумию. Морщины паутиной обвили кожу, глаза бегали, слезоточили. Она читала молитвы, изредка с треском поднимая голову к небу.

А в саду, что был разбит перед домом, появились надгробия. Каждое второе – разбитое, но на некоторых кто-то писал странные послания: «Жду второго», «не трогать, посещают дети», «есть родные!», «не разбивать». Среди могил стоял мужчина, напоминающий гориллу. Он не двигался и смотрел куда-то вдаль. Даже не заметил пробежавшего мимо Виктора.

Внутри подъезд превратился в полигон. В стенах зияли дыры от пуль, краска слезла, открывая миру арматуру. Между вторым и третьим этажом сидела старуха, шепчущая себе под нос что-то на одной ей известном языке. Перед ней стояла бочка с грубо сшитыми куклами и свечами.

Виктор обогнул старуху и поднялся к себе.

Квартира тоже изменилась. Исчезла всякая мебель, кроме кровати, окна на рамах потрескались. Стены превратились в голый кирпич, на которых то тут, то там висели иконы. И кресты.