Упущенные возможности

Виктор схватил свою сумку и бросился на улицу. Он сел в машину, завел ее и тронулся. Он не видел, как проезжал мимо убогих. Не мог видеть, как больные люди танцевали. Как они ели собак, как жарили кошек. Виктор не хотел видеть, как извращенец трется у дома.

Наконец, Эдельвуд остался позади. Фотограф ехал так быстро, как только мог. Не разбирая дороги – лишь бы вперед.

Машина остановилась перед оврагом. Виктор вышел наружу, выдохнул, и его вырвало скромным обедом. Рукавом куртки вытерев губы, он подошел к оврагу.

Это был овраг на севере Эдельвуда. Виктор сделал круг.

Он вернулся в машину. Мотор заревел. Виктор помчался подальше от города, как вдруг понял, что опять вернулся в Эдельвуд. Снова и снова фотограф менял дорогу, сворачивал со свежих следов вглубь леса. Сворачивал со своих же следов.

Снова и снова Виктор возвращался в Эдельвуд. Почти всю ночь он пытался выбраться из города, пока у него не закончился бензин.

– Твою мать! – крикнул Виктор и ударил руками по рулю.

Ближайшая заправка была в тридцати километрах от Эдельвуда. Виктор вышел из машины и направился, как он думал, туда.

Но уже утром он обнаружил, что приближается обратно к городу. К тому городу, которым был Эдельвуд при свете дня. Провинция, как она есть.

Виктор осторожно сделал шаг по дороге. За ним второй. Прохожие улыбались ему, дети играли в догонялки. Никакого упадка. Все светло и ясно.

Виктор быстрым шагом дошел до дома, где снимал квартиру. Возле дома Светлана, по своему обыкновению, кормила кошку. Худощавое животное шипело на траву и нападало на кусты.

– Что здесь было? – спросил Виктор.

– Ты о чем?

– Неважно. Где можно купить бензин?

– На рынке, дорогой, на рынке, – ответила Светлана и улыбнулась. – Но зачем тебе бензин?

– Хочу уехать из Эдельвуда.

– Но люди не уезжают из Эдельвуда.

Виктор отмахнулся. Он направился на рынок, но его остановил крик Светланы:

– Виктор! Виктор, постойте! – Она бежала за ним. – Вы ходили к Всеволоду?

– Ходил.

– Он танцевал для вас?

– Нет.

– Пусть станцует. Но после заката. Он прекрасно танцует ночью.

Виктор сжал губы и поднял руки так, будто к нему прикасалось что-то неприятное.

На рынке он купил пятилитровую канистру бензина. Даже сдачу не забрал, а сразу пошел к машине. Но вышло так, что Виктор не смог найти свой автомобиль. Куда бы он ни пошел, все время возвращался обратно в Эдельвуд. Раз за разом. Снова и снова. Виктор уже бросил бензин и пошел искать ближайшее шоссе, но и тогда он выбрался лишь к дому Светланы.

– Это снова вы, – усмехнулась она.

Виктор не ответил. Он поднялся в съемную квартиру и попытался набрать номер брата, но в трубке была лишь тишина. Виктор сел на пол и заметил, что телефонный провод перерезан.

За всем этим день незаметно подходил к концу. Пока Виктор сидел без сил в квартире, солнце село и по улице снова пронеслась знакомая мелодия.

Обои в квартире отрывались от стен, поднимались вверх и исчезали. Мебель пропадала в белом шуме, и в нем же появлялись иконы. Виктор вышел на балкон.

Улицу заполонили увечные и юродивые. Они выли, хрипели, голосили. Город снова стал сценой для искалеченных актеров.

Виктор спустился вниз. Светлана читала молитвы, держа в руках мертвого кота. Возле надгробий, как и прошлой ночью, стоял мужчина с озадаченным выражением лица.

Виктор побежал к дому Всеволода. Остановился он только у самых окон, за которыми стоял мужчина лет шестидесяти в белой майке. Он о чем-то ворковал с голубем, наклоняясь к тому, словно целуя. Птица не обращала внимания на человека. Даже когда тот стал танцевать, заламывая самому себе руки, она не повернула головы. Тогда Всеволод поднял голубя с подоконника и начал ломать его в своих руках. Левое крыло. Правое. Ноги. Птица извивалась, точно змея, кричала. Наконец, Всеволод сломал ей шею.

Виктора снова чуть не вырвало. Он нашел гараж, а в нем и машину. Старенький жук. Виктор выбил окно локтем. На его счастье ключи были внутри.

Жук выехал на улицу, тарахтя и скрипя, но Виктор остановился у самой границы Эдельвуда. Все дороги, что были перед ним, все направления он испробовал. И правда, люди не уезжают из Эдельвуда.

Виктор развернул машину и вернулся к дому Светланы, где провел остаток ночи.

Следующим днем Виктор снова сходил на рынок. Он купил себе пачку макарон, колбасу и молоко. Рядом с продуктовым стояла и табачная лавка, но Виктор покачал головой.

– В другой раз, – сказал он сам себе.

– Добрый день! – крикнула ему Светлана, когда Виктор подходил к дому. – Как спалось этой ночью?

– Прекрасно, – ответил Виктор и улыбнулся. – Просто прекрасно! Я думаю, что останусь в Эдельвуде чуть дольше, чем планировал.

– И хорошо! И хорошо! Это чудесный город, вот увидите.

– Увижу. Обязательно увижу.

Куда ночь, туда и сон

Никогда не любил поездки к бабушке. Долгий путь в автобусе, зачастую стоя, часы ожидания пригородного рейса, а затем такси. Чаще всего я бывал там летом с крестной, но той весной выдался особый, хоть и грустный случай. Бабушка умерла.

Всю дорогу я только и думал, как будут проходить похороны, кто приедет, помимо нас с мамой, и как лучше изобразить скорбь. С бабушкой мы общались мало, я толком ее не знал, так что боль утраты была слабой.

Наконец, мы вышли из машины. Я помог маме достать пару сумок из багажника и недоверчиво рассмотрел церковь, возле которой остановилось такси. Всегда так получалось, что приезжали мы только ночью, часа в четыре. В это время исполинский деревянный крест и старый клен позади него смотрелись зловеще.

Мама прервала мои размышления, приказывая пошевеливаться. Она не спала уже вторую ночь, а тут еще пришлось водителю показывать дорогу, так что ее терпение подходило к концу. Мы прошли по каменистой тропинке и оказались в поле, на котором селяне всегда косили траву для скота. Сейчас, без стогов сена, которые я привык здесь видеть, это место казалось пустым.

Послышался лай пса. Это нас приветствовал Малыш. Неповоротливый клубок черной шерсти. Больше нахлебник, чем охранник. Самая добрая собака, которую мне доводилось видеть. Я притащил его в дом, будучи еще совсем мальчишкой. Помню, строил щенку комнату из кирпичей и силой пытался заставить его заснуть. Однажды даже получилось. Малыш всегда узнавал меня несмотря на редкие встречи. Можно сказать, нас связывала настоящая дружба.

Пес подбежал ко мне, стал облизывать руки и лицо, грязными лапами пачкая мне одежду. Я радовался встрече со старым знакомым, а мама лишь выдавила сухое «привет, Малыш».

Дом бабушки всегда отделял лишь шаг от заброшенности. Старым чердаком давно никто не пользовался, оконные рамы не красили, пожалуй, уже десяток лет. Зато под крышей висела телевизионная тарелка. За домом располагался небольшой огород, на котором бабушка сажала кукурузу, а во дворе, помимо старой и разбитой летней печи, стоял сад. Летом я нырял в него в поисках созревших ягод клубники и малины. Позади сада возвышались сараи. В первом держали корову и кур. По утрам я бегал туда за яйцами, пока крестная или бабушка доили рогатую Пятнашку. Второй сарай когда-то обустроили под мастерскую. Там жил мой дядя, там же и повесился. А за третьей дверью обычно лежало сено. Я очень редко туда заходил, мама говорила, что там могут быть змеи. В ее словах была правда, эти гады не стеснялись и в сам дом заползать. Помню, одну наглую рептилию случайно прижали входной дверью. Ох, меня распирала гордость, когда я, вооружившись лопатой и праведным гневом, разрубил ужа пополам, а потом выбросил через забор.

Бабушка сажала картошку, зелень и овощи на большом огороде, прямо за сараями. Это было любимое место Малыша, пес резвился среди грядок каждый раз, как в последний. И именно это место меня пугало больше всего. За огородом стоял лес. Очень густой, деревья росли плечом к плечу, образовывая непреступную стену. Лишь однажды я с мамой гулял по тому лесу. Темное и неприятное место. Особенно, когда встречаешь среди кустов и невысоких березок наполовину развалившуюся заброшенную школу. Такие картины врезаются в память.