Убежище-45. Роман

– Ну да, – быстро бросил Короткин и тут же спросил, – я заметил, как один пациент пришёл в бешенство, увидев меня, часто такое случается?

– Этих людей может расстроить блик солнца, метко попавший им в глаз. Так что дело не в вас. Такое случается несколько раз на дню. Приходится давать пациентам мощные транквилизаторы, иначе их никак не успокоить.

– А если не помогает? – смотрел журналист исподлобья.

– Тогда мы надеваем смирительную рубашку и отправляем в комнату с мягкими стенами, – теперь улыбка Анисимова стала шире. – А что вы хотели услышать? Что мы делаем лоботомию?

– Что вы? Я не думаю, что советские врачи перенимают грязные методики нацистов на свою практику. Нет, мне интересен сам процесс.

– Наши пациенты могут навредить лишь сами себе…

– Но есть же и тюремные заключенные, – неуверенно произнёс журналист.

– Да, есть ветераны, совершившие преступления, причём, весьма жестокие, но они плотно изолированы не только от советского общества, но даже от остальных пациентов «Убежища-45». Должно быть, вы заметили соседний блок, ограждённый высокими стенами с колючей проволокой. Именно в этом небольшом здании находятся те самые «криминальные больные», которым предполагается более интенсивный уход.

– И почему их не расстреливали?

– Если бы они были вменяемым, то непременно расстреляли бы. Этих людей побуждала не корысть и не маниакальное желание убивать, они не были насильниками или маньяками. Они всего лишь несчастные люди, которых сильно изменила война. Можно осуждать их сколько угодно, но за свои грехи они расплачиваются сами.

– Ладно, я понял, – Владислав потёр лоб. Он нервничал. – Не с того я начал интервью.

– Вам необходимы формальности?

– Нет, но…

– Свободная беседа куда интереснее. Но если вы желаете задавать вопросы по бумажке, то я на них всё равно готов ответить.

Журналист немного смутился. Он елозил в кресле, не зная, с чего начать.

– Пожалуй, вы правы, – выдохнул он. – Дорога меня окончательно вымотала. Я не из тех журналистов, которые чтут конспекты, записанные на лекцияхпо филологии. Для меня главное – результат. Но мой редактор дал мне особое задание: написать статью об «Убежище-45» как можно обширнее, поэтому я хочу вам задать несколько вопросов о природе этой лечебницы.

– В каком смысле?

– Почему она появилась? В нашей стране и без того много психиатрических лечебниц, где так же пребывают преступники. Что дало толчок к созданию этого проекта?

Анисимов, не задумываясь, ответил.

– Сразу после окончания войны больницы стали переполняться пациентами. «Матросская тишина», больница при Институте имени Сербского, Минская, Орловская лечебницы. Со всей страны шёл огромный поток страдающих вялотекущей шизофренией на почве послевоенной депрессии, и если поначалу эта депрессия протекала пассивно, то вскоре она приобретала более серьёзный окрас. В 1947-м году случилось то, о чём вы наверняка слышали. В народе этого пациента назвали «Кровавым флагом».

– Конечно, слышал, но вы сами понимаете, что это всего лишь мелкие крупицы, которые позволила осветить советская журналистика на тот момент.

– Как я понял, вы получили резолюцию от самого Маленкова?

Журналист кивнул. Анисимов это и так знал, но ему почему-то захотелось спросить самому. Министр минздрава в телефонной беседе прямо намекнул Валерию о том, что этот журналист может задавать любые вопросы и, самое главное, должен получать на них ответы. Эпоха всеобщего молчания закончилась в марте этого года, после смерти «вождя».

– Вернёмся к «Кровавому флагу», – тактично напомнил Короткин, раскрыв блокнот на новой странице.

– Да, – Анисимов отпил из чашки уже слегка остывший кофе и продолжил. – Военный госпиталь переполнялся как во время войны, так и после. Тяжелораненые бойцы доставлялись из Берлина в ближайшие госпитали, а тех, кому повезло больше, отправляли на родину. Это случилось в одном из таких госпиталей в Белоруссии. Игорь Малышев, старший лейтенант, командир роты, лежал в госпитале с незначительными ранениями правой руки, а также головы. Он спокойно лежал в своей койке, когда его обхаживали медсёстры, вместе со своими сослуживцами. Рядовые, сержанты, прапорщики. Все, с кем он бок о бок сражался против общего врага. Спустя несколько дней после госпитализации врачи стали замечать странное поведение за этим человеком: он не реагировал на обращения, постоянно смотрел куда-то в пустоту, бродил по ночам, приговаривая «я не герой, я не герой». За неделю до этого ему присвоили Героя СССР. Похоже, медаль за отвагу только расстроила его. С каждым днём состояние Малышева ухудшалось, и местные врачи не знали, что с ним делать. Его было необходимо госпитализировать в Москву, но на это не было средств, ресурсов и времени. В одну дождливую ночь самочувствие Малышева резко ухудшилось. Его рвало целый час, потом он закатил глаза и впал в кому. Конечно же, образование врачей небольшого военного госпиталя не было идеальным, поэтому они попросту развели руками и оставили героя войны в покое. Хотя, слово «покой» ему не было ведомо. Этой же ночью он пробудился, сходил за медицинскими инструментами и, вооружившись скальпелями, перерезал глотки спящим солдатам. Они даже не успели понять, что с ними случилось. Выжил лишь один пациент, тот, который лежал полностью загипсованным. Он видел, как Малышев, взяв откуда-то советский флаг, обмотался им и подходил к каждой к койке, перерезая глотки. В этот момент он приговаривал «война не закончена», «мы не герои», «я не отдам вас фашистам» и всё в том же духе.

Короткин поёжился в кресле от такого рассказа.

– И неужели это не дошло до Сталина? Такого бы сразу же расстреляли.

– Вы правы. Но Малышев был абсолютно невменяемым. И кто-то из верхов не стал применять к нему уголовные санкции лишь потому, что хотел изучить Малышева.

– То есть, превратить его в подопытного кролика?

– Нет. Малышева хотели изучить для того, чтобы предотвратить дальнейшие случаи, которые могли иметь место. Медицина постоянно развивается. Прогрессируют болезни, значит, должно прогрессировать и лечение. Поэтому Малышев стал отправной точкой в развитии психиатрии в данной области.

Анисимов заварил ещё кофе и предложил журналисту. Тот, конечно же, согласился. Пар тонкой струйкой тянулся из чашки к потолку, на котором от оконных рам отображались тени, создаваемые вспышками молний.

– Затем его перевели в «Матросскую тишину», а когда построили «Убежище», то, конечно же, «Кровавый флаг» стал первым его посетителем.

– Жуткая история, – округлённые глаза журналиста были тому свидетельством.

– И у каждого пациента здесь своя история.

– Каждый из них убивал сослуживцев? – поинтересовался Владислав, едва ли скрывая ехидство.

– Нет, – снова эта натянутая улыбка в исполнении главного врача «Убежища-45». – Кто-то убивал жён и детей, а кто-то всего лишь создавал воображаемого собеседника, с которым общался как с обычным человеком на протяжении долгого времени.

Журналист долго думал, но всё же решился спросить:

– Я понимаю, что вы запрещаете контактировать с пациентами, но всё же я настоятельно попрошу вас пообщаться хотя бы с двумя-тремя. Я не прошу предоставить в моё распоряжение кровожадных убийц, что обитают в блоке Б. Мне необходимо осветить в статье несколько историй, судеб и жизней. Я хочу, чтобы они сами мне рассказали.

– Поймите, – терпеливо произнёс Анисимов. – Многие из них даже не понимают, где находятся, не говоря уже о том, чтоб рассказать свою историю.

– Их непосредственную историю вы сможете рассказать мне, но я хочу послушать их мысли, рассуждения… Валерий Леонидович, я вас очень прошу.

Анисимов долго мялся. Он мог отказать сразу же, но этот московский журналист не простой писака, который может раздуть из мухи огромного слона. Этому нужна ошеломляющая правда. А ещё есть такая мелочь, как резолюция самой партии. Анисимов не мог перечить самому Совету Министров, иначе сотрудник МГБ нескромно постучит в его дверь и предложит пройти вместе с ним. Это в том случае, если попадётся добропорядочный мгбшник, но таких там днём с огнём не отыскать.

– Хорошо, но особо ни на что не рассчитывайте, – выдохнул Валерий. – Они очень пугливые и недоверчивые. Не думайте, что все они захотят в красках рассказать о своей жизни.

– Мне это и не нужно, – довольно улыбнулся журналист. – Как я уже говорил, мне интересны только их мысли.

– Это противоречит внутреннему регламенту, поэтому будем осторожными, – устало произнёс Анисимов.

Журналист понимал, что руки главврача связаны и пользовался этим.

А затем Анисимов продолжил рассказ о создании «Убежища-45».

В 1949-мгоду больница уже была отстроена. За высокими стенами располагалось два корпуса: один – для тяжелобольных пациентов, другой – дляособо опасных, представляющих криминальную угрозу. Между двумя четырёхэтажными зданиями располагался административный корпус, в котором фактически проживали все сотрудники лечебницы. Кто-то приезжал на длительные смены с различных городов Советского Союза, кто-то жил неподалёку, как, например, сам Анисимов, которого прикомандировали из Москвы в ЗАТО Слободский. В 1951-м году лечебница была уже полностью укомплектована больными со всего СССР, основная волна психических расстройств происходила в первые годы после окончания войны. Случаи дальнейших психических заболеваний были ничтожно малы, люди постепенно отошли от послевоенной депрессии. Но всё же такое случалось. Последний пациент заселился год назад, в 1952-м году. Этот особый случай запомнился каждому, кто знал о существовании «Убежища». Григорий Манаев, служивший после армии в милиции, долгое время скрывал свою истинную личину. На протяжении четырех лет участковый маленького городка в Поволжье вылавливал, по его мнению, немецких диссидентов, которые под прикрытием работали на ФРГ. Манаев выслеживал людей, которых он по каким-то причинам принимал за коренных немцев, и различными способами заманивал их, а затем убивал. Ему казалось, что все они говорят с плохо скрываемым немецким акцентом, однако это было не так. Затем убийства, по все видимости, перестали удовлетворять его, и Манаев стал использовать более изощрённые методы расправы с «фашистскими шпионами» из возрождённого Четвертого Рейха. Своих жертв Манаев усыплял различными способами, либо вероломно похищал, а затем пытал, используя нацистские методы. Он считал, что огонь нужно побеждать огнём. Иглы под пальцы, трепанация черепа… это лишь малая часть того, что Манаев перенял у немцев. По слухам, он пережил плен, где нацисты издевались над советским солдатом как могли. Честный милиционер, в котором местные жители души не чаяли, пытал своих жертв до самого конца, а в итоге варил их живьём, искореняя, тем самым, дьявольскую фашистскую душу из бренного тела. Когда местные жители стали чувствовать неестественный запах из его частного дома на окраине города, тогда и стали возникать вопросы. Маньяк, который будоражил умы советских людей, оказался служителем закона, который сам же и участвовал в собственной поимке. Некоторые врачи отказывались его лечить, желая Манаевускорой смерти, но клятва, данная Гиппократу, не позволяла вносить в себя ремарки по поводу исключения из неё жестоких убийц.

Манаева содержали в изолированной камере, не позволяя пребывать даже в обществе себе подобных. Раздельные прогулки, приёмы пищи, даже развлечения. Порой ему приходилось играть в шахматы с самим собой, правда, человеку, больному шизофренией, это не составит огромного труда. Манаев сопровождался сотрудниками лечебницы и находился под постоянным наблюдением.

Журналист не успевал записывать за быстрой речью главного врача. Анисимов рассказывал так отчётливо и последовательно, будто зачитывал эти истории на ночь своим детям словно сказки. Короткин уже предвосхищал успех статьи, как отметил для себя Валерий. Записывал жадно, слушал с энтузиазмом, не пропуская ни единого словечка.

А когда Анисимов сделал паузу на кофе, Владислав, улучив момент, решил задать вопрос: