Бухта половины Луны

– В пять утра в этой зелени просыпаются и начинают орать чёртовы птицы! – дожимал подвязанный. – Этот город набит невыспавшимися неврастениками.

– Почему бы и не вставать с птицами? – мечтательно продолжал тюлень. – Надо просто раньше ложиться. Я бы там быстро сбросил вес, бегая по холмам.

– Инопланетяне и так скоро всех выпотрошат! – не унимался бицепс.

– Да прекратите вы, наконец! – не выдержал очкарик. – Время на исходе. Нервы на пределе. Мы должны подписать какую-нибудь ещё петицию. Сколько мы ещё будем это терпеть!

– Петицию! – хором отозвались близняшки.

– Ты подпишешь с нами петицию? – сладко обратилась ко мне та, что была слева.

– Мы отправим её в Верхнюю палату, – добавила та, что справа.

Я радостно кивнул – с ними бы я точно подписал пару петиций.

– И в Нижнюю! – согласно возбудился очкарик.

– И в Нижнюю… – задумчиво протянул подвязанный, разглядывая джинсы пуловера. Она положила руку на плотно обтянутую синей тканью ногу.

Тюлень вдруг резко приподнялся. Очкарик схватил кроссовки и привстал тоже. Послышался гул и шум. Крики!

– Началось! – закричали тут же повсюду. – Разгоняют!

В воздух проник запах газа. Полыхнули файеры. Распространился дым. Все повалили в сторону пирсов. Где-то вспыхнули столкновения. Послышались вопли.

– Задерживают! – заорал кто-то.

– Позор! – доносилось отовсюду.

Мегафонный голос металлически-монотонно призывал немедленно разойтись и покинуть лагерь.

Я понял, что пора выбираться и, вскочив, вместе со всеми ринулся куда-то в гущу толпы. Последнее, что я помню – пуловер за руку с подвязанным впереди меня… и истошный крик очкарика, которому отдавили ногу. Или нет? Хотя да, верно…

«Верно…» – вдруг эхом отзвучало по всем закоулкам шелестящей головы и высоко истончилось, исчезнув. Перед глазами всё плыло. Я получил удар или сам во что-то воткнулся головой?

Эхо наполнило тревогой гулкие патрубки мозговых извилин: «Наверное…» – снова вспыхнуло оно, странно как-то по дороге видоизменившись.

«Нужно куда-то идти или ехать. Я ведь куда-то ехал…» – попытался я хоть что-то вспомнить. Надо мной проплыла голова. Прохожий обернулся.

«Я сказал это вслух?» – взметнулся я испуганно.

Молодая парочка отшатнулась и ускорила шаг. Уже совсем стемнело. Я сидел в одиночестве на тротуаре.

Продавец сосисок спешно закрыл торговлю, собрал тележку и быстро потолкал её куда-то вбок, пропав из виду. Куда-то мимо пробежали люди. Снова крики!

«Что за нервная обстановка?» – я судорожно огляделся.

«Хотя, зачем куда-то ехать?» – навязчиво посетила снова тревожная мысль: «Может, я уже приехал… Я же куда-то собирался приехать? Наверное, я сюда и хотел приехать, вот на эту улицу», – силился я сфокусироваться, пытаясь узнать улицу и вспомнить, куда я, вообще, ехал.

«Куда я, кстати, вообще, ехал?» – думал я, старясь сконцентрироваться на этой мысли. Я, наверное, потерял очки – вывески слегка расплывались. Поднёс руку к переносице: «Нет, переносица чуть левее. Пустая!» – точно, потерял очки. Хотя нет, вот они – под ногами.

«Куда же я, в самом деле, приехал?» – продолжал я оглядываться, совсем запутавшись окончательно.

– Да ты, чувак, видать, совсем приехал! – протянул кто-то, выглянув вдруг на меня из тумана.

Над его головой возгорелся ореол фонаря. Простоволосое иконическое лицо в полумраке. Я огляделся – как быстро стемнело… Он протянул мне из тумана руку.

Поднявшись, я двинул искать велик. Через минут двадцать я уже стоял у причалов Бэттери-парка. В толпе мелькнул знакомый велосипедный шлем: «Элиза!».

Она, заметив меня, остановилась тоже.

– Центральный парк… Как же! Я тебя помню. Спасибо за насос! – она улыбнулась.

Я замер не в силах оторваться. Её улыбка завораживала.

Она, видно, заметила моё состояние и задержалась, заинтересовавшись.

– Слушай… мы сегодня уезжаем на океан. Далеко. Там будем месяца три. Большая тусовка. Большой дом, кэмпинг, места всем хватит. Будут выставки и фестивали. Я напишу тебе адрес и телефон.

Она расправила клочок бумаги на парапете и карандашом быстро написала. Я машинально убрал в карман. Она засмеялась и, вскочив на велосипед, пропала в толпе гуляющих.

С залива дунул ветерок. Я постоял пару минут, потом, спохватившись, дёрнул из кармана бумажку. Она, зацепившись за молнию, разорвалась пополам; спустя секунду я хватал в воздухе оторвавшуюся половину, и провожал её взглядом, пока она не пропала в темноте над водой. Со стороны Статен-Айленда раздался гудок парома, полыхнуло лучом прожектора. Я расправил то, что осталось, там было начертано: «… bay. 101, 3

st.» – и четыре последние цифры телефона.

«Какая удача…» – я опустился на скамейку: «Она будет на океане в заливе без названия. На улице, которая есть в каждом городе. На каком хоть берегу?».

Я повертел бумажку и снова сунул в карман, но она жгла и там.

Добравшись до отеля, я свалился и спал час, как убитый.

За десять минут до полуночи с чемоданом спустился на рецепшен.

Предстояло вызвать такси и добраться до аэропорта. Китаец в униформе заканчивал процедуру, отмечая моё выселение. Я вышел во внутренний дворик, где располагалась стоянка прокатной компании. Ночи наступили свежие. Похолодало.

Я стоял, пребывая в лёгкой прострации. На стоянке под фонарём блестел одинокий серебристый кроссовер.

Рядом за приоткрытой дверью в гараже раздавались глухие голоса:

– Говорю тебе, маячок на неё поставят только завтра. Под задним сидением товара на триста кусков. Завтра наш человек доставит её к твоему дому, и ты перегонишь её через всю страну на тот берег. Сейчас придёт китаец с ключами. Он всё оформит на тебя. Всё сам проверишь. Пойдём, покажу остальной багаж.

«Показалось? Что они там несут?» – не мог я никак выйти из состояния острой тоски.

На пороге очутился китаец, сменивший в полночь того, что оформлял моё выселение. Он прикатил чемодан и протянул ключи:

– Я всё оформил на вас, сэр, как мне передали. Подпишите вот здесь. Мы воспользуемся вашей кредиткой.

Я глянул в бумаги, там везде стояла моя фамилия и номер моей карты. Возможно, китаец ошибся, перепутав меня с тем, кто забронировал эту тачку на завтра.