Бухта половины Луны

Ритмично покатил лихой джаз. Я приближался к городу. Впереди показалось озеро и мост, ведущий в восточные пригороды. Я решил хлебнуть кофе на заправке.

– Издалека едешь? – поинтересовался продавец на кассе.

– Навещал братишку в «Анголе», – соврал я, небрежно облокотившись на прилавок. – У вас тут оружие есть? – добавил я зачем-то.

Продавец не повёл бровью, заправляя в аппарат ленту:

– Оружие продают за мостом. Уж не знаю, что там с твоим братишкой, а у нас тут преступность выше раз в десять, чем по всем остальным штатам. Так что пушка здесь есть у каждого… И у меня тоже! – намекнул он, дескать, без глупостей тут.

Я и не собирался грабить его сегодня. Нужно сначала заехать в город. Навести кое-какие справки. Выяснить у людей, что за репутация у этого хмыря. «Поговорим позже», – решил я и отправился на мост.

Мост этот длиной в двадцать три мили пересекает озеро Пончартрейн с севера на юг. И это второй в мире по длине мост, пролегающий над водой.

Под мелькающей чередой фонарей я не спеша пересекал водную гладь. Вечерний бриз продувал салон насквозь, занося запахи с залива. За мостом, погружаясь в ночь, сиял огнями огромный город. Город-джаз. Историки спорят теперь – откуда пошло прозвище «дикси» для этих земель? Земля Дикси. Диксиленд.

По одной из версий раньше на десятидолларовых купюрах, которые печатались в Луизиане вместе с английским: «Ten», – стояло и французское: «Dix». Когда такая купюра попадала к янкам на север, они говорили: «О! Да это деньги с юга. Из Диксиленда».

Город здесь основали ещё испанцы, но потом захватили французы. При Наполеоне в дельте реки проживало уже порядка десяти тысяч. Уже тогда из них половину составляли африканские невольники. Очень скоро город стали называть Парижем Нового Света.

Орлеан стал воротами Среднего Запада, принимая грузы и отправляя их вверх по Миссисипи. У причалов выросли колёсные пароходы. К портам со всей страны потянулись железные дороги. Тёплый климат. Плодородные земли. Сразу прилипло прозвище: «Беззаботный городок». Публика с удовольствием предавалась здесь танцам и развлечениям. Перед началом Великого поста по улицам стали ходить ряженные, провожая последний день, когда ещё можно было лопать вволю на Марди Гра – «Жирный вторник», карнавал, аналог Масленицы.

В начале двадцатого столетия здесь в бедняцких кварталах родился чёрный паренёк. С детства он работал, развозил уголь и продавал газеты. Мать одна без отца не справлялась. Его приютила еврейская семья. Он частенько оставался у них ночевать. Мисс Карнофски, добрая иммигрантка из Литвы, пела ему еврейские и русские колыбельные. Она же, заметив в парне музыкальный талант, дала ему денег на покупку первой трубы. Он начал выступать с друзьями на улицах, играл на барабанах, пел. И загремел в тюрьму, за то, что украл у полицейского пистолет и палил в воздух. В тюряге его тут же записали в местный оркестрик. Освободившись, он стал играть в профессиональных ансамблях и начал самостоятельную карьеру, записав множество легендарных произведений. Теперь в этом городе международный аэропорт носит его имя – Аэропорт Луи Армстронга.

Всё началось с кекуока. Кейк-уолк – лепёшка за походку. Рабы развлекали себя на плантациях, соревнуясь в вертлявой походке с ведром на голове. В качестве приза полагалась кукурузная лепёшка. Со временем это превратилось в смешной танец. Чернокожие пародировали своих хозяев на танцплощадках, дёргаясь в нелепых движениях. Хозяева новый танец оценили по достоинству, показав его на выставке в Париже.

Европу тут же захватила модная волна. Дамы и кавалеры глупо дёргались под музыку в кафешантанах и дансингах Старого Света. Возникли танцевальные кружки, где кекуоку обучали молодых повес. Танец шествовал по континентам, порождая новые стили: регтайм, фокстрот, свинг и чарльстон. Из кекуока музыкальные фигуры заимствовали Дебюсси и Стравинский. А Новый Орлеан всё бурлил новыми идеями. Джазовые оркестры стали популярны на прогулочных теплоходиках, ходивших в уикенды по Миссисипи. В одном из таких оркестров Армстронг встретился со своей будущей женой, первой джазовой пианисткой Лил Хардин.

Росли, как на дрожжах, новые биг-бэнды. Зазвучали новые имена: Бенни Гудмен, Гленн Миллер, Дюк Эллингтон, Каунт Бэйси.

Модная музыка хлынула в Нью-Йорк, захватывая лучшие площадки. Трещали от наплыва посетителей Коттон-Клаб и Карнеги-Холл. А промоутеры вытаскивали всё новые и новые таланты, блестящих фронтмэнов: Лестера Янга, Нат Кинг Кола, Коулмена Хоукинса.

Возможно, музыканты, штурмовавшие Нью-Йорк, и дали ему это прозвище – «Большое Яблоко». Говорят, у них в ходу была поговорочка: «На дереве успеха куча яблок, но если тебе удалось завоевать Нью-Йорк – ты сорвал самое большое!».

Яблоки сыпались, как из рога изобилия. Появились фронтирующие молодчики, двигающие вальяжный бибоп в противовес мейнстриму. Майлз Дейвис изобретал кул-джаз. На джазовых сценах эпатировали клубную публику Чарли Паркер и Диззи Гиллеспи. Экстравагантные костюмы и нелепые шляпы сопровождали ночные джем-сейшены. На одной из вечеринок танцор упал на трубу Гиллеспи и погнул её. Диззи понравилось, как труба стала звучать, и, с тех пор, он играл только на ней, раздувая, словно меха, свои шарообразные щёки.

Город-легенда приближался. Ведущий на радио зачитал музыкальные новости и врубил Колтрейна. Съезжая с моста, я предвкушал особую ночь.

Глава 19. Новый Орлеан. Рю-Бурбон

Въехав в город, я стал нарезать круги вдоль каналов, разглядывая толпы туристов.

Запарковавшись у тротура в центре, вышел и наткнулся на чернокожего паренька с саксофоном возле раскрытого кофра. Он выдавал что-то, видимо, очень своё с местным неповторимым колоритом. Музон был, что надо.

Я кинул купюру и, достав клочок бумажки, показал ему обрывок адреса.

– Третья улица на заливе? – он просиял. – Есть такая! Там большой дом, народ тусуется из художественного колледжа всё время. Они сегодня устраивают вечеринку во Французском квартале. Я буду там играть. Можешь заехать к ним. Скажи, что хочешь посмотреть сакс. Мой старый саксофон у них валяется. Позвоню им, чтоб они взяли тебя с собой. Ты сам откуда? Посмотришь, как у нас всё тут устроено, – он улыбнулся. – Меня зовут Ральф. Увидимся!

Я вернулся в машину и покатил, ликуя, на Третью улицу.

Такая удача, чёрт возьми! Всё сходится. Дом Элизы!

Музыканты! Вечеринка во Французском квартале! Сердце Нового Орлеана!

Что ещё нужно для угарного отжига в этом городе!

Наконец, я остановился у двухэтажного дома с широкой верандой.

Поднявшись по ступенькам, постучал. Через минуту дверь скрипнула. Показалась взлохмаченная голова, перепачканная краской.

– Копов на хвосте нет? – спросила голова.

Я обернулся.

– Не оборачивайся, – приказала голова.

Я застыл на месте.

– Так что тебе нужно, брат? – строго поторопила голова.

Я открыл рот и услышал:

– Ты тот чувак, который должен забрать труп?

Я опешил. Челюсть слегка отвисла.

Дверь скрипуче отворилась, на пороге показался лохматый тип в заляпанном краской комбинезоне. Он согнулся пополам и стал надсадно ржать, хлопая ладонью в дверной косяк.

Отхохотавшись, он вытер глаз и протянул руку:

– Том Брендсон. Я знаю, тебе нужен саксофон Ральфа. Он звонил. Давай, проходи!

Закрыв дверь, он пересёк комнату, открыл холодильник и, вынув пиво, кинул его мне:

– Машину можешь бросить здесь. На Бурбон поедем в минивэне Патрика.

Я открыл банку и огляделся.

В центре комнаты громоздился продавленный диван. У окна торчал мольберт. Все стены были увешаны коллажами и размалёванными холстами. Возле комбика на подставках покоились гитары. В углу торчала барабанная установка. Царил жуткий бардак. Я прикинул, что здесь живёт довольно много народу.

Том вышел и вернулся через минуту со свёртком в руках.

Я развернул. Там был старый дряхлый саксофон, видавший все виды. Пары клавиш не хватало. Я поднёс мундштук к губам и дунул. Раздался душераздирающий писк. Будто сто котов сели на яйца и взвыли.

– А ты знаешь толк в этом деле! – хлопнул меня по плечу Том. – Пошли, познакомлю с народом.

На заднем дворе возле небольшого бассейна в шезлонгах с пивом в руках сидели двое одинаковых с лица – светловолосые близнецы. «Шведы: Ларс и Ульрих», – представил Том.

У стола под навесом нарезала овощи и хлеб девчонка в коротких облипнувших шортах. «Милена из Сербии».