Бухта половины Луны

На юго-востоке стали собираться грозовые тучи. Небо над водой потемнело.

Ветер стал вздымать песчаные вихри у подножья горбатых дюн. По склону дюн на частоколах заграждающих укреплений трепыхались длинные усы осоки. Полоскалась на ветру забытая кем-то косынка.

Мне принесли суп с креветками и сухарями. Сверкнуло. Раздался первый удар грома. Тёмные дождевые полосы сверху донизу опутали рваные солнечные просветы на горизонте. Водная пелена стеной пошла в нашу сторону.

Бородач сделал глоток.

– Сейчас сыпанёт! – заключил он, оглядывая небо.

Из-под туч крепко дунуло. Резким порывом захлопнуло ставни на окнах. Кошка нырнула к брюнетке под кресло и, сложив лапы под пушистой грудкой, сонно сощурилась. Парочка у воды легла на песок и, укутавшись чёрным полотенцем, принялась целоваться.

Снова полыхнуло, раздался протяжный грохот.

– Милое зрелище, – кивнул бородач на парочку, приглашая разделить его философское настроение. – Адам и Ева в райском саду под гневом небес.

Он помолчал.

– Не стоило Адаму есть это яблоко… Господь должен был Еву одну выгнать из рая! – обратился он к нам. – Зачем она, вообще, сорвала то, что брать было нельзя?

– Женщины любопытнее мужчин, – перелистнув страницу, бросила брюнетка и улыбнулась, не поворачиваясь.

Я принялся с аппетитом хлебать суп.

– Это смотря в чём, – парировал бородатый. – Пока мужчины исследуют земли и открывают новые физические законы, женщины озабочены лишь тем, что надеть на вечеринку!

– Разве не женщины посылают мужчин исследовать земли, чтобы привезти оттуда добычу? Новые законы разве не для того нужны, чтобы обогревать семейное гнёздышко?

– Бросьте. Женщины легкомысленны. Как можно было поддаться на уговоры Змея?

– Просто Змей был мужчиной… К сожалению, женщины склонны верить мужчинам поначалу, – вздохнула брюнетка и, положив книгу на колени, посмотрела на берег, дав нам возможность полюбоваться привлекательным профилем.

– Э-э… Что вы делаете сегодня вечером? – заворожено приподнялся бородач. – Может, поужинаем вместе?

Пёс приподнял голову и удивлённо посмотрел на хозяина.

В его мудрых глазах читалось: «Старик, не было никакого яблока! Очнись. Яблоко, это метафора. Настоящий фрукт был у Евы пониже пупка. Это и погубило Адама. Будь на чеку, друг!».

Вздохнув, он с неодобрением посмотрел на кошку, и снова положил морду на доски. Кошка фыркнула и, свернувшись, накрыла хвостом нос. Брюнетка, улыбаясь, смотрела на грозу.

Я поболтал в пустой тарелке ложкой. Допил кофе. И отправился дальше.

Истерия природы нарастала. В лобовое стекло стали бить крупные капли. Потом хлынуло. Сверкнула молния, гром разломился прямо над головой.

Что может быть лучше купания в грозу!

Я заехал на прибрежный песок в совершенно пустынном месте. Пляжные строения исчезли из виду. Шквальный ветер колол тело острой песчаной позёмкой. Поднялась сильная волна. Порывы бросали в лицо пену. Я зашёл в воду. Штормовой прибой тут же свалил меня с ног и потащил от берега. Через полчаса изнуряющей борьбы мне всё-таки удалось выплыть обратно.

Обессиленный я выполз на берег в трёх сотнях метров от того места, где стояла машина. Сандалии засыпало песком. Майку куда-то унесло безвозвратно. Шорты удалось найти в кустах, в двадцати шагах. Машина тут же завязла в мокром песке. Ливень усиливался. Я светил в навалившиеся сумерки фарами и, повиснув на руле, таращился вперёд сквозь мелькающие дворники. Потоки воды искажали и без того близкую к нулю видимость. Наконец, вдалеке показались огни, и через десять минут меня вытащил из песка чувак в старом фургоне с лонгбордом на крыше. Отблагодарив его апельсинами, я покатил дальше. Вскоре за мостом на горизонте показалась Пенсакола.

Глава 18. Пенсакола – Новый Орлеан

– Мотня драная! Ещё раз тебя увижу с ним – кривульки выдерну!

На заправке, похоже, назревал конфликт. Из двух машин, стоявших друг против друга, высунулись две чёрные девицы.

Парковку огласила дискуссия, начавшаяся, видимо, ещё в кафе:

– Насри себе в руку, милая! Твоя жирная жопа ему уже не интересна! – адресно раздалось из левой тачки.

– Разорву тебе зад, сучка, если ещё раз появишься здесь! – парировали из правой тачки.

В обеих машинах опустились передние стёкла. Показались чёрные бритые головы мужской половины собрания. В бой вошла тяжёлая артиллерия:

– Оу-воу, детка! Присмотри за выражениями, стерва шизанутая! – донеслось слева.

– Ты как мою сестру назвал, черномазый? – уточнили справа.

Я не стал дожидаться развития событий и, захлопнув крышку бензобака, вырулил на трассу.

Проскочил Пенсаколу насквозь, поглядывая на город из окон. Бухта Бутчерлен, Эскембия-Бэй, Виндс-Бэй – всё не то. Снова не тот «… бэй».

Потянулись вдоль дороги обширные кукурузные поля. Через двадцать миль на обочине показалась прорешёченная пулями табличка штата Алабама: «Добро пожаловать в Сердце Юга!».

Местные реднеки, похоже, лихо развлекаются, простреливая дорожные указатели на полном ходу. Пара рваных отверстий размером с бычий глаз красноречиво свидетельствовала, что кроме пистолетов здесь в ход идут и крупнокалиберные винчестеры. Под табличкой гнил дохлый опоссум.

Я свернул на просёлочную дорогу и покатил вглубь штата. Радиоэфир наполнили звуки дребезжащего кантри.

Кривая паутина грунтовых троп стала петлять по равнинным низменностям. Вдоль берегов мутных речушек парили белоголовые орланы. Средь хлопковых полей меж раскидистых вязов торчали разрозненные деревушки. Где-то здесь, вероятно, и жил Форрест Гамп.

Я обогнал школьный жёлтый автобус, вздымавший пыль меж удалённых ферм.

В пятьдесят пятом году в Алабаме с автобусов началось гражданское сопротивление чернокожих. Швея Роза Паркс в столице штата, городке Монтгомери, отказалась уступить место белому и была арестована. На беду консервативной Алабамы в этом же городке в небольшой баптистской церкви служил молодой священник. Он поднял собратьев на акцию гражданского неповиновения, объявив бойкот автобусным линиям. Мир узнал Мартина Лютера Кинга.

Всё чернокожее население города в один момент перестало ездить на автобусах. Акция получила название: «Ходьба во имя свободы» и длилась больше года. Все стали ходить пешком на любые расстояния.

Для автобусных компаний это оказалось полной неожиданностью. Их выручка процентов на семьдесят состояла из билетов, которые покупали чернокожие. Власти в ответ стали давить на движение. Консервативный юг не мог смириться. Стали применять антибойкотный закон и подвергать аресту активных членов. Активистам стали поступать угрозы от Ку-клукс-клана. В дом Кинга забросили бомбу. Пока, наконец, федеральный суд не признал сегрегацию в автобусах, противоречащей конституции.

А ведь ещё совсем недавно юг сотрясали Суды Линча. Они настолько вошли в обиход, что их практиковали и судьи, и мэры небольших городков, и шерифы. На место линчевания собиралась публика, являлись фотографы, устраивались целые шоу. В моду вошли открытки с изображением повешенных. Рядом на фоне висельников, улыбаясь, позировали праздношатающиеся субъекты. Посылались открытки родственникам: «Мама, это я слева!». Бывали случаи, когда оправданного судом чернокожего бедолагу на выходе из здания суда встречала несогласная с вердиктом толпа и волокла беднягу к ближайшему дереву.

С Кингом рассчитались спустя десятилетие на митинге в Мемфисе: «Я был на вершине горы. Мои очи узрели величие Господа!». Кто-то выстрелил, когда он стоял на балконе своего мотеля, готовясь к шествию. Пуля прошла через гортань и застряла в плече. Через час он умер в госпитале.

В ответ чернокожие бунты охватили всю страну. Восстания возглавила «Чёрная пантера». В Вашингтоне морпехи установили пулемёты прямо на ступенях Капитолия. Пехотные дивизии оцепили Белый дом. Толпа громила город. Убийцу Кинга поймали спустя два месяца в лондонском Хитроу. Им оказался Джеймс Эрл Рэй, беглый заключенный тюрьмы штата Миссури. Он пытался улететь в Южную Африку по поддельному паспорту. По совету адвоката Рэй добровольно признал вину и избежал смертной казни, получив девяносто девять лет тюрьмы.

Просвистел за окном небольшой портовый городок Мобил в устье Алабама-Ривер. Бухта Бонсекор, Чакалучи-Бэй – не то, всё не то. Не тот «… бэй»!

Промелькнул, прижатый к заливу аппендикс штата Миссисипи с прибрежным городком Билокси.

Вскоре я пересёк границу Луизианы.