Рехан. Цена предательства

Снова подобрал инструмент, принялся закидывать уложенный дощатый настил. Насыпав сверху небольшой холмик, притоптал его свободной ногой и раскидал оставшуюся землю. Замаскировал дерном, посыпал сверху листьями зеленки, кинул несколько веточек. Конвоир одобрительно посмотрел в его сторону.

На самом деле это было не очень обнадеживающим. Если им так просто показывают оружейный тайник, предназначенный исключительно для своих, значит, недолго осталось ходить по этой земле. Они уже не в счет. Элементарно, Ватсон…

Тем временем боевики закончили молиться и принялись за обед. Аппетитно хрустели упаковки из-под натовских сухпайков, вскрывались банки со съестным, разрывалась упаковка с мясной вырезкой и ломались толстые тела подрумяненных лепешек.

На этот раз пленных русских кормить никто не собирался. Усман, сверкая своей нестандартной щетиной, нагло, по Пашкиному определению, улыбался, набивая щеки всякой снедью.

Пашка был настолько измотан, что есть ничуть не хотелось, желудок даже не подавал признаков жизни. Виталя также не выказывал большого интереса к бандитам, поедающим всякие вкусные вещи, даже, может, не виданные до того на гражданке. Глаза были прикрыты, а губы время от времени шевелились, будто отвечали что-то воображаемому собеседнику.

Пашка развязал поясной шнурок, снял фляжку и сделал несколько маленьких бережливых глоточков, удерживаясь от дикого желания опорожнить ее одним махом. Толкнул в плечо Виталю и, когда тот с трудом разлепил веки, напоил его со своих рук, осторожно вливая теплую воду в разбитые, ссохшиеся губы.

Бултыхнул остатки воды во фляге, определяя по весу и звуку, сколько осталось. И повесил, завинтив крышку, обратно на пояс. Даже если выпито практически все, всегда надо оставлять хоть на глоточек. Чисто психологически легче – знаешь, что вода у тебя есть.

Подошел Ахмет. Осмотрел придирчиво замаскированное пленным место. Спокойно кивнул. Подобрал лопатку, так и лежавшую рядом. При этом Пашка непроизвольно подался чуть вперед, не желая отдавать подобие оружия. Саперная лопатка может стать очень опасным орудием, если уметь ею пользоваться. Ахмет с удивлением воззрился на него, но ничего не сказал. Пашка опустил глаза.

Браслет от ноги отстегнули, защелкнули вновь на стертых запястьях.

Боевики вроде как на время позабыли о пленных, занимаясь едой, отдыхом и своими походными делами.

Пашка уставился в землю. Мозг работать отказывался, прогоняя по кругу дурацкую фразу – нет возможности, нет возможности… Какой именно возможности нет, сформулировать он уже не мог. Вконец утомив сознание этой плохой и глупой песней, Пашка задремал, сидя на коленях. Глаза неудержимо слипались под мерное чавканье боевиков, голову клонило вниз, к груди. За время службы он научился спать, не засыпая полностью, и не позволяя голове безвольно упасть. Хороший навык…

***

– Ну, как ты? – поинтересовался мелодичный голос.

– Плохо, Иванка, – пожаловался Пашка, – кажется, я все-таки не выдержу.

Мягкая чеченская земля с редкой, жесткой травкой плавно изменилась, незаметно перейдя в густую, всю пронизанную корешками полевых растений почву средней полосы. Откуда-то из леса наносило ветерком пожелтевшую листву с облетевших деревьев.

Пашка все так же стоял на коленях, устало, понурив голову, вот только ненавистных браслетов на руках не было. Не было кровоподтеков, ожогов и ран, не было и камуфляжа, его заменила знакомая просторная рубаха со штанами. Не было Витали, не было зеленки, не было никого рядом, кто мог бы толкнуть, пнуть или плюнуть.

Повернув голову влево, вправо, Пашка оглядел окрестности, дерево в центре. Оно почему-то было совершенно без листвы, точно как и в первый раз. Иванка стояла над Пашкой, участливо наклонив голову. Платье на ней сегодня было некоего серебристого оттенка, очень живого, цвет переливался при разговоре, при этом оставаясь самим собой.

– И что? – сухо спросила девушка.

Какое там участие? Пашка глянул на нее снизу, и вяло пожал плечами:

– Не знаю. Сорвусь я. Лучше уж сразу сюда, чем так вот… там. Парочку точно с собой прихвачу. Ну, одного хотя бы.

– Понятно, – Иванка отвернулась.

Почувствовал, что она рассержена, Встрепенулся:

– Ты чего, Иванка? Может, я что-то не то говорю?

Девушка обернулась и взглянула на него. Лицо было совершенно спокойно.

– У тебя всегда есть свобода выбора, – ровно произнесла она, – и никто не вправе создавать тебе жизненные планы и соваться в твою судьбу, менять там что-то.

Поглядела на свои аккуратные ногти и продолжила:

– Делай, как знаешь, как велит тебе твой ум. Только будь уверен в том, что он далеко не всегда говорит тебе правду.

– Бесполезность какая-то, – ввернул первое попавшееся на язык слово Пашка.

– Сам-то понял, что сказал? – подняла собеседница одну бровь.

Он решил за лучшее промолчать.

– Вот и правильно, – заметила девушка и начала снова, – в любой момент времени ты можешь выкинуть любой фортель, какой тебе только заблагорассудится. В этом и есть простое человеческое счастье и большая человеческая беда. У человека всегда есть свобода выбора. Ох, если бы люди только осознавали это… Фортель даже вроде того, о котором ты сейчас распространялся, – Иванка говорила ровно, мелодичный голос окутывал извилины, пробегая по ним освежающими искорками и заставляя прочищаться, – только в этом случае ты, а также и тот, кого ты «прихватишь», – она хмыкнула, – сюда никак не попадете. Для таких есть другие места…

– Ад? – решил спросить Пашка, перебив рассказчицу.

– Хватит чепуху нести, – презрительно поджала губы Иванка, – это еще раз доказывает то, что рановато тебе куда бы то ни было, ясно?

– Ясно, – кивнул на всякий случай Пашка, ничего не поняв.

Девушка вздохнула, расправила тоненькими руками складки на платье.

– Ну и вот, – продолжила она после некоторого молчания, – я не могу тебе ничего говорить, как-то наставлять. Но я могу и даже обязана – так как это общий принцип для всех – посоветовать тебе ничего не делать.

– Ничего не делать, – повторил Пашка, хлопнув глазами.

– Не совсем так, – уголок рта приподнялся совсем по-девчоночьи, – просто будь там, где ты есть, делай, что делаешь, смотри, как ты это делаешь, как живешь, какие мысли думаешь… И сам со временем все поймешь, – девушка заправила прядку волос за ухо, – я знаю, у тебя сейчас трудноватый период, но, наверное, так надо, он обусловлен определенными причинами. И как ты считаешь, кто спровоцировал всю эту ситуацию?

– Трудноватый!.. – всплеснул руками Пашка, пропустив непонятный вопрос мимо ушей, – ну надо же…

– Потом будет легче, – оставила его реплику без внимания, – если ты пойдешь по тому варианту пути, по какому бы надо тебе идти. А их у тебя сейчас много, не так много, как обычно, но все-таки. Так что не торопись, думай, слушай свое сердце, тебе больше никто во всех мирах не советчик. Не рвись никуда, принимай то, что имеешь, с благодарностью.

– Ладно, – нехотя произнес Пашка, поняв, что девчонка просто пытается запудрить ему мозги, лишь бы не брать насовсем сюда, к себе. Откуда-то появилась острая жалость к самому себе, заныла в груди, трансформируясь в глубокое чувство покинутости. Удивительно, здесь, в этом удивительном месте, так ярко и сильно ощутимы все душевные переживания.

– Не хочешь, не буду, – пробурчал он, отвернувшись, – я не навязываюсь.

– Ну какой же ты все-таки глупый, – воскликнула Иванка, читая на его лице все мысли, – да-а! Ну хорошо, ты можешь идти…

– Вот уж нет, – вскинулся Пашка. Вскочил с колен и на всякий случай отошел в сторону на некоторое расстояние, понимая, что и это не поможет, если Иванке вздумается вернуть его обратно, – дай хоть отдохнуть немного. Я же в гостях.

– Все мы гости, – резонно заметила девушка, – а отдыхать толком ты даже и здесь не умеешь.

– Умею, – заупрямился он, – дай хоть шаров этих… лечебных, – Пашка искал причину, чтобы остаться подольше.

– Не могу. Я же тебе говорила, что в прошлый раз я превысила свои полномочия, не должна была помогать тебе, и тем более еще и другим.

– Что, от начальства досталось? – озабоченно спросил Пашка.

– Да нет же, – Иванка в первый раз за все время улыбнулась. Ее серебристое платье еще больше засверкало, выдавая настроение хозяйки, – просто… ну не знаю, не должна была.

– А-а, – протянул Пашка, – значит, никак?