Рехан. Цена предательства

Остановился на некотором расстоянии, зайдя сбоку и осторожно разглядывая безмятежный профиль. Знакомая четкая линия красивого носа, черных, слегка вздернутых кверху бровей. Раньше она любила делать на голове немыслимые прически, сейчас же со лба спускалась одна лишь ровно подстриженная челка.

Сидящая на суку перестала покачивать босыми ногами, касаясь высокой травы, и с минуту посидела неподвижно, словно обдумывая что-то. Или привыкая к чужому присутствию. Наконец повернула лицо к Пашке, взглянув на него точно так же, как тогда, на высоте – своими синими с неразгаданной глубиной глазами… Только сострадания в них на этот раз не было. Или вообще его никогда не было? Показалось?..

– Здравствуй, – только и произнесла ровным тоном.

– Здравствуй, Иванка, – поспешил ответить на приветствие Пашка.

– Да я уже и не Иванка, – как-то равнодушно заметила девушка.

– Ну да,.. – опустил голову Пашка.

Помолчал и спросил:

– А как же мне звать тебя… теперь?

Фигурка пожала плечами:

– В общем-то, как хочешь. У меня другое имя, только оно тебе не понравится, тебе будет тяжело произносить его, выговаривать каждый раз. Начнешь избегать часто повторять его и в конце концов начнешь обращаться ко мне без имени.

Девушка посмотрела куда-то наверх и добавила:

– Разве у нас у всех есть имена? Ты думаешь, что тебя зовут именно так, как ты привык?

– Я думаю, да.

Фигурка снова принялась покачивать ногами, стряхивая росу с остроконечной травы маленькими пальчиками ног. Упавшая роса исчезала серебряными каплями, а на ее месте тут же образовывалась новая. Пашка зачарованно любовался этим вечным утром, пока не вновь не послышался мелодичный голос, наполняя пространство:

– Дело твое, – Пашка отметил, что спокойно-равнодушный тон не менялся с начала разговора, – если тебе привычно имя Иванка, я не против, можешь называть меня именно так.

– Спасибо, Иванка, – Пашка даже обрадовался, – знаешь, имя Иванка не только мне привычно, но и даже нравится.

– Неужели? – холодно взглянула на него девушка, – раньше я этого не замечала.

Пашка осекся, поджал губы и начал пристально разглядывать что-то у себя под ногами. Наступило ничем не прерываемое молчание, гнетущее Пашку. Иванка по-прежнему беспечно качала ногами, глядя в никуда.

– Ты чего там стоишь? – прервала она наконец затянувшуюся тишину, – иди сюда, не бойся. Я не более опасна, чем прежде.

Пашка осмелел и, с готовностью кивнув, приблизился к дереву.

– Садись, – разрешила хозяйка этих мест.

Сидеть на огромном раскидистом суку оказалось необычайно приятно. Необъятный ствол загудел, словно здороваясь с новым гостем. Толстая, на вид загрубелая кора оказалась удивительно мягкой, и крупная чешуя обняла ласково прислонившееся к ней тело. Пашка сел лицом к Иванке, привалившись спиной к гудящему стволу. Закинул одну ногу на сук и положил подбородок на колено, внимательно глядя на девушку.

– Как я здесь оказался? Что это здесь вообще, у тебя? – задал интересующие его вопросы.

– Да так, Ничто…

– Как это – Ничто? – опешил Пашка.

– Да вот так, именно Ничто, – на мгновение показалось, что Иванка дразнит его. Но ее лицо по-прежнему было спокойным. Потом она продолжила, – я позвала тебя сюда, чтобы сказать одну новость. Небольшую, даже никудышную новость. Я и не хотела, но там… настояли.

– Где это – там? – Пашка ничего не понимал.

– Ну… там, – махнула рукой куда-то на далекие верхушки деревьев.

Пашка на всякий случай взглянул туда, но ничего особенного в той стороне не обнаружил. Между тем девушка продолжала:

– Я должна сообщить тебе, что на какое-то время мне придется побыть рядом. Неподалеку от тебя.

– Здорово! – Пашку раздирали противоречивые чувства.

– Ничего здорового, – отрезала Иванка. Помолчала, отвернувшись, потом сказала, – это все из-за того, что на свою годовщину я пришла проведать вас всех. Всех тех, кого я когда-либо знала.

На какое-то время она замолчала, словно не желая говорить дальше:

– И не удержалась, помогла тебе. Зачем-то… Ты единственный в этом действительно нуждался.

Пашка во все глаза смотрел на нее.

– Хотя конечно, кто его знает, может, все было так, как должно было быть?.. В общем, хочется нам этого или нет, нам придется видеться иногда. Изредка. По необходимости, конечно, – закончила она.

– Здесь? – уточнил Пашка, поводя рукой вокруг себя.

Иванка устало, как ему показалось, вздохнула:

– То, что ты видишь, на самом деле является иллюзией. Я создала тот образ, который более близок тебе, только и всего. На деле ничего этого нет, – оставила она солдата в полном недоумении.

Да и то, что он – солдат, помнилось как-то смутно, каким-то задним умом. Одет он был сейчас в просторные, необычайно удобные холщовые штаны и рубашку. Чувствовал себя свежим, чисто вымытым, выбритым и полным сил.

Не было того груза сумасшедшей усталости, давившей на него все последние месяцы. Не ныли кости и мышцы от застарелых и новых постоянных нагрузок. Бесчисленные ушибы и полученные в прошлой командировке раны не отдавались болью при каждом движении. Голова была ясной, а не мутной от недосыпа, внимание – острое, а не притупившееся от настороженного чувства постоянной опасности. Не тревожило даже отсутствие привычного оружия с обязательным запасом патронов и хотя бы пары гранат. Не нужны они здесь. Взрывать здесь некого. И от этого так свободно и легко дышится, чувствуется, живется. Так безопасно и естественно он себя еще нигде не чувствовал.

Здесь все какое-то… Родное… Как дома.

– А могу я здесь остаться? – наивно спросил Пашка, предчувствуя отрицательный ответ. Конечно, этого она ему никогда не позволит. Вот так просто быть здесь, всегда, сидеть на этом ласковом дереве, и ни о чем не думать, прислушиваясь к тишине. Ах, как хотелось бы… Навсегда…

Иванка наклонила голову, словно слушая кого-то внутри себя, и произнесла:

– Вряд ли, – и, критично посмотрев на собеседника, добавила, – хорошее нужно хоть немного заслужить.

Пашка горько вздохнул. Опустил ногу вниз, решившись-таки первым начать тот самый разговор, которого так боялся.

– Иванка! – и тут же запнулся, а девушка внимательно, будто впервые, посмотрела на него.

– Иванка, послушай… Конечно, я ужасная скотина и молчать бы мне после всего того, что произошло. Но я… не знаю, глупо, конечно, просить какого-то прощения за такое… если это вообще возможно… – Пашка судорожно вздохнул, лихорадочно пытаясь найти нужные слова.

– Ты хочешь, чтобы я не держала зла на тебя? – Иванка сама помогла ему. Голос вроде помягчел, но Пашка все еще боялся посмотреть ей в глаза.

– Да! – горячо воскликнул он и страдальчески сморщил нос, – Иванка… да ты и сама все знаешь – и что я чувствовал все это время, и как теперь мне погано. Прости меня, если сможешь. Пусть не сразу, потом как-нибудь, но только прости… – выпалил все разом и наконец заставил себя поднять глаза, посмотреть в синее дно глаз той, что когда-то любила его.