Там, где дует сирокко

Замиль моргнула, и через секунду на её лице отразилось понимание.

– Одурманить? – сказала она. – Да, думаю, смогу. Зелья у нас предлагают другие девочки, но…

– Я скажу тебе, как надо это сделать, – Салаха накрыло странное чувство, как будто какой-то ком в горле, который он не мог проглотить, наконец скользнул вниз и стало легче дышать. Решение было принято. – Раз они здесь и так падки на женщин и кеф – будут у вас и ещё. Они знают Зарият, по крайней мере…

Он прикусил себе язык, едва не сказав, как Хашим ему представился. Имя, конечно, ложное, но в любом случае, чем меньше Замиль будет знать, тем лучше.

– Ты сделаешь это? – спросил он девушку, и та, чуть побледнев, кивнула.

– Попробую. Это опасно. И раз я тебе помогаю – ты поможешь мне? Возьмешь меня с собой на ту сторону? Я заплачу.

Вот же упрямая баба…

– Возьму, – ответил он, – ты получишь что хочешь – хотя не пришлось бы потом пожалеть. Сделаешь вот как…

Глава восьмая

Зеркало. Плод человеческого гения, милость Аллаха или лукавство Иблиса? Никто толком не знал, но ещё перед Великой Войной через мир брошены были его незримые связующие цепи. Тогда же появилось и это слово – «Зеркало», хотя знавшие мир назрани называли его иногда «Интернетом». Людей пугает, но и притягивает всё новое, и Зеркало манило своей бездонной гладью. Несмотря на гневные проповеди имамов всё больше правоверных приобретали себе американские или китайские устройства – сначала громоздкие, занимавшие весь стол – и припадали к экрану. Там можно было гулять, не вставая со стула, по улицам далёких городов, читать книги и смотреть фильмы, которые бы привели в ужас истовых ревнителей веры, можно было говорить с людьми с разных уголков планеты, можно было…

Но это были времена начала «зеркальной эры», грубо и жестоко прерванные войной. Зеркало, бесстрастное к человеческому горю и ярости, отразило смятение первых дней войны, и безумные новости сменяли записанные на дешёвые камеры сцены ужаса: уродливые грибы ядерных взрывов, выжженые города, сцены фитна, сумятицы, уличных боев. Крах старого мира. А потом Зеркало развалилось на части, разбилось, словно по воле злого волшебника из забытой сказки. И им остался один его осколок, связывающий земли Даулят-аль-Канун и дружественные государства, а людям по другую сторону моря – другой осколок. Мир утратил единство, и по его туго перетянутым венам перестала циркулировать кровь. По крайней мере, так было сначала. А потом появились муташарриды – люди, дерзко пересекавшие морские границы и доставлявшие из земель упадка и беззакония их тронутые гнилью плоды. Фильм и книги, закатанные, человеческими ухищрениями в тончайшие пластинки размером не более ногтя.

Разве можно допустить такое поругание имени Аллаха и законов Махди? И стража Зеркала, вглядываясь в мерцающие мониторы уставшими глазами за специальными очками со светло-жёлтыми линзами, отслеживала скверну неустанно.

– Так надо сделать, да, именно сегодня, когда они придут, – Замиль нервничала, но старалась держать себя в руках, понимая, что пугливая Джайда и без того в замешательстве.

– А если они меня увидят? – жалобно спросила она, и Замиль потрясла головой.

– Он почти наверняка снова будет обкуренный, не отличит тебя от тех гурий, что ему будут грезиться. Это важно, Джайда, поняла?

Малийка неуверенно кивнула.

Странно всё же выходило. Они говорили с Салахом в той дыре только о деле – о том, как пробраться ещё раз к этим жадным до ласк и кефа шейхам, как одурманить, как открыть их наладонник и что там искать.

То, что она скопировала в прошлый раз, представляло собой только обрывки информации. Интересно, вроде бы намекает на многое, но на «тёмной стороне Зеркала», объяснил ей Салах, такое не продать. Ему нужна информация, ей нужны деньги и расположение мавританца в объёме достаточном, чтобы он взял её на борт своего катера, когда в следующий раз поедет «на ту сторону».

– Я могу лечь с тобой, – повторила она ему, когда они закончили обсуждать что надо сделать, – тебе понравится. Я умею сделать так, чтобы мужчине понравилось.

– В этом я не сомневаюсь, – чёрные глаза мавританца только скользнули по ней, словно и беглого взгляда было достаточно, чтобы составить впечатление, – но сейчас женщина мне не нужна. В любом случае, не ты.

Вот же странно. Она уже не помнила, со сколькими мужчинами ей пришлось ложиться, и когда она стала воспринимать умение доставить им удовольствие как постылое ремесло, но тогда почувствовала себя уязвлённой. Она чуть не задала дурацкий вопрос «я тебе не нравлюсь?». Очнись, Замиль, ты шлюха, ты не можешь нравиться – тебя просто могут желать. Или не желать почему-то, как в этот раз. Но всё равно…

– Всё будет хорошо, – она улыбнулась Джайде, стараясь сообщить той хотя бы часть уверенности, которую сама не чувствовала, и ласково потрепала её по руке.

Солнце заливало улицы Мадины ядовитым жаром, и Замиль давно взмокла под своим плотным платьем. Бельё липло к телу, спину раздражающе щекотали струйки пота, в промежности свербело. Проклятье, и что это ей вообще стукнуло в голову прогуляться по городу?

Но она знала, почему вышла вместо того, чтобы сидеть под вентилятором в их гостиной, обмахиваться веером, цедить лимонную воду со льдом и сплетничать с остальными «ланями» Зарият. В другое время – да, так бы она, наверное, и поступила, но сейчас не получалось. Было страшно. Замиль знала этих девушек, а они знали её, некоторые – давно. И ей казалось, что просто по её лицу им сразу станет ясно – она задумала что-то нехорошее. Разговор с одной только Джайдой показал, что она не такая уж хорошая притворщица, а другие девушки куда сообразительнее малийки.

И вот вздыхая, отдуваясь и сквозь зубы ругая немилосердное солнце, Замиль тащилась вверх по проспекту Африки. Это центр, ну, почти. И даже сквозь окутывавшую мозги пелену липкой жары Замиль не могла не удивляться тому, как Город менял своих новых жителей и менялся сам. Да, здесь, в центре, несмотря на все усилия махдистов ушедший мир назрани просвечивал сквозь тонкую чадру вывесок на арабском, украшений в новолевантийском стиле и прочей мишуры. Тяжёлая брусчатка улиц, которая жгла ступни даже через подошву туфель, фасады домов, колоннады – отовсюду дышал Старый Мир. Пара новопостроенных минаретов выглядели как некий чужеродный объект, который причуда бури перенесла за много миль от краёв, где ему было место.

И люди. Их сейчас немного, конечно, какой же дурак добровольно станет расхаживать среди пышущих жаром камней? Только такие же бедолаги, как она. Курьеры крутили диски велосипедов, и Замиль, казалось, ощущала густой запах пота, шлейфом тянувшийся за ними. Мужчины, одетые как моряки, медленно шли в сторону порта, пара женщин в хиджабах несли полные сумки. И эти люди, и те, кто сидел в тени уличных кофеен и чайхан, бросали взгляды на проходившую мимо Замиль. Она кожей ощущала их пренебрежение, не менее осязаемое, чем бегущие вниз струйки пота. Пренебрежение пополам с похотью. Один из моряков свистнул ей вслед, потом окликнул, и, кажется, выругался, видя, что Замиль не останавливается. Сидевший под сенью навеса мужчина в широкой джеббе тоже отпустил сальную остроту не то в насмешку, не то предлагая ей что-то. Какая-то женщина сплюнула в её сторону и пробормотала непристойное слово на тунисском диалекте.

Неважно, всё это сейчас неважно. Если всё выйдет, этот липкий, потный, лицемерный мирок останется позади. Если всё выйдет…

На улице Бени-Меред, куда сейчас свернула Замиль, было немного прохладнее – сюда доходило дуновение с моря. Задыхавшаяся под никабом, она смогла вздохнуть с некоторым облегчением. Посидеть на парапете на набережной в другое время было бы заманчивой идеей, но нет, до неё ещё не меньше километра, и Замиль просто необходимо отдохнуть. Впрочем, на Бени-Меред она свернула не просто так.

«Байт-эм-Назих» – местечко, которое знали все «лани» города, как и все сутенёры и продавцы ката. Не то чтобы это была жуткая берлога. Формально он считался рестораном, но на деле представлял собой что-то вроде клуба, где можно было расслабиться, выпить чай или кофе на подушках, покурить шишу… конечно, здесь было два зала – для настоящих людей и для непотребных, кого следовало держать отдельно. Но в отличие от многих других заведений, в «Байт эм-Назих» к залу для клиентов второго сорта подошли серьёзно. Официанты там были безупречно вежливы, воздух охлаждался кондиционерами, еда и напитки не хуже, чем в зале для «настоящих». Неудивительно, что все парии Мадины (Замиль с усмешкой вспомнила, что слышала это слово от отца) давно облюбовали это местечко.

И вот Замиль толкнула разогретую ручку и со вздохом облегчения вошла в освежающую прохладу прихожей. Здесь царил полумрак, но кондиционеры работали исправно, и, сдёрнув никаб, Замиль несколько секунд просто стояла глубоко дыша, и ей казалось, что прохладный воздух обмывает её разгорячённую кожу как вода.

Когда её глаза привыкли к полусвету, она посмотрела в зал. Не так уж много посетителей, как кажется. В общем и неудивительно – людно тут обычно по вечерам. Из-за прикрытых жалюзи на окнах просеивалось мягкое свечение, в колонках модный певец гундосил слезливую песню на масри[21 - Масри – египетский диалект арабского языка, широко используется в арабской поп-культуре.], в воздухе стоял сладковатый аромат табака – кто-то явно курил шишу.

Отлично, здесь и посидим, соберёмся с силами. Кивнув стоявшему за стойкой официанту, Замиль двинулась, ища удобный столик. Свободно было, по меньшей мере, две трети, но ей хотелось сесть уединённо, так, чтобы…

– Замиль! Вот так встреча! – услышала она вдруг голос с лёгкой хрипотцой и подняла глаза.

За столиком у наполовину занавешенного окна сидела Рамадия. Её густые чёрные волосы, которые в таких заведениях разрешалось распускать, падали на плечи, несколько прядей прилипло к смуглой шее. В одной руке она держала длинную сигарету, вдетую в мундштук, другой рассеянно перебирала ручку веера. Веер и сигарета – странное сочетание. Впрочем, что ещё ждать от неё, ведь она…

– День добрый, Рамадия, – поздоровалась Замиль и скользнула глазами по соседним столикам – все, кроме одного, были свободны, значит кивнуть и продолжить…

– Садись, – здесь, у окна, к столикам были приставлены настоящие стулья не небольших гнутых ножках, и Рамадия, бросив веер, вытолкнула один такой стульчик в проход, – садись, я как раз хотела с тобой поговорить. Думала, где бы подгадать встречу. А оно вот как вышло… не иначе как помогает Аллах.

Последнюю фразу женщина сопроводила усмешкой, и Замиль вспомнила, что та ведь была из назрани, старых людей Острова, а сейчас… Во что верила Рамадия? И верила ли хоть во что-то?

Подхватив стульчик, Замиль осторожно опустилась на него, положила платок на стол.

– Что ты делаешь здесь? – спросила, не зная, c чего начать разговор и для чего вообще той понадобилась.

Рамадия только пожала плечами и затянулась сигаретой. Замиль заметила, что в пепельничке перед ней уже лежало два окурка. Некоторые девочки убивали себя кефом и прочими зельями, а Рамадия, похоже, намеревалась угробиться табаком.

– Да то же, что и ты, наверное, – пожала плечами она и, подхватив высокий прозрачный стакан свободной рукой, сделала глоток. Судя по тому, как растаяли льдинки, сидела она здесь уже давно, – надоело до смерти ошиваться в нашем доме. А гулять по такой жаре – это надо себя ненавидеть. Вот и посижу, думаю, в «Байт-эм-Назих», тут хотя бы прохладно.

Замиль кивнула и оглянулась, ища официанта.

– Фруктовый коктейль, лимонную воду, чай? – спросила её Рамадия.

– Кофе со льдом.

Выкрикнув заказ, Рамадия повернулась к ней, затянулась в последний раз сигаретой и несколькими резкими движениями затушила её о бортик пепельницы. Она смотрела Замиль прямо в глаза, и у той вдруг пробежал по спине холодок. Зачем вообще она ей понадобилась? Сказала, хочет поговорить… обычные сплетни?

– Знаешь, что, когда приходят важные гости, за нами следят? – Рамадия проговорила это, глядя ей прямо в глаза, без улыбки, и Замиль ощутила, как сердце проваливается куда-то вниз. Нет, это явно что-то серьёзнее, чем просто сплетня.

Она кивнула.

– И знаешь, кто? – продолжила Рамадия.

– Балькис, я думаю, – попыталась угадать Замиль, но в ответ Рамадия лишь покачала головой и откинула со лба упавшую прядь.

– И Балькис, конечно, тоже. Но правильный ответ – все. Мы все должны следить друг за другом, старшие за новенькими, новенькие за старшими. Так ведь?