Настасья Алексеевна. Книга 4

– Hey! Nastya, come here![4 - Эй! Настя, иди сюда!]

Настеньку усадили напротив Элизабет между Яном и Питером. Ян был одет в чёрный свитер, обрамлённый у шеи белым отложным воротником рубахи, и коричневые брюки с почти такими же коричневыми кедами на ногах. На Питере надет серый пиджак, а под ним клетчатая рубаха синеватого цвета, заправленная в чёрные брюки. Завершался костюм белыми туфлями. Более нарядной выглядела Элизабет, одетая в цветастое платье из тёплой ткани с белыми и синими полосками, волнами, проходящими по груди. На плечи спадали длинныё чёрные волосы. На ногах белые кеды.

На фоне довольно простой походной одежды норвежцев костюм пришедшей к ним переводчицы можно было назвать королевским, что они не только заметили, но и сразу же высказали, смутив её обладателя громкими восторженными возгласами. Настенька подумала, что не стоило так броско одеваться, но было поздно, пришлось учесть это на будущее.

Стол был уставлен тарелками с салатом Оливье, маринованной селёдкой, украшенной кружочками репчатого лука, красным лососем ломтиками, чёрными ягодами маслины, нарезками сыра и колбасы. В центре возвышалась бутылка красного французского вина. Высокие тюльпанообразные бокалы придавали столу некую торжественность. «Хотя, – подумала Настенька, – вполне возможно, что они так привыкли ужинать за бокалом вина».

Сев на предложенное место, она сразу сказала, что пришла ненадолго, а вино пить не будет. В ответ услышала вопросительное:

– Тогда коньяк, виски или пиво?

На пиво Настенька согласилась, и Питер тут же вскочил и попросил у Кати пиво. Оно было здесь баночное из Голландии. Партию его доставили сюда пароходом совсем недавно и продавали только в баре за норвежские кроны, где на видном месте висело разрешение губернатора Свальбарда, как называли архипелаг норвежцы, на продажу алкогольной продукции. А ассортимент алкоголя в баре был довольно широк: Шотландское виски, французские вина, коньяки и шампанское и, конечно, итальянские ликёры, русская водка. Но, если все крепкие напитки покупались время от времени в универмаге Лонгиербюена и продавались в баре с соответствующей наценкой, то водка доставлялась со склада Баренцбурга, но цены на неё были такими же, как в баре норвежского посёлка.

Всего этого Настенька ещё не знала, Она приняла от Питера пиво, которое он сам же открыл и наполнил вспенившимся напитком бокал.

В это время в бар вошёл Иван крестьянский сын, а за ним, весело разговаривая, трое шахтёров. В одном из них Настенька узнала того самого продавца, у которого норвежцы купили сегодня вербацкие шапки. Понятно, что он с друзьями пришёл в бар потратить заработанные кроны.

– О-о-о! – закричал он радостно, увидев норвежцев! – Май френд здесь!

То, что Питера он считал своим другом, было ясно ещё до того, как тот купил у него шапки, так как продавец при виде подошедших иностранцев начал разговор именно с произнесения единственно известных ему английских слов: «май френд», означающих, как ему было известно, «мой друг».

– Иди сюда, май френд. Бери шапку. Хорошая шапка, тёплая, никогда в ней не замёрзнешь.

Настенька, улыбаясь, переводила, а продавец, ростом едва достигавший плеча высокого Питера, явно польщённый тем, что его слова переводят, продолжал:

– Май френд, это русская шапка. Настоящая. Померяй.

И с теми же словами «май френд» он предложил шапки Яну и Элизабет. И делал он это настолько забавно с полной серьёзностью на лице и убеждённостью, что предлагает самую лучшую покупку, сам надевая им шапки на головы, что не купить их его друзьям было невозможно.

И вот он видит их в баре, подходит к ним, протягивает руку, возглашая:

– Я тогда забыл сказать, что меня зовут Вася.

Его речь звучала так естественно, так непринуждённо, что не казалась бесцеремонностью, а вызвали у норвежцев ответную реакцию. Они со счастливыми улыбками поднялись и стали пожимать протянутую руку, при этом называя себя по имени. Видя такое дело, сопровождавшие Василия друзья, а за ними и Иван крестьянский сын, посчитали неудобным не последовать примеру товарища и тоже подошли к столу и, протягивая руки, называли себя.

Потом шахтёры и Иван, скинули свои полушубки и шапки, повесив их на стоявшую неподалеку вешалку, и уселись за соседним столом, а Вася бросился к стойке и бодро приказал:

– Катюха, давай четыре пива и закусь, ну там орешки, селёдочку, помидорчики, огурчики. Сама знаешь. И отвари картошку. Только я за неё платить не буду. Завтра привезу тебе целый мешок. И хлеба дай. – Потом, окинув взглядом стол, за которым сидели норвежцы, он добавил: – И вот что, Катюха, дай нам всем стаканы, или нет, рюмки, а то я принёс водку с собой. Не покупать же у тебя. А из стаканов гостей другой страны неудобно угощать.

Катя, очень миловидная девушка, с круглым лицом восточного типа, на котором полные щёки подчёркивали собой прищур глаз из-под ненакрашенных век с длинными ресницами. Чёрные брови казались подведенными, но на самом деле отличались природной чернотой. Пышная причёска чёрных волос, скреплённая наверху серебряной заколкой, почти нависала надо лбом, делая его ещё уже. Небольшой носик подходил к крупным губам большого рта, а под ним, завершая обрис лица, пристроился удивительно маленький подбородок.

– А из чего пиво будете пить, из рюмок что ли?

Девушка лет двадцати восьми ухмыльнулась и выставила на стойку четыре бокала и столько же банок пива.

– Забирай и иди уж, а рюмки и закуску я сама вынесу.

– Иван, иди, помоги, – закричал Вася, беря пиво.

Иван вскочил за бокалами.

Через несколько минут из боковой двери кухни появилась Катя с подносом на руке. Там стояли восемь рюмок, селёдочница с сельдью, порезанной аккуратными кусочками, приправленной луком, глубокая чаша, наполненная орешками, глубокая тарелка, наполненная солёными огурцами и помидорами, хлеб и стопка пустых тарелочек.

Она принесла поднос к столу шахтёров, когда Вася достал из внутреннего кармана пиджака бутылку водки, поднял её над головой и сказал:

– Май френд, я хочу угостить вас русской водкой.

Настенька перевела и не сразу уловила, обрадовались ли норвежцы предложению или просто изумились неожиданности. Они ещё не начинали пить своё вино, а тут такой новый вариант.

В это время буквально прыгнул со своего стула совсем молодой, лет двадцати, но крупный парень, назвавшийся Славой, и выдохнул фразу:

– А давайте, сдвинем столы!

Идею моментально подхватили, и шахтёрский стол тут же состыковали с норвежским, после чего Катя с широкой улыбкой на лице разложила на столе содержимое подноса, расставила перед каждым рюмки, а Василий, севший почти посередине образовавшегося длинного стола, открыл бутылку и начал разливать её по рюмкам.

Настенька с ужасом увидела, что водка налита и в её рюмку, но возражать у неё не было времени, так как все что-нибудь говорили, то норвежцы, то русские, и она едва успевала переводить. Только скользнуло в голове: «Если тебе налито, это ещё не означает, что нужно пить, тем более тебе – переводчице».

Наконец все устроились, разобрались с закусками, и поднялся Василий:

– Я русский шахтёр. Моя родина Донецк. Мы почти все с Донбасса. Вы знаете, есть такой Донецкий угольный бассейн на Украине? Сейчас у нас в стране неразбериха. Вы, наверное, слышали об этом.

Норвежцы внимательно слушали переводчицу и на этих словах закивали головами.

– Я хочу сказать, – продолжал Василий, – стоим всегда за правду. Нам нечего терять. Наш труд тяжёлый. Я, может быть, завтра погибну в шахте. Никто не застрахован от этого. Мы добываем уголь для всех. И хотим, чтобы страна жила дружно. И, как сказал недавно на собрании наш директор рудника, здесь у нас по-прежнему Советский Союз, в котором все национальности живут вместе, как один народ. Мы не хотим перестройки, которая разрушает страну. И я предлагаю выпить за дружбу между всеми народами. Норвежцы наши соседи. Все в мире должны жить, как добрые соседи. Выпьем же за дружбу!

– Сколь! – произнесли норвежцы восторженно.

– Что они говорят? – спросил Вася Настеньку.

Но она впервые слышала это слово и собиралась спросить их по-английски, когда из-за стойки донёсся голос всё слушавшей Кати:

– Это у них такое приветствие, когда пьют. Это типа нашего «Будем здоровы!».

Да, Катя не дремала и уж что-что, а выпивающих норвежцев она часто здесь видела, так что её перевод пригодился.

Все русские дружно вскричали: «Сколь!» и осушили рюмки. Одна лишь Настенька поднесла рюмку к губам, но пить не стала, поставив водку на стол, и тут же услышала сбоку голос третьего шахтёра Никиты, усатого и бородатого, самого старшего из всех, сидящих за столом:

– Так не годится, красавица. У нас не принято поднять рюмку и не выпить. Ты уж не обижай нас, девица. Знаешь поговорку: С волками жить по волчьи выть. Пей, пожалуйста.

Настенька перевела норвежцам, что говорил ей бородатый шахтёр, и ответила ему на русском:

– Извините, но я на работе. Вы же не пьёте, когда идёте в шахту. Вас по головке за это не погладят. Вот и я во время работы не пью. Кроме того, я вообще водку не пью, а пиво пригубить могу, и она отпила глоток из бокала, после чего под одобрительные возгласы слева перевела норвежцам, сидящим справа свои слова, и те дружно сказали:

– Я, я, – что означало полное согласие.

Затем выступил с тостом норвежец Ян. Широколобый, с крупным прямым носом, большеглазый, с белесыми волосами, он тоже встал, давая понять, что хочет высказаться. Настенька едва успела сесть после первого тоста и съесть пару орешков, как снова пришлось встать и переводить:

– Мы норвежские журналисты. И то, что мы сейчас услышали, нас очень заинтересовало. Нас всех беспокоит то, что происходит в Советском Союзе. Нам кажется, что господин Ельцин борется за демократию. Господин Горбачёв тоже за демократию, за перестройку, за гласность.