Траектории СПИДа. Книга третья. Александра

Кто-то в зале опять хихикнул, но суд уже шёл своим чередом.

– Скажите, где это было, и при каких обстоятельствах?

Только после последующего ответа стало ясно, чего хотел прокурор. Оказывается, Кравцова встречалась в гостинице Россия с делегацией преподавателей Оксфордского университета из Англии. Они сидели в холле на первом этаже, когда мимо прошла Настенька с тремя иностранцами. Этот момент и заинтересовал следователя, а затем и прокурора после того, как Настя сказала следователю, что стала мстить иностранцам, как виновникам заражения её СПИДом. Они хотели доказать, что Настя обыкновенная женщина лёгкого поведения, которой было всё равно, с кем и когда спать, если за это платят.

То, что свидетель вошла в перепалку с прокурором и вызвала, в конечном счёте, смех в зале практически свели на нет тщательно продуманный прокурором ход, на успех которого он очень рассчитывал. Тем не менее, он попытался исправить положение:

– Как вы думаете, с какой целью пришла подсудимая в гостиницу?

– Не знаю, я не могла спросить её, к сожалению.

Зал опять хохотнул, вспомнив предыдущее "не знаю". Судья строго подняла глаза. Кравцова продолжала:

– Но я думала, что она выполняла роль гида, что вполне естественно при её знании языков.

– Не помните ли, как она была одета в то время?

– Да помню. Её одежда тогда меня удивила. Очень уж раскованная. Но молодёжь сейчас такая смелая.

– А не кажется ли вам, что для проведения экскурсии, будучи серьёзной, девушка оделась бы строже? Может, у неё были другие интересы?

– Я как-то об этом не подумала. Но, действительно, она могла случайно встретить знакомых, которые хотели отдать ей фотографию. Такое часто бывало и со мной. Иностранцы очень любят фотографироваться и потом дарить фото с адресом.

– Но могла ведь подсудимая пойти в гостиницу, чтобы пофлиртовать с иностранцами и получить доллары.

– Бог с вами! Окститесь! – Взорвалась возмущением Кравцова.

Зал снова расхохотался, но судья была начеку и тут же ударила кулаком по столу:

– Немедленно прекратить смех! Тишина в суде!

Кравцова продолжила:

– Настенька не такой человек. И с нею было трое мужиков. Это же целое стадо.

В зале схватились за животы, чтобы не расхохотаться вслух. Прокурор махнул рукой, садясь совершенно расстроенным.

Потом были вызваны несколько драчунов, которые попали во время драки в комнату, где лежал истекавший кровью Вадим. Врач скорой помощи, увозивший Вадима из здания МГУ. Все они один за другим говорили точно то же, что было записано ранее в протоколе, составленном два года назад.

Свидетелей начал вызывать адвокат. Первым пришёл неожиданно для всех генерал. В военной форме, с орденами и медалями по-военному он красиво прошёл по проходу и отвечал так же чётко на вопросы, касавшиеся давнего прошлого, когда именно он, один из высоких руководителей Генерального штаба, будучи тогда в штатской одежде, оказался свидетелем неприятной сцены в ресторане "София", когда Настенька отхлестала ладонями Вадима. Этот именно генерал спас её от позорной расправы, которую собирался учинить администратор ресторана. Теперь генерал описал эту гнусную сцену, подчеркнув, что был восхищён девушкой, не побоявшейся отстоять честь своего славного дедушки.

Вопросов генералу не задавали. Его сменили подруги Настеньки Вика и Наташа. Они так расхваливали свою подругу, что ни у кого не вызывала сомнение их искренность, но они всё же были далеки от сути разбираемого вопроса. Их выступления нужны были адвокату для характеристики Настеньки. Они же подтвердили тот факт, что Вадим сам приставал к Настеньке долгое время, когда она упорно не хотела с ним знакомиться. Версии прокурора разваливались одна за другой.

Девушки называли подругу Настенькой. Попытки прокурора убедить судей в том, что Настенька вела двойную игру, избирая в одном случае имя Настя, а в другом Александра, чтобы только запутать следственные органы, явно не удалась. Все видели на суде Настеньку. Александрой она оставалась только для судей.

Наташа рассказала и о том, как Настя прибежала к ней в квартиру после встречи с Юрой и плакала, думая, что убила Вадима и что заболела СПИДом.

Сидевшая теперь в зале Кравцова, слушая рассказ Наташи, всплеснула руками:

– Вот почему она бросила учёбу. Бедная девочка! Какой ужас?

Видно было, что маленькая сгорбленная женщина готова была расплакаться, с трудом сдерживая слёзы платком, который она время от времени подносила к глазам.

Однако, не смотря на то, что даже свидетели обвинения практически все выступили в защиту Настеньки, как ни старался этого избежать прокурор, само по себе обвинение в убийстве оставалось, и мотив его продолжал быть не совсем понятным для судьи и народных заседателей.

Но вот адвокат приглашает свидетеля Крестьянкину. К столу подошла простая бедно одетая женщина в старом выцветшем платье до пят, из-под которого выглядывали большие стоптанные башмаки. Старческая голова покрыта седыми коротко остриженными волосами.

Судья спрашивала:

– Ваша фамилия.

– Крестьянкина я.

– Имя отчество.

– Анна Кирилловна. Но ты меня, милая, зови просто Кирилловна. Так мене усе зовуть.

Судья отговорила своё, что положено, и передала слово адвокату. Тот побарабанил пальцами по животику, затем достал из большого портфеля, стоявшего рядом с ним, целлофановый пакет и вынул из него какой-то старый, потемневший от времени, сложенный в несколько раз кусок материала, который, вероятно, когда-то был белого цвета.

– Скажите, пожалуйста, Анна Кирилловна…

– Сынок, да ты зови меня Кирилловна. Мене так лехше, – прервала его свидетельница, вызвав прыск смеха в зале.

– Хорошо, Кирилловна.

– О то добре. Я к отечеству не привычная.

– Ладно, Кирилловна. Вы знаете, что у меня в руках?

– А то нет? Я тебе сама эту штуку вынесла.

– Так расскажите, пожалуйста, суду, где и когда вы эту штуку нашли.

– Я табе ж сказывала, милай. Ото года два назад, у ту зиму у декабре, колы у нас Рождество неправославные празнують. Мы то попозднее собираемся. А те ране. На другой день я пишла снег счищать. Метелюга была ночью, ажно всё занесло. Гляжу якась холстина на кровельке моей прилипла. Прибрала ея. Но полоскать и стирать не стала.

Я честная, Евгенич. Мене все доверяють. Я три с половиной тыщи нашла соседкины, отдала ей и ни копейки не взяла. Она предлагала, а я не взяла. Зачем? У мене жизнь чижолая. Я у трёх работах работала. Ночью бульвар подметаю. У доме пионеров работаю.

– Кирилловна, – прервал разошедшуюся старушку адвокат, – вы совсем о простыне забыли. Та не, Евгенич, помню, як жешь. Там булы якись то буковки и пятна кровяные. Испужалась я. Ну, ненароком хтось потерял. Так я сховала у подпол, да забула. А тут ты шукаешь. Так я што? Раз кому надо, я и не стану удерживать. Мени чужого не надо. Жизня и так чижолая, что ни день.

– Так чего ж вы не отнесли её в милицию, если испугались? – спросил прокурор, вскакивая. Он смутно начинал понимать, к чему всё клонится.

– А того и не снесла, что испужалась. Ноне знашь как? – сам принесёшь, сам и отвечать будишь. Мене пужали ужо. Я при немцах у деревне жила. Так страшно было, но мене немец пускал. Я немного отбрешу по немецки, обыщут и пускають. А я две буханки хлеба за спиной несу. Других за деревню не пускали, а я проходила. Выхожу на сашу, два ведра картошки несу. Разрешали, только чищенную. Партизаны приходили, переживали у мене у подвали. Потом понадавали мене мидали. Ну, за што? За што, спрашиваю?

– Спасибо, Анна Кирилловна, – остановил её Пермяков.

– Та што спасибо? Мене дочка у Москву выташила, а сама незнамо куда с мужиком сгинула, внучку у мене оставила. Дай бог дитей, а дитям разум. Я жила в проходной комнате. Нехай бог миловает, ни с кем не ругалась. А Маринка мене не сотни, тыщи стоила. Но я не жалюсь.

– Спасибо, Анна Кирилловна, – ещё раз попытался остановить не в меру разговорившуюся женщину Пермяков. – Садитесь, пожалуйста. Потом мне расскажете остальное, – и он, взяв старушку под руку, отвёл к свободному стулу в переднем ряду. Возвратившись, продолжил: