Траектории СПИДа. Книга третья. Александра

Настенька растеряно посмотрела на адвоката.

– Возражаю, – быстро сказал он.

– Возражение принято, – согласилась судья.

Прокурор криво улыбнулся, давая понять, что не согласен с судьёй, но всё идёт в рамках закона и у него будет ещё возможность поднять этот вопрос позже. Он сел.

Зал сочувственно смотрел на Настеньку, теряясь теперь в догадках. Прокурор явно одерживал верх. Настенька сама подтверждала его версию. Неужели ей всё пришло во сне, и по этой причине разыгралась трагедия с убийством? Или действительно у неё было задание КГБ? Как же можно было такую тонко чувствующую натуру использовать в политических играх? Взоры обратились на адвоката, который сидел совершенно спокойно, только пальцы его быстро барабанили по кругленькому животу, обтянутому лёгкой спортивного вида майкой.

Судья тоже посмотрела в его сторону с нетерпением:

– У защиты будут вопросы к подсудимой?

– Разумеется, но сначала позвольте моей подзащитной сесть.

– Пожалуйста, – согласилась судья, – подсудимая сядьте.

Теперь я бы хотел попросить сначала выступить общественного защитника, если у суда нет возражений.

Суд не возражал. Татьяна Евгеньевна, мгновенно покраснев от волнения, встала, глубоко вздохнула, собираясь с силами и затем вдруг её речь полилась так, словно она всю жизнь тем и занималась, что защищала людей:

– Товарищи! Может быть, я неправильно обращаюсь, прошу меня тогда извинить, но мне впервые приходится выступать на суде. Передо мной лежит характеристика Болотиной и я, конечно, могу её прочитать, но, я уверена, что никто не сомневается в том, что она положительная. Я хочу сказать свои собственные мысли, которые пришли, пока я слушала речь прокурора.

Я женщина и потому, наверное, мне понятнее то, что произошло с подзащитной. Мне понятно и то, как она себя может чувствовать, слушая совершенно бездоказательные обвинения, высказанные с трибуны этого суда. Ну, как же можно говорить о какой-то жадности девушки, о её мечте завладеть богатым женихом, о том, что она вообще могла убить кого-то, когда ею написаны такие стихи? Я позволю себе прочитать эти несколько строк, опубликованных на днях в журнале.

Татьяна Евгеньевна взяла со стола последний номер "Литературной учёбы" и так же громко и чётко, как начала выступление, прочитала:

– Я упаду в тот час, когда останусь

и в сердце, и в душе совсем одна.

Тогда и вспомнится, и вызнается сразу,

Что я почти что каждому нужна.

Тогда откроется, что в вечер непогожий

Я для того явилась на земле,

Чтоб каждый слабый ставил ногу твёрже

С моею помощью, коль повстречался мне.

Выступающая сделала паузу, и в зале несколько человек зааплодировали. Но Татьяна Евгеньевна оборвала их дальнейшими словами:

– Здесь стоит подпись Джалита. Мы случайно узнали о том, что это стихи Болотиной и очень обрадовались за неё. Эти стихи были написаны девушкой давно и совсем не для публикации. Тогда это было кредо жизни, от которого она не отступила ни на йоту. Давайте проследим её основные шаги. После школы она трижды настойчиво поступала в институт, желая стать педагогом. И поступила, не смотря на огромные конкурсы. Она хотела быть полезной детям, как и писала в стихах. Но на её пути оказался негодяй, бросивший её в объятия таких же, как он негодяев. Любовь, о которой мечтает каждая женщина, внезапно обернулась для Настеньки, извините, мы её все так называем, трагедией, предательством лучших чувств и надежд. Что может сделать женщина в гневе? Всё. Но Настенька не сделала ровным счётом ничего. Она только отшвырнула от себя предавшего и продавшего её человека. И у неё хватило на это сил, не смотря на то, что она напоминает собой хрупкий аленький цветок. Ярость может наполнить человека сказочной силой.

Глядя на Татьяну Евгеньевну, трудно было усомниться в её словах, ибо сама то она была поплотнее и покрепче Настеньки, по крайней мере, в два раза.

– Товарищ прокурор намекал на хорошо продуманную операцию по ликвидации человека, в которой моя подзащитная играла будто бы главную роль. Извините, но это смешно было слушать. Разве не известно было вам, что после этого несчастного вечера Настенька пролежала в больнице с воспалением лёгких и потому не смогла продолжать учёбу. Ей пришлось от университета через весь город идти пешком в метельную ночь? Неужели и это входило в хорошо продуманную операцию?

Когда Настенька узнаёт, что её заразили СПИДом, она снова бросает учёбу, считая себя не вправе быть учителем. Я уверена, что родители Настеньки могли устроить её на высоко оплачиваемую работу и с поездкой за рубеж, но Настенька пошла работать к нам в музей Николая Островского на нашу очень маленькую зарплату и работает, мне не дадут соврать присутствующие наши сотрудники, буквально за двоих. Мы никогда не слышали от неё слова "нет" в ответ на наши просьбы. Она действительно родилась на свет, чтобы быть полезной людям. Мы благодарны ей за это и никому не позволим её обижать.

Татьяна Евгеньевна как-то угрожающе махнула рукой и села, тяжело дыша. Зал гремел аплодисментами. Настенька вцепилась руками в деревянный бордюр перед собой и непонятно какими силами удерживала слёзы, готовые вырваться из глаз. Тяжело выдержать, когда тебя ругают, но ещё тяжелее, когда за тебя заступаются, когда тебе признаются в любви в такие вот критические моменты жизни.

Пермяков поднялся, коротко улыбнувшись.

– Мне, с одной стороны, нелегко будет выступать после такой эмоциональной речи общественного защитника, а с другой стороны, мне кажется, что она полдела уже сделала. Но я всё же скажу несколько слов по этому весьма простому, на мой взгляд, делу.

Евгений Николаевич наклонился к сидевшим рядом Вере и Ирине Александровне, которые теперь буквально светились радостью:

– Сейчас начнётся самое главное. Не переживайте. Леонид Евгеньевич знает своё дело.

Пермяков вышел и встал посреди зала:

– Несколько минут назад мы услышали рассказ прокурора, изложившего литературную версию известных всем публикаций Аликберова по поводу непонятной пока гибели Вадима Попкова, но не более того. Я даже не называю это журналистской версией, поскольку ни в публикации, ни в выступлении прокурора нет ни одного реального факта, к сожалению, для нас, находящихся здесь в зале. Мы просто теряли время на выслушивание литературных выдумок со зверскими избиениями до смерти стакилограммового сильного парня хрупкой юной девушкой; нам предложили глухие намёки на связь девушки с могущественными органами государственной безопасности, которые, наверное, ночами тренировали Александру Болотину приёмам самбо или ещё каким-то другим, задумав зверское убийство ещё в то далёкое время, когда подзащитной моей было три года, поскольку именно тогда она потребовала от родителей называть её Настенькой, а не Сашенькой, как записано было в свидетельстве о рождении. Очевидно, уже тогда ей было приказано органами вести двойную игру, которую так гениально раскрыл перед нами прокурор.

К счастью для моей подзащитной, которая, хоть на первый взгляд и подтвердила некоторые аспекты обвинения, на самом деле она ничего подобного из красочно описанного не совершала. Автору публикаций Аликберову, а вслед за ним и прокурору, захваченным фантастическими разоблачениями, сыплящимися сегодня на наши бедные головы со всех сторон, трудно было поверить в то, что КГБ в этой истории проявила свою активность не с идеей убийства распутного молодого человека, а с целью обезопасить страну от распространения опасной болезни СПИД, которую привёз в Москву с собой иностранный подданный Аль Саид. Появление офицера КГБ в здании МГУ с вопросами о том, кто мог быть в контакте с алжирцем, корреспондент Аликберов расценил, как попытку органов прикрыть дело об убийстве, о котором в органах даже не знали, поскольку дело об убийстве закрыли значительно раньше, и с именем иностранца оно тогда не было связано. Публикация опорочила сначала органы, а затем и мою подзащитную.

Между тем, буквально три дня назад на партийной конференции была принята резолюция "О гласности", в которой записано следующее.

Пермяков взял со своего стола газету и зачитал строки:

– Конференция считает недопустимым сдерживание критических выступлений прессы, как и опубликование необъективной информации, задевающей честь и достоинство гражданина.

Сидевший и до этого тихо зал, теперь буквально замер, не слыша даже жужжавших на оконных стёклах мух. Всё внимание впаялось в небольшого человечика, неторопливо расхаживающего перед столом заседателей.

– Простим моей подзащитной, воспитанную в ней советской школой искренность, откровенность, честность и неумение самой бороться с ложью и фальшью, окружающие нас порой в этом мире. Эти добрые качества не сыграли ей на пользу при знакомстве с, как правильно было сказано товарищем прокурором, ловеласом Вадимом, человеком испортившим, очевидно, не одну женскую судьбу.

Моя подзащитная не вешалась на шею Вадима, как утверждалось только что. Она познакомилась с ним задолго до происшедшего, когда только поступила на учёбу в институт, где, к несчастью для неё учился уже и Вадим. Это он был инициатором их знакомства, он пригласил её в ресторан, где вместо приятного обеда получил пощёчины от своей новой знакомой за хамское поведение; это именно он организовал рождественский банкет, за который расплатился наличными, заработанными его родителями, а не им самим; он пригласил девушку в качестве переводчицы и одновременно японской гейши для услады своих друзей, а точнее нужных ему людей. Моя подзащитная оказалась жертвой троих мужиков, после, так называемой, любви с которыми бежала от такой радости через всю Москву ночью в метель от здания МГУ до самого центра домой, где упала без сознания и потом почти два месяца пролежала в больнице с воспалением лёгких. Всему этому мы найдём подтверждения в свидетельских показаниях.

А теперь я хочу задать несколько вопросов моей подзащитной.

Настенька встала.

– Ну что я вам говорил? Он разнёс прокурора, – восхищённо произнёс шёпотом Евгений Николаевич.

– Всё зависит ещё и от того, как отнесутся судьи, какое они получили указание, – не согласился с оптимизмом Инзубова отец Настеньки. – Но посмотрим.

Адвокат спрашивал:

– Когда вы столкнули с себя Вадима, а я допускаю, что в момент сильного психологического потрясения, каковым было групповое насилие, человек может быть неимоверно сильным, тому есть немало подтверждений, вам пришло в голову, что упавший на пол человек мёртв?

– Нет.

– О чём вы думали в тот момент, когда освободились от насильника?

– Хотела скорее уйти оттуда?