Зивелеос. Книга первая

– Я надеюсь, вы запомните этот урок, – голосом учителя, объясняющим детям теорему Пифагора, начал Зивелеос. – Вам не стоит больше изображать из себя владыку общества. Ваша власть с сего момента кончается почти полностью. Но кое-что я вам ещё оставлю. Понимаю ваше желание предложить мне сотрудничать с вами. Хочу сказать сразу, что меня такое сотрудничество не интересует. Я с бандитами дел не имею. Другое дело, если вы будете сотрудничать со мной. Это мы и обсудим на данном совещании.

Говоря это, Зивелеос легко перемещался по комнате. Нет, он не ходил. Его тело приподнялось на несколько сантиметров, делая человека как бы значительно выше, и скользило вправо и влево, поражая необычностью движений. Этот полёт, иначе назвать перемещения никак не получалось тем, кто за ним наблюдал, нисколько не мешал летающему продолжать говорить:

– Сейчас мы с вами пройдём в хранилище, и вы мне выдадите некоторые суммы долларов и рублей. Эти два человека помогут вынести их и погрузить в машину. Для того я их и задержал в кабинете. А то, что они потрепали вас немного, так это для порядка, чтоб вы поняли, кто сейчас хозяин. Дальнейшие ваши действия будут такими. Вы объявляете официально о банкротстве и завтра же начинаете выдавать всё, что положено физическим лицам, то есть вашим вкладчикам. До того, как мы пойдём в хранилище за деньгами, вы напишете приказ для всех отделений банка в нашей стране. Включайте ваш компьютер и приступайте к работе. Что будет потом, я сообщу позже. Если согласны, то начинайте и будете жить. Я даже сохраню пока за вами руководство. Если нет, говорите сразу и извините за последствия.

Зивелеос остановил своё движение напротив Аркадия Леопольдовича и сквозь большие очки посмотрел ему прямо в глаза.

– Но я не могу открыть сам сейфы, – дрожащим голосом проговорил управляющий.

– В этом я вам помогу, – улыбаясь, сказал Зивелеос, понимая, что дело движется в нужном направлении. – Пишите пока приказ филиалам и декларацию о банкротстве. Причину можете изложить в собственном варианте. Думаю, этому вы успели научиться.

Аркадий Леопольдович включил компьютер и потея от сознания того, что произойдёт утром во всей стране да и в мире при получении такого катастрофического заявления о банкротстве крупнейшей частной банковской системы, начал составлять тексты писем.

Наблюдая за его работой, Зивелеос пояснял некоторые аспекты будущего сотрудничества:

– У меня, Аркадий Леопольдович, было желание выбросить из окна вас и вашу команду. Это не сложно. Однако я не мститель. Я государственник. Если вы не станете возражать, мы перераспределим капиталы государства по справедливости. Благодаря чьей-то глупости, не будем уточнять сейчас, чьей именно, большая часть капиталов ушла от государства в частные карманы. Это я, как и весь народ, который вы ухитрились ограбить, считаю неправильным. Попробуем исправить несправедливость. Лично вам не рекомендую пытаться сбежать. Оставляю рядом с вами ваших же людей. Эти двое будут возглавлять вашу охрану. Уж вы передайте им такие полномочия. И можете не стесняться заявить прессе утром о том, что я вас навестил, и о нашем разговоре. Искажать нашу милую беседу, надеюсь, не станете.

Прошло немногим более часа с момента, когда голубая Вольво с Зивелеосом и бритоголовыми подкатила к чёрному входу банка. Небо на востоке начинало светлеть. Приближалось утро. Те же бритоголовые вынесли мешки и погрузили в багажник машины. Вышедший с ними Зивелеос поблагодарил носильщиков и отправил назад в банк:

– Возвращайтесь к своему шефу и берегите его. Машину вам скоро вернут. Задача вам ясна и до скорой встречи.

Ещё через несколько минут Зивелеос, сам управлявший машиной, остановил её в тёмном переулке. В следующую минуту сюда же подъехали Жигули. Мешки быстро были перегружены, Маша села за руль, а Зивелеос на заднее сиденье. Сняв с головы шляпу и наушники, он откинулся назад головой и пробормотал:

– Извини, Машенька, я слегка вздремну.

Девушка улыбнулась и ничего не сказала. Ей тоже смертельно хотелось спать. День был таким длинным. Но женщины сильнее мужчин. А кто спорит?

Это кошмар, а не сенсация!

С самого утра за газетой «Московская невралька» у киосков, лотков и к торговцам печатных изданий в переходах и на станциях метро потянулись очереди. Через всю первую полосу газеты шёл крупный заголовок «Детская республика Зивелеос». Бросался в глаза читателям и огромный портрет Зивелеоса, нарисованный юным художником новой республики. На других страницах шёл рассказ женщины очевидца, приславшей в редакцию письмо с описанием новой жизни детей, сопровождавшийся фотографиями весёлых лиц ребят.

В этом же номере газеты, на последней странице, но которую иные читатели замечали первой, сообщалось о ночном нападении на квартиру журналиста Самолётова и об аресте неизвестных преступников сотрудниками службы безопасности, случайно оказавшихся поблизости от места преступления. Газета выражала протест преступному миру в отношении совершённого акта насилия, который лишь случайно был остановлен.

Майор Скориков, успевший вздремнуть лишь несколько часов, да и те, находясь в беспокойном полусне, был срочно вызван к генералу Казёнкину, где ему пришлось долго объяснять, что, приехав ночью в редакцию газеты следом за машиной редактора и, как они предполагали, ехавшего с ним Самолётова, он с удивлением узнал, что редактор только что отправил своего талантливого журналиста в командировку в эту самую детскую республику. Майор решил, что сенсационный материал будет готовиться Самолётовым и никак не предполагал, что у редактора уже был готовый текст письма и фотографий. Майор выразил своё возмущение по поводу отправки Самолётова неожиданно ночью, когда с ним хотели поговорить в службе безопасности, на что редактор с не меньшим возмущением ответил, что это его право давать указания своим сотрудникам, и что, если кто-то из его людей интересует службу безопасности, то надо ставить в известность об этом главного редактора, и тогда не будет подобных казусов.

Скориков просил редактора не сообщать ничего о ночном происшествии. В ответ редактор хмыкнул. Майор попросил объяснить, означает ли этот хмык согласие или возражение. Однако пояснения даны не были.

Короче говоря, офицер и главный редактор мирно поругались, и майор уехал ни с чем, поручив одному из своих младших офицеров немедленно сесть в поезд и постараться встретить Самолётова в детской республике до того, как тот подготовит статью в газету. Так что утренняя публикация оказалась для него полной неожиданностью, за исключением сообщения о нападении на квартиру, появление которого в газете майор без удовольствия, но ожидал, понимая, что свобода печати давно перешла все границы допустимой в обществе демократии.

Пока генерал проводил разнос майору, вызвав для этого чуть ли не весь руководящий состав, включая Полковника Глупого (с ударением на букву «о», а не «у»), в столице разворачивался новый скандал, опять же связанный с Зивелеосом. Об этом сообщили генералу Казёнкину по телефону в тот самый момент, когда майор Скориков закончил своё оправдательное выступление, нисколько его не оправдавшее в глазах руководства. И не известно, чем бы кончился разнос, если бы не этот звонок по телефону, доложивший о том, что крупнейший частный банк уважаемого всеми Аркадия Леопольдовича объявил о своём банкротстве, а через несколько минут состоится пресс-конференция с управляющим, то есть с Аркадием Леопольдовичем, где он намерен рассказать всему миру о ночном визите к нему Зивелеоса, ограбившего его банк.

Доложили так же, что в связи с этим чрезвычайным происшествием торги на валютной бирже приостановлены до выяснения деталей происшествия. Назревала паника. Генерал прервал совещание и помчался на пресс-конференцию.

По дороге генерал был потрясён увиденной картиной длинных очередей у всех банков, которые тут же позакрывали свои конторы. Прямо из машины он позвонил своему другу из Альфа банка. На вопрос генерала тот ответил, что тоже закрыл свои отделения, поскольку народ успел прослышать о том, что Зивелеос ограбил банк Аркадия Леопольдовича и пригрозил, что начал передел собственности, то есть хочет грабить все частные банки. Народ ринулся забирать свои вложения, но только Аркадий Леопольдович почему-то дал распоряжения всем своим отделениям выдавать вклады без ограничений.

Генерал переменился в лице. Его основные вклады были у Аркадия Леопольдовича. Если не успеть, могут возникнуть осложнения. Зивелеос коснулся святая святых – частных банков. Это превращалось в кошмар. Где он, проклятый Зивелеос? Почему его видят все, кроме сотрудников службы безопасности? Что себе думают учёные? Где их хвалёная когда-то наука? «Правда, – спохватился мысленно Казёнкин, – добрая половина учёных сбежала за границу, а вторая половина жалуется на отсутствие денег на научные исследования. Некоторые даже принимают участие в забастовках. А не сбежал ли за рубеж и этот коллега академика – Наукин, что его здесь никак не найдут столько времени? Тогда кто же такой Зивелеос?». Мысль, что под личиной Зивелеоса прячется маститый учёный Наукин, давно не давала покоя Казёнкину. Но догадка ничем не облегчала поиски. Если бы знать точно, что это он летает по городу, наводя страх на обладателей крупной наличности, то можно было бы для начала взять под наблюдение родных или даже арестовать их в качестве заложников, пристать к друзьям, знакомым. Тут много вариантов придумывалось. Но вот беда, все опросы очевидцев говорили о том, что Зивелеос скорее молод, чем стар, а Наукину, как показало личное дело, было уже под восемьдесят.

«Но почему же Аркадий Леопольдович не сообщил о прибытии Зивелеоса в банк? – с негодованием подумал Казёнкин. – Ведь группа захвата готова к операции в любой момент. Знали бы только, где найти Зивелеоса. И вот, пожалуйста, он объявляется опять в центре Москвы, а узнают об этом в управлении лишь после его исчезновения с крупными суммами денег, между прочим. И до сих пор никто не знает, что именно случилось, а уже собирается пресс-конференция». Последнее больше всего бесило генерала. Как с такими людьми можно навести порядок в стране?

Прорваться в здание банка перед журналистами можно было только в мечтах. Войти в здание незамеченным фото и видеокамерами тоже было из области фантастики. Фактически же пришлось идти через строй нацеленных объективов, над которыми то и дело сверкали вспышки, и отвечать однотонно на все вопросы: «Я сам ещё ничего не знаю, но ситуация под контролем». Фраза родилась автоматически, и генерал повторял её не в силах заменить чем-нибудь более умным, хотя чувствовал, как будут теперь развлекаться журналисты пространными рассуждениями о том, что «ситуация под контролем, хотя ничего не известно». Генерал понимал абсурдность, но язык сболтнул, а остановиться уже не мог, повторяя глупость снова и снова. Ему вспомнилось, откуда он взял эту фразу. Ну, конечно, это было, когда первый президент страны на съезде сказал те же слова о контроле относительно событий в Прибалтике, явно не зная о том, что начавшиеся события давно вышли из-под его контроля. «Вот так, – подумал Казёнкин, – глупость одного может автоматически передаться другому».

Проходя уже в зал, где собрался весь цвет средств массовой информации или точнее антикоммунистической пропаганды, генерал попытался кому-то ответить неоднозначно, однако получилось, как он тут же понял, ещё хуже. Один из юрких журналистов вынырнул из толпы под самым носом Казёнкина и, глядя объективом фотоаппарата Никон прямо в рот офицеру, спросил, не считает ли он ограбление частных банков сенсацией мирового масштаба. Генералу хотелось плюнуть в журналиста, но он только бросил в сердцах:

– Это кошмар, а не сенсация! – и рванулся вперёд, не отвечая больше ни на чьи вопросы.

Аркадий Леопольдович сидел на сцене, напоминая собой ощипанную курицу. На правой стороне лица слегка припудренный, но тем не менее заметно проявлял себя большой синяк под глазом, а сам глаз, как и другой без синяка, был явно невыспавшимся и очень утомлённым. Округлые и всегда розоватые, как бока поросёнка, щёки теперь заметно потускнели и словно обвисли по причине расстроенности чувств. Даже волосы всегда гладко причёсанные в это время тоже были гладкими, но какими-то разбросанными в разные стороны, очевидно, не расчёской, а простой пятернёй пальцев. Старался Аркадий Леопольдович держаться в прежней бодрой форме, старался, но не очень это получалось. По-видимому, шок, который ему довелось испытать сегодня ночью, не навещал его даже в тяжёлые тюремные годы. Так что руки, лежавшие на столе перед многочисленными микрофонами, заметно подрагивали, не отставал от них и лоснящийся великолепием ухоженности подбородок, глаза бегали из стороны в сторону, не останавливаясь на конкретных лицах и совсем бы забегались, если бы не спасительные постоянно моргающие ресницы, скрывающие хоть на мгновения суетливо мечущийся страх.

Голос, прерываемый частыми паузами, оставался спокойным. Бывший зек хорошо натренировал актёрское мастерство, уяснив себе, что пауза для сокрытия актёрского волнения или забытого текста, является первейшим средством спасения.

Рассказав даже с некоторой долей юмора о ночном визите к нему Зивелеоса, Аркадий Леопольдович опустил эпизод с поиском третьего угла в руках своих подопечных, не сочтя нужным упоминать столь неприятную для него подробность, и объявил о банкротстве банка, являющегося следствием насильственных действий, при борьбе которыми он, хоть и выглядел по его описаниям героем в высшей степени, но не в состоянии был устоять сверх человеческой силе, наступающей на всё общество. Журналистам было пояснено, что в связи с распоряжением Зивелеоса деньги на первом этапе будут раздаваться только физическим лицам, а до предприятий и различных организаций, то есть юридических лиц, дело может таким образом не дойти вообще.

Журналисты завалили интервьюируемого вопросами, ответы на которые были крайне пессимистичными.

Генерал мрачнел всё больше и больше. Ему не хотелось отвечать ни кому-нибудь, ни за что-нибудь.

После отдельных переговоров с Аркадием Леопольдовичем, во время которых управляющий банком и президент совета директоров успокоил Казёнкина относительно его собственных вкладов, как внутри страны, так и за рубежом, генерал вернувшись в свой кабинет распорядился создать специальную группу захвата с круглосуточным дежурством на восемнадцатом этаже здания банка в непосредственной близости от кабинета управляющего, к которому, как предполагалось, Зивелеос обязательно должен явиться в ближайшее время.

Счастье полёта

Целый день Самолётов отдыхал на метеостанции Тараса Евлампиевича. Отоспавшись, он с добрыми друзьями тётей Катей, дядей Алёшей и Машенькой собирали малину и смородину, с удовольствием бродя по зарослям затерявшегося лесного участка. Николай и не намечал искать грибы, да они сами попадались, то большие красные сыроежки, то аккуратненькие подберёзовики на длинных ножках, то семейки опят, облепившие стволы старых берёз. Посмотреть на что и порадоваться чему в лесу было предостаточно. Бабье лето подходило к концу, продолжая восхищать последними погожими деньками.

Но к вечеру Николай опять облачился в свой полётный костюм и направился в город по воздуху.

Миллионы людей летали над Москвой, точнее вблизи неё, на самолётах, наблюдая столицу с большой высоты и на большой скорости. Не многим удавалась облетать город вертолётами с меньшей скоростью и на меньшей высоте. Но все картины, виденные ими не могли ни коим образом сравниться с неописуемым восторгом, охватывавшим Николая при полёте в абсолютной тишине, когда он паря, как птица, но не прилагая никаких усилий, не тратя никакой собственной энергии, мог вздыматься и опускаться, лететь быстрее и медленнее, в любую сторону и любоваться каждым кусочком земли, представляющимся сверху ещё великолепнее и прекраснее, благодаря иному освещению, проистекающему сверху, отражающемуся в любом озерце, любой невысохшей лужице и даже порой в колодце. Эти сверкающие отблески света, возникающие в самых неожиданных местах, среди высоких деревьев и зелёных лугов, между домами и на бегущей куда-то речушке, в стёклах чьих-то очков, обращённых внезапно к небу, и в зеркалах торопящихся по своим делам автомобилей напоминали собой бриллианты, разбросанные повсюду отнюдь не для того, чтобы гордиться богатством, а с одной единственной целью украсить собой землю, позволить восхищаться ею всякому приятному взору.

«Какое счастье, – в который раз уже думал Николай, – что именно мне представилась такая возможность летать свободно, как птица и даже лучше! Какое счастье!»

Это случилось почему-то именно с ним. А могло произойти с другим человеком. Но никто никогда не может предсказать, что и с кем случится на самом деле. Так уж построена жизнь. Существующие во всех концах земли предсказатели суть шарлатаны и не более того. Встречаются среди них, как и в любой профессии, люди с большим умом и с меньшим. От этого и только зависит в какой степени им верят и в какой мере их предсказания могут более менее совпасть с реально происходящим. Штука лишь в том, что о совпадениях, которых по теории вероятности бывает до пятидесяти процентов, все громко говорят и славят предсказателя, а о несовпадениях помалкивают или находят объяснения, почему то или иное предсказание не сбылось. Но дело не в этом.

Фамилию Самолётов имел Николай, но и его отец, и дед. Однако им не довелось летать, как и тысячам однофамильцем, а Николай летит над землёй и сам, без чьей-либо помощи.

«Но стоп! – приказал своим мыслям Николай. – Что значит «без чьей-либо помощи?» Да не будь Тараса Евлампиевича, его светлой учёной головы, разве случилось бы всё то, что начинает будоражить весь мир? Ни в коем случае».

Он, Николай, летит сейчас, куда хочет, и никто не может его остановить. А ведь как всё непросто начиналось.

К нему, как к журналисту, пришла в кабинет чудная девушка с замечательным русским именем Маша, русой косой и большими чёрными глазами. Он так и сказал ей при первом знакомстве: «Какое прекрасное у вас русское имя, Маша, не говоря обо всём остальном». А она ответила со смешинкой в голосе: «Прошу не заигрывать». И потом она сама высказала восторги по поводу его публикаций в газете, за которыми она следила чуть ли ни с первых дней появления Николая в газете. В ответ на что Николай тоже попросил не заигрывать комплиментами, поскольку «Московская невралька», хоть и является наследницей бывшей самой известной в стране газеты, но теперь имеет очень малый тираж и вряд ли красивые девушки читают её регулярно. Маша сделала вид, что пропустила мимо ушей слова «красивые девушки», заявив, что пришла к Самолётову именно по причине его статей, в чём он скоро сможет убедиться, и пригласила его взять интервью у очень замечательного учёного, который сам просит его об этом, поскольку речь пойдёт о чём-то необычном.

Николай хотел отказаться, и начал было объяснять Маше, что он работает в другом отделе и по другой тематике, а наукой занимается отдел по соседству, но Маша прервала его, сказав коротко: «Нам нужны именно вы и никто другой».

Николай не стал спорить. Ему понравилась девушка. Он сел в её машину Жигули, и они поехали за город. Весна была тогда в самом разгаре. Зелёные краски свежей листвы захватывали дух, соревнуясь в этом с яркой голубизной неба и необыкновенной прозрачностью воздуха, которая казалось невидимой, но осязаемой каждой клеточкой организма. Николай не знал, о чём говорить с незнакомкой и стал читать свои стихи. Он угадал настроение девушки. На неё тоже действовала весна. На дачу к тётушке они приехали друзьями.

Здесь Николай познакомился с Тарасом Евлампиевичем. Устроившись под развесистой яблоней за небольшим деревянным столиком они долго беседовали, попивая сухое молдавское вино. Конец весны выдался жарким. Вокруг всё цвело, в воздухе носились шмели, пчёлы, осы, обдавая беседующих неожиданным жужжанием, заглушающим на мгновение стрекотание кузнечиков и неторопливую любовную перекличку дроздов.

Самолётов думал, что приехал взять интервью для газеты, но разговор пошёл так, что спрашивал в основном этот солидного вида учёный, а Николай, отвечая на бесконечные вопросы, рассказывал о себе, своих планах на будущее, читал стихи, пояснял своё понимание политики и того, что происходило в стране.

Тараса Евлампиевича заинтересовало, что бы сделал молодой журналист, если бы ему представилась возможность стать президентом страны. Самолётов напомнил, что такой опрос уже проводился в стране.

– Ну, а всё-таки, вы бы что сделали? – настойчиво спросил Наукин.