в облаках алебастровых
планета –
как Ленин,
мудра и лобаста.
……………………………..
Чтобы стала поющей силищей
корабельщиков,
скрипачей…
Ленин был
из породы
распиливающих,
обнажающих суть
вещей
………………………………….
Врут, что Ленин был в эмиграции
(Кто вне родины – эмигрант.)
Всю Россию,
речную, горячую,
он носил в себе, как талант!
И это не заказная поэма, а мысли, рождённые в загадочной глубине поэтической души, рождённые самой жизнью. Что же касается «пучины безверия, хамства и загнивания», о которой так беспокоится автор биографии, то вспоминаются строки Эдуарда Багрицкого, которые приводит в своей книге сам же советскофоб Бердинских:
Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадский лёд.
…………………
Чтоб земля суровая
Кровью истекла,
Чтобы юность новая
Из костей взошла…
Но и тут, цитируя эти замечательные стихи, автор книги добавляет свою ложку дёгтя в бочку мёда, комментируя их: «Гипнотически действующие строки – своим ритмическим напором, звукописью, мелодикой… А по сути – аморальная проповедь само– и отцеубийства: подобно тому, как позднее «прославлялся подвиг» небезызвестного Павлика Морозова…»
Ну, оставим честного и принципиального пионера Павлика Морозова в покое, а обратим внимание на то, что показалось аморальным автору в стихах Багрицкого. Очевидно, слова о том, что земля будет истекать кровью, а на ней из костей юность новая взойдёт. Это автору кажется мазохизмом. Но разве не та же мысль звучит у другого поэта Владислава Ходасевича в сборнике стихов «Путём Зерна», о котором тот же Бердинских пишет похвалу: «Основополагающая идея сборника «Путём Зерна» – умирание ради нового рождения – оказалась не только трагичной, но и оптимистически актуальной для тогдашней России (таковой, впрочем, эта идея остаётся и поныне):
Проходит сеятель по ровным бороздам.
Отец его и дед по тем же шли путям.
Сверкает золотом в его руке зерно,
Но в землю черную оно упасть должно.
И там, где червь слепой прокладывает ход,
Оно в заветный срок умрет и прорастет.
Так и душа моя идет путем зерна:
Сойдя во мрак, умрет – и оживет она.
И ты, моя страна, и ты, ее народ,
Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год, —
Затем, что мудрость нам единая дана:
Всему живущему идти путем зерна».
Почему же у Ходасевича это оптимистично хорошо, а у Багрицкого аморально плохо? А всё очень просто. Эдуард Багрицкий признанный советский поэт. Его песню «Нас водила молодость» распевает вся страна, и стар и млад. А Ходасевич антисоветский эмигрант, о чём автор не забыл упомянуть: «Трагичность ситуации в России, разгул «красного» террора, осознание дальнейшего сотрудничества с большевиками как фактического соучастия в их преступлениях, скорее всего, и послужили для поэта причиной его отъезда за границу, ставшего началом пожизненной эмиграции».
И такой подход к описанию биографий поэтов и их творчества наблюдается на протяжении обоих томов, но особенно ярко советскофобия Бердинских проявилась в пятой главе «Союз Советских писателей и «машина» советской поэзии». Здесь автор пытается всё перевернуть с ног на голову. Говоря о первом объединительном съезде Союза советских писателей 1934 года, он так определяет цели руководства страны: «Для чего же из разрозненных и постоянно враждующих литературных групп и организаций понадобилось правящему режиму создавать некую единую систему, свести эту «разношёрстную публику» к какому-то «общему знаменателю», загнав её в нечто подобное казарменному стойлу (как бы высокопарно всё это ни называлось)? Ответ, в общем-то, на поверхности: для тотального партийно-государственного контроля над литературой – как и над всем обществом».
Как легко брякает словами ненавистник советского строя. «Загнать писателей в казарменное стойло». Нет, не это было задачей съезда писателей. Ведь объединение было добровольным. Не хочешь вступать в Союз – никто не настаивает. Но разве лучше обстоит дело сегодня, когда после развала СССР в стране образовались Союз писателей России, Союз российских писателей, Российский союз писателей, Союз писателей Москвы, Интернациональный союз писателей, Международный союз писателей "Новый современник", Российский союз профессиональных литераторов и множество разных группировок? Пишущий творчески человек начинает метаться между разными объединениями, не зная, к кому примкнуть, чтоб было больше отдачи от его творений, чтоб принести больше пользы стране. А разницы между объединениями почти никакой. Прав или особых льгот ни у кого нет. Это раньше член Союза писателей мог поехать по льготной путёвке в санаторий или дом отдыха Союза писателей, имел право на дополнительную жилую площадь, не числился безработным, занимаясь только своим творчеством, по достижении определённого возраста получал пенсию. Теперь всего этого нет, как не было и до первого съезда Союза писателей. И писали все по-разному. А то, что всё подчинялось одной идее построения социализма и коммунизма, так на то мы и назывались социалистическим государством. Кто не соглашался с идеей, мог выехать и не мешать строительству нового общества.
Автор опуса Бердинских назвал «утилитарной прагматикой» абсолютно справедливо обозначенные в докладе на съезде А. Ждановым цели, поставленные перед литераторами: быть «инженерами человеческих душ», «не бояться обвинений в тенденциозности», заняться задачей «идейной переделки и воспитания трудящихся людей в духе социализма». Главными героями их произведений должны стать «активные строители новой жизни: рабочие и колхозники, партийцы и комсомольцы» Литература «должна служить делу социалистического строительства».
Что здесь неправильно? Сегодня мы уже четверть века не можем определить национальную идею государства, а тогда она выражена была чётко. Но с этим никак не соглашается советскофоб Бердинских, и в качестве контраргумента он цитирует Б. Пастернака, «который, считая что «советская поэзия» сложилась именно в 1920-1930-е годы, пояснял и развивал эту свою мыль (в письме Шаламову, 9 июля 1952 года):
«Дальше дело пошло ещё хуже. Наступили двадцатые годы с их фальшью для многих и перерождением живых душевных самобытностей в механические навыки и схемы… Именно в те годы сложилась та чудовищная «советская» поэзия, эклектически украшательская, отчасти пошедшая от конструктивизма, по сравнению с которой пришедшие ей на смену Твардовский, Исаковский и Сурков… кажутся мне богами».
Что тут можно сказать? Сам Пастернак прожил большую часть жизни в советское время и обрёл известность именно в те годы, когда складывалась, по его словам, «чудовищная советская поэзия». Стало быть, и он её часть. Марина Цветаева в своей статье «Владимир Маяковский и Борис Пастернак» писала: «До 1920 года Пастернака знали те несколькие, что видят, как кровь течёт, и слышат, как трава растёт». И Марина Цветаева формировалась как поэт в эти годы, и Осип Мандельштам, и Эдуард Багрицкий, и Илья Сельвинский, не говоря уже о Владимире Маяковском, Сергее Есенине, Андрее Белом, творивших в те самые двадцатые годы и оказавших огромное влияние на поэзию начинающих поэтов.