Пером по шапкам. Книга вторая. Жизнь без политики

По-старому поем,

Как нас учили бабушки и деды.

Друзья! Друзья!

Какой раскол в стране,

Какая грусть в кипении веселом!

Знать, оттого так хочется и мне,

Задрав штаны,

Бежать за комсомолом.

Кто заставлял певца русской природы писать о Ленине сокровенные строки в поэме Гуляй-поле:

Застенчивый, простой и милый,

Он вроде сфинкса предо мной.

Я не пойму, какою силой

Сумел потрясть он шар земной?

Но он потряс…

Шуми и вей!

Крути свирепей, непогода,

Смывай с несчастного народа

Позор острогов и церквей.

Бердинских посвятил главу Сергею Есенину, но ни слова о том, как восторженно поэт воспринял революцию. Зато он пишет о том, что деревни, которую воспевал Есенин, на самом деле не было никогда, что она была придумана поэтом. Но почему-то миллионы почитателей стихов Есенина любят его за искренность чувств, за прекрасное отображение русской природы, за неподдельную любовь к России.

Можно привести в пример и другого советского поэта, всего себя отдавшего советской власти – это Владимир Маяковский, которому тоже посвящена глава, но и в ней Бердинских умело обходит тот факт, что Маяковский был настоящим певцом революции. Ему никак нельзя было по своей идее цитировать, например, строки из поэмы «Хорошо»:

Я

земной шар

чуть не весь

обошел,-

И жизнь

хороша,

и жить

хорошо.

А в нашей буче,

боевой, кипучей,-

и того лучше.

Или из «Левого марша»:

Глаз ли померкнет орлий?

В старое ль станем пялиться?

Крепи

у мира на горле

пролетариата пальцы!

Грудью вперёд бравой!

Флагами небо оклеивай!

Кто там шагает правой?

Левой!

Левой!

Левой!

Бердинских понимает, что талантливых поэтов, принявших революцию и советский строй, выбросить из истории невозможно, поэтому он всеми силами старается показать, что социализм только портил таланты, убивал их своей сущностью. Ему кажется, что в настоящее время вообще нет русской поэзии, о которой можно что-то говорить, поэтому из-под пера его выходит: «С 1895 года в России начался не календарный, а реальный XX век русской поэзии, завершившийся ровно через 100 лет – со смертью И. Бродского (январь 1996 года)…Тысячи способных стали талантами, а многие таланты превратились (пусть на короткий временной промежуток) в гениев. И всех окрыляла эпоха. Предчувствие тотального краха привело к созданию искусства невероятной силы и красоты».

В книге даются биографии и творческие характеристики поэтов разных течений: символистов, акмеистов, футуристов, имажинистов, обэриутов и поэтов, находящихся вне литературных течений. Как бы подводя итог этому времени, автором утверждается: «После революции 1917 года и Гражданской войны рухнула двухвековая рафинированная великолепная русская культура жизни – со всеми её мироощущениями, восприятиями, впечатлениями, образом мыслей, движениями души…».

Но если соглашаться с таким заявлением, то нельзя при этом не сказать о рождении новой, может быть, не менее великой культуры с театром Константина Станиславского, Владимира Немировича-Данченко и Всеволода Мейерхольда, музыкой Дмитрия Шестаковича и Сергея Прокофьева, Георгия Свиридова и Александра Дунаевского, живописи Александра Дейнеки и Владимира Серова, писателями Максима Горького, Михаила Шолохова, Андрея Платонова, Ильи Эренбурга, поэтов Александра Блока, Сергея Есенина и Владимира Маяковского.

Я позволю себе вспомнить ещё раз, что написал в своей биографии Бердинских о вожде российского пролетариата В.И. Ленине: «свою страну загнал на 70 лет в пучину безверия, хамства, загнивания и ещё в нескончаемые грехи, какие только возможно». А вот что написал его современник Андрей Вознесенский об этом человеке в своей поэме «Лонжюмо»:

Струится блокнот под карманным фонариком.

Звенит самолёт не крупнее комарика.

А рядом лежит