Траектории СПИДа. Книга первая. Настенька

"О планах ЦРУ по приобретению агентуры влияния среди советских граждан".

Затем поплыли строки текста, отпечатанного на специальной бумаге:"… американская разведка ставит задачу осуществлять вербовку агентуры влияния из числа советских граждан, проводить их обучение и в дальнейшем продвигать в сферу управления политикой, экономикой и наукой Советского Союза. ЦРУ разработало программы индивидуальной подготовки агентов влияния…"

Строки остановили бег. Громыко рассуждал про себя:

– Агенты влияния. Кому-кому, а министру иностранных дел не понять этот термин было невозможно. Сколько таких агентов влияния использовалось по всему миру дипломатией? Влиятельные люди всегда являлись источниками информации. Но делать на них ставку? Готовить специальную сеть агентов влияния? Это казалось новым. И эти слова вызвали тогда смешок среди своих при чтении доклада. Думали, что Андропов просто выдрючивается, напуская важность на свой комитет безопасности.

Впрочем, что значит "среди своих"? Кто из них был свой на самом деле? А те, что посмеивались, может, и есть эти агенты влияния и потому пытались всё обратить в шутку?

Перед глазами снова поплыли строки доклада:

"Руководство американской разведки планирует целенаправленно и настойчиво, не считаясь с затратами, вести поиск лиц, способных по своим качествам в перспективе занять административные должности в аппарате управления и выполнять сформулированные противником задачи. При этом ЦРУ исходит из того, что деятельность отдельных, не связанных между собой агентов влияния, проводящих в жизнь политику саботажа в народном хозяйстве и искривления руководящих указаний, будет координироваться и направляться из единого центра, созданного в рамках американской разведки.

По замыслу ЦРУ целенаправленная деятельность агентуры влияния будет способствовать созданию определённых трудностей внутриполитического характера в Советском Союзе, задержит развитие нашей экономики, побудит вести научные изыскания в Советском Союзе по тупиковым направлениям".

Громыко размышлял:

Изложенные идеи поражают циничностью и бесчеловечностью. Ведь если всё так и планируется, то удар готовится не только по Советскому Союзу, но и по всему миру. Что значит направить научные исследования крупнейшей державы в тупиковые направления? Да это торможение прогресса целого человечества. Что значит развалить экономику и строй такого государства, как Советский Союз? Это, по сути, приостановить развитие всего мира, не только СССР.

Однако эти строки доклада писал Андропов, которого уже нет в живых. С ним можно было решить, можно было посоветоваться. А сегодня с кем? Агент ли влияния Горбачёв? Но его, кажется, сам Андропов тянул из глубинки. Однако там его могли хорошо представить министру, возможно даже с акцентом на то, что молодой растущий комсомольский в прошлом вожак всегда откликается на просьбы КГБ? Да он и сам мог проявить себя перед высокими чинами. Может, и ещё были причины? Но теперь важно не это. Важно знать известно ли ещё кому-то об этом американском варианте. Наверняка, известно, но кому?

Компьютер головного мозга включился…

На календаре весенними красками проступал апрель тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года.

ЛОНДОН КОНЕЦ 1984 ГОДА

Известие о смерти партийного лидера СССР Черненко будущий Генеральный секретарь мог получить, находясь вместе со своей супругой с неофициальным визитом в Великобритании в гостях у Премьер-министра госпожи Тэтчер, и в этом случае, если бы велось следствие по делу об очередной скорой кончине главы государства, то привлечь подозреваемого уже потому было бы трудно, что алиби было налицо – подозреваемый не находился в это время в стране, где кончалась в это время жертва. Но одно маленькое обстоятельство всё же могло бы уличить, если бы следствие велось – это поведение супружеской пары в Англии. Приглашённые далеко ещё не первые лица в своей стране супруги Горбачёвы в английском королевстве вели себя по королевски, будто хорошо знали, что уже держат всю великую Российскую державу в своих руках, а потому позволяли себе многое.

Выступая, к примеру, в качестве настоящих коммунистов и претендуя где-то на лидерство в мировом коммунистическом движении (всего какую-то неделю назад Горбачёв ярко прочитал доклад "Живое творчество народа" на крупной научно-практической конференции, посвященной вопросам совершенствования развитого социализма и идеологической работы партии) супруги коммунисты тем не менее позволили себе вместо запланированного программой посещения могилы основателя коммунистического движения Фридриха Энгельса направиться по просьбе Раисы Максимовны Горбачевой осматривать жилые апартаменты госпожи Тэтчер, чтобы, стало быть, примериться к западной роскоши, прикинуть, что можно будет сделать у себя, что б уж никак не хуже.

– Посмотри, Мишенька, какие богатые унитазы. А ванные с подводным массажем просто чудо. Это надо обязательно перенять, – волнуясь, говорила полушёпотом российская супруга.

О, а у Тэтчер, как на грех, такое изумительное колье на шее, что бедное женское сердце Раисы Максимовны опять затрепетало:

– Мишенька, ты видишь? Надо обязательно заехать в ювелирный шоп (что на английском языке означает "магазин") и купить такое же колье мне. Не могу же я выглядеть дурнушкой, когда мы будем у власти.

Просьба женщины – приказ для мужчины и не прошло много времени, как владелец лучшего ювелирного магазина Лондона показывал советским гостям прекрасной работы колье в точности такое же, что было у госпожи Тэтчер, но объясняя при этом, что продать его никак не может, поскольку в Великобритании с её древними, как мир, обычаями не принято продавать украшения такие же, как носит госпожа Премьер-министр.

– Да вы не спорьте, – настаивала упрямо миссис Горбачёва, – а позвоните ей.

На что только не шла в этот раз госпожа Тэтчер, чтобы ублажить все капризы привередливых гостей, один из которых должен был стать новым главой великой Руси. В ответ на звонок, разрешение продать русским колье, было незамедлительно дано.

Владелец магазина по инерции спросил, знает ли госпожа Российская принцесса, сколько стоит такое колье, но вопрос был явно неуместен. Когда оплата идёт не наличными и тем более не за личный счёт, вопрос о цене даже неприличен.

А в это время уже могло бы идти в Англию долгожданное сообщение о том, что место Генерального свободно, так что тут уж никак нельзя было отставать от Запада пусть сначала в безделушках, стоящих целое состояние, а позже и во всех остальных вопросах, чтобы Джордж Буш, которого мы уже вспоминали, мог смело сказать на пресс-конференции в том же Лондоне, но уже в 1991 году после встречи "Большой Семёрки":

– Горбачёв дал необратимое обязательство, и я бы хотел, чтобы курс, на который вступил он и другие республики, был бесповоротным. И с нашей стороны существует решимость помочь дальнейшему осуществлению реформ всеми практически возможными способами. Поскольку эти реформы не являются только внутренним делом. Советский Союз продвигается в направлении демократии и действительно продемонстрировал реальную заинтересованность в ней. Это рынки, это капитализм… Я думаю, что он понимает, что у них в данный момент смешанная экономика, однако, откровенно говоря, мы разъяснили, что чем скорее произойдет переход к полной приватизации и частной собственности в сельском хозяйстве, тем лучше".

Однако эти слова с упором на "Горбачёв дал необратимое обязательство", "Это рынки, это капитализм", "Он понимает" и "мы разъяснили" были совершенно недопустимы для произнесения вслух и никак не могли прозвучать, хотя имелись в виду, в те дни, когда чета Горбачевых счастливая неслась, как на крыльях, из Лондона в Москву, согреваемая теплом драгоценного колье, навстречу своему звёздному часу.

Нет, Черненко к тому времени ещё не умер. Прошло ещё три с лишним месяца прежде чем это произошло.

МОСКВА АПРЕЛЯ 1985 ГОДА

На заседании Пленума ЦК КПСС с предложением об избрании нового Генерального секретаря партии выступил Андрей Андреевич Громыко:

– Товарищи! Мне поручено внести на рассмотрение Пленума ЦК КПСС предложение по вопросу о кандидатуре Генерального секретаря ЦК. Единодушно Политбюро высказалось за то, чтобы рекомендовать избрать Генеральным секретарём Михаила Сергеевича Горбачёва.

Разлившиеся в тишине шумящим потоком аплодисменты были эхом уходившей старой привычки (о чём ещё никто не догадывался) аплодировать всегда, когда радуешься тому, чему аплодируешь, и когда не радуешься этому, но аплодируешь потому лишь, что все так делают, и нельзя показать, что ты другой и думаешь иначе, и не хочешь выбирать того, кому сейчас аплодируешь, нельзя показать каков ты на самом деле, чтобы не убрали тебя с твоего поста, с твоей зарплаты и из насиженной тёплой комфортабельной квартиры.

Может так быть, что кто-то рядом – впереди, сзади, слева и справа – тоже так думают и тоже не хотят аплодировать, может даже все не хотят, а в тайне надеются на других, что те не станут вдруг хлопать, но ведь кто их знает – вдруг будут, а первым выскочить и проиграть никто не осмелится и потому под гипнозом власти одного аплодировали все.

А стареющий, пока министр и не более того, Громыко продолжал произносить заздравную речь, и его трудно было обвинить в неискренности, когда с несомненным знанием дела он пророчески излагал:

– Мы живём в таком мире, когда на Советский Союз наведены, фигурально выражаясь, разные телескопы, и их немало, – и большие и малые, и на близком расстоянии, и на далёком. И возможно, больше на далёком расстоянии, чем на близком.

Говоря это, Андрей Андреевич имел в виду Буша. Ему так хотелось закричать, чтобы всех проняло, чтобы все услышали и поняли, что это его, Буша, телескоп приблизился из-за океана к самому окну зала заседаний и теперь разглядывает именно его маленькие очки, очки Громыко, его нос и его губы, произносящие напечатанное крупными буквами выступление.

Хотелось кричать, но он молчал об этом и продолжал говорить прямо в телескоп о том, что делают эти наблюдатели. Говорил весьма осторожно, как и положено дипломату:

– И смотрят: как бы это в конце концов в советском руковод-стве найти какие-то трещины. Я заверяю, что десятки и десятки раз мы были ознакомлены с соответствующими фактами, наблюдали их. Если хотите, были свидетелями разговоров, гаданий шёпотом, полушёпотом: кое-где за рубежом жаждут увидеть разногласия в Советском руководстве. Конечно, это появилось не сегодня и не вчера. На протяжении многих лет наблюдается это явление. Единодушное мнение Политбюро: и на сей раз мы, Центральный комитет партии и Политбюро, не доставим удовольствия нашим политическим противникам на этот счёт.

"Мы были ознакомлены с соответствующими фактами", "за рубежом жаждут увидеть разногласия", "На протяжении многих лет наблюдается это явление", "и на сей раз мы… не доставим удовольствия"… Неужели многоопытный Громыко не поверил год назад Исраэляну? Или его переубедило выступление самого Горбачёва в декабре прошлого года, когда тот с запальчивостью комсомольца и жаром оратора обличал капиталистический строй:

– Рядясь в тогу защитников гуманизма и прав человека, идеологи капитализма пытаются навязать социалистическому миру нормы и стандарты чуждого нам образа жизни, подорвать возвышенные гуманистические идеалы, без которых сама жизнь и деятельность человека теряет свой смысл. Они хотели бы привить обычаи и вкусы, господствующие в буржуазном обществе, "разрыхлить" сознание людей, сделать его восприимчевым к мелкобуржуазным идеям и мелким пустым соблазнам, к индивидуализму, мещанскому накопительству, идейной и культурной всеядности.

Эти слова и гнев против капиталистов могли бы подкупить иск-ренностью, если бы не то, что сразу после произнесения этой речи Горбачёв поехал в Англию, где ярко проявил свою полную восприимчивость к мелким пустым соблазнам, мещанскому накопительству и культурной всеядности.

Громыко не мог не получить об этом сведения. Стало быть, он не верил Горбачёву. Но тогда что? Испугался? Поэтому теперь лишь иносказательно говорил о телескопах из-за далёкого далека? Да, слова о них были пророческими. Телескопы оказались сильны, а трещины в партии слишком заметны. Как важно было самим их пораньше увидеть и говорить о них, не боясь потерять кресло под собой.

Но речь о том не шла. Всё ещё министр, но без пяти минут гораздо выше, Громыко, хваля Горбачёва, одобрил попутно, не замечая, действия Политбюро, а значит и самого себя, как его члена, и продолжал таким же ровным безэмоциональным голосом, подходя к концу:

– Так что вывод, который сделало Политбюро – правильный вывод. В лице Михаила Сергеевича Горбачёва мы имеем деятеля широкого масштаба, деятеля выдающегося, который с достоинством будет занимать пост Генерального секретаря ЦК КПСС. Хотелось бы выразить уверенность в том, что, как и Политбюро, Пленум ЦК единодушно поддержит и одобрит внесенное предложение.

И опять рассыпались, как горох из прорванного мешка, аплодисменты.

Выбор был сделан. Новая эпоха началась.

Через пять месяцев Громыко был назначен Председателем Президиума Верховного Совета СССР в знак признательности за правильный выбор. Но это назначение было последним и очень коротким. Выбор помог поднять зарплату и кресло на ступеньку выше, но не продлить жизнь. А что же важнее человеку?

Тем временем бездонный кувшин речистых выступлений нового главы государства пролился нескончаемым потоком длинных тирад на съездах и пленумах, совещаниях и встречах, обедах и приёмах, гипнотизируя миллионы слушателей повторением одних и тех же, но словно заряженных атомами, слов: "Вперёд!", "Всё по-новому", "Конкретно", "Хватит разговоров", "Пора наращивать", "Пришло время действовать", "Ускорение", "Перестройка".

Не важно, что все эти слова были давно известны, а слово "Пере-стройка" звучало ещё в двадцатые годы. Важно было повторять старые слова с такими эмоциями, с таким чувством, чтобы они казались впервые звучащими. И главное было повторять их как можно чаще.

Всего через полгода словесного творчества, называвшегося руко-водством страной, был готов и издан солидный сборник избранных речей и статей Генерального, куда не вошли почему-то многочисленные ре-кламные встречи на улицах, у проходных заводов, где как бы случайно остановленный народом лидер будто запросто беседовал с простым людом по одной схеме:

Горбачёв: Здравствуйте, товарищи! Ну, я вижу погода сегодня хорошая. А настроение как у вас? Как и погода, тоже хорошее? Это правильно. Это нормально. Главное, чтобы у народа настроение было хорошее, тогда всё получится.