– Ну, Лёня, все понял?
– Все, деда! – тихо ответил он.
– Мешок и ножик взял?
– Да!
– Тогда с Богом! – прошептал дед и, перекрестив внука, слегка подтолкнул его в спину.
В свете луны было видно, как маленькая согнутая фигурка мальчика с волочащимся сзади мешком двинулась в сторону куч. Вот он присел, и дед потерял его из виду. Время остановилось. Сколько прошло, пять или десять минут, а может полчаса, Прокофий не знал. Он сидел на лавке и ждал, внук не появлялся. Набежавшая туча, закрыла месяц, и все погрузилось в черноту.
Послышалось шуршание вперемешку с сопением, и из темноты показался внук, который за собой по земле тащил мешок. Дед, встав с лавки, сделал шаг навстречу, подхватил мешок.
– Лёнька, зачем так много набрал, тяжело ведь?! – прошептал он.
– Ничего! – как-то по-взрослому тихо ответил внук.
– А, что долго так! Случилось, что?
– Да я, деда, ножик в темноте потерял, пока доски раздвигал. Насилу нашел!
– Ну ладно! Обратно все на место сложил?
– Так я же еще раз схожу, мне не тяжело, тогда все и сложу.
– Ладно, молодец! – похвалил Прокофий Лёньку.
Второй раз мальчик управился быстрее. Мешки в полной темноте поставили в подпол, прикрыв их всякой рухлядью.
Дома их встретила бабушка Наташа, волнуясь, спросила:
– Что так долго? Всё, управились?
– Управились! Управились! – проворчал дед.
Прижала Лёньку к себе:
– Спасибо тебе, внучок!
Затем всплеснула руками:
– Господи, умазался-то как, давай-ка быстро снимай с себя одёжу! Застираю!
Утром легкий морозец сковал землю. В небе безмятежно светило солнце. Дед Проша вышел на задний двор, посмотреть при свете, не оставили ли они каких улик своей ночной работы. Кучи выглядели без изменений. «Молодец, Ленька, считай, что вырос, настоящий помощник!» – с гордостью подумал дед. Уже собрался зайти в дом, как присмотревшись, увидел, что от ближней кучи, едва заметный, по земле тянется след, как будто что-то волочили. «Вот напасть! – подумал он, – Но заметать нельзя, сразу или соседка, или солдаты увидят». Он еще постоял немного и с мыслью, что «Даст Бог, не заметят!», зашел в дом.
Сегодня была суббота. Прокофий, позавтракав, пошел к реке. Затопил баню, натаскал воды. Проделав все это, присел на лавку и прислонился спиной к черным потрескавшимся бревнам. Прикрыл глаза. Было тихо, осеннее солнце ласкало лицо своими все еще теплыми лучами, казалось, что нет никакой войны, никаких немцев, что сегодня как обычно они всей семьей будут мыться в бане, вначале мужчины, потом женщины. Затем Наталья с невестками накроет дома большой стол…
– Ну, Слава Богу! Ты здесь! – услышал он голос жены, прерываемый тяжелым дыханием.
Он открыл глаза. Наталья, запыхавшись, торопилась к бане.
– Я уж в обход, огородами к тебе! – продолжила она, тяжело дыша.
От нехорошего предчувствия защемило сердце. Прокофий поднялся с лавки:
– Что случилось?
Жена перевела дух.
– Немцы картошку в огороде нашли!
– Как?! Соседка продала?!
– Не знаю! Я только увидела, как они изгородь сломали, и ямы стали разворашивать, сразу к тебе. Подумала, что раз картошку нашли, буду допытываться, кто да зачем спрятал. Хотела тебя предупредить. Девкам сказала, что, если вдруг спросят, они ничего не знают!
– Ладно! Пошли!
– Проша! Боюсь я очень! – запричитала Наталья.
– Пошли! – бросил дед.
К дому они пошли не через свой огород, а обошли кружными путями и с улицы зашли в дом.
В комнате Наталья, встав сбоку занавешенного окна, взглянула в него и прошептала:
– Посмотри! Что делается! Боже ж ты мой!
Она взяла подошедшего к окну мужа за руку:
– Прокопий! Умоляю! Только осторожно!
Дед, не раздвигая занавесок, выглянул в окно. Изгородь была повалена. Там, где еще недавно были две кучи, прикрывающие ямы с картошкой, стояла лошадь с телегой, доверху нагруженной мешками. Два немецких солдата споро работали: один подавал мешки из ямы, другой грузил их на телегу. Рядом, опустив голову и сложив перед собой руки, стояла соседка, с которой дед только вчера разговаривал. Закончив работать, немцы отсыпали женщине полмешка картошки, после чего она, кланяясь, задом попятилась с огорода, неся перед собой мешок. Выйдя на дорогу, закинула мешок за спину и бегом бросилась к своему дому. После того как она побежала, солдаты весело захлопали в ладоши и засвистели.
– Зарублю, суку! – сверкнув глазами, прошипел Прокофий и кинулся от окна.
– Сто-ой! – зашептала Наталья, повиснув на нем.
Дед дернулся, но она крепко вцепилась в него, волочась по полу. Прокофий, тяжело дыша, опустил руки и замер. Наталья поднялась с пола и прижалась к мужу.
– Не надо, Проша! Не надо! – шептала она, плача, – Сам погибнешь и нас погубишь! Не стоит того! Проживем как-нибудь, Бог поможет!
В комнату вошла встревоженная Маруся:
– Там опять этот с рыжими усищами!
Дед подошел к окну, выходящему на улицу. Уже знакомый рыжий усатый немецкий солдат, заводил во двор лошадь, запряженную в телегу. Телега доверху была загружена чемоданами и разными узлами. Закрыв ворота, немец зашел в дом. Женщины с детьми юркнули за занавеску, а дед, как и в прошлый раз, остался ждать его у двери.
– Доброго здоровьица! – поздоровался дед, поклонившись, когда открылась дверь, и вошел, согнувшись, высокий немец.