Период пятый. Сельские студенты (прозрение)

Приехали в село глубокой ночью. В доме было довольно прохладно. Пока со специалистами заносили вещи при разгрузке грузовой машины настудили в нём Хотел разжигать печку, но родители заявили, что очень устали с дороги, разберут узлы с постелями, постелют перины, укроются потеплее и будут спать до утра.

С бытом, на мой взгляд, не было никаких проблем. Угля и дров у хозяйки было запасено вдоволь, и она согласилась продать их нам. Плита была на две конфорки и мама с бабушкой успевали приготовить на ней всё, что нужно было для еды, и воду для стирки или купания. Русскую печь вообще не топили, потому как и от плиты тепла хватало. По дому ходили в лёгкой одежде и в носках. Так как в обоих комнатах была не привычная для нас доливка[1 - доливка – глинобитный пол, мазаный жидким коровьим навозом.], а настелены деревянные крашенные полы. Мама ещё и дорожки наши дерюжные постелила везде. Воду брали с колодца напротив соседнего дома. Я заранее наполнял водой выварку, таз большой хозяйский и ведро питьевое. Так, что родителям не было никакой необходимости самим идти по воду.

Но мама с бабушкой постоянно твердили о неудобствах. Старые ржавые и продырявленные вёдра при переезде забирать не стали. А теперь не в чем было и дрова, и уголь приносить для печки, и даже мусор выносить из дома. Хорошо хоть веники забрали. И поддувало в печке здесь оказалось гораздо уже, и нашим совком не получалось золу и шлак из него выгребать. Приходилось ладонью это делать. И уснуть по ночам им не получалось. И даже солнце не с той стороны в этом селе встаёт и заходит не туда. Считал такие причитанья мелочными и даже глупыми.

Родители постоянно обсуждали, удачно ли они продали, то что под дедушкиным руководством наживали годами. Мама посчитала, чтобы и я обязательно запомнил, сколько им удалось выручить от продажи. Как-то попросила, чтобы я не спешил с визитом к Щербакам, а запомнил те цифры, которые она назовёт и высказал свою оценку. Потребовала:

– Сядь, не спеши. Там ведь не к сроку, не на работу. А ты должен знать, как мы с мамой всем распорядились.

Я попытался отнекиваться:

– Мам, зачем мне это? Цену Вы, я уверен, назначили самую большую с тем, чтобы только найти реального покупателя. Да мне и неловко даже, как бы контролировать, то что родители делали.

– Даже по закону, ты тоже имел право на нашу хату и на хозяйство. И я почему-то уверена, что обязана тебе всё рассказать, чтобы ты в дальнейшем понимал, на что мы можем рассчитывать. Ведь теперь у нас нет ничего своего. Только одежда и продукты. Даже курей с гусями, ты сказал, чтобы не брали.

– Я думал, что в тот дом, который новый, придётся переезжать, а там ни сарая, ничего. И даже нужник пока не поставили.

– Так потом же узнал, что здесь для птицы и даже для овец или телёнка место есть.

– Вы к тому времени уже почти всю птицу забили и в банки закатали.

– Да, оно может и к лучшему. Ума не приложу, как бы мы здесь птицу держали? У нас даже у бабы самой бедной двор тыном загорожен. А здесь ни у кого не видно никаких загородок, ни калиток, ни ворот. Как люди живут?

– У некоторых есть и палисадники и заборы даже.

– Не знаю, у соседей ни у кого ничем дворы не огорожены.

Бабушка перебила наши обсуждения местных особенностей:

– Ксения, ты ж собралась Женьке передать, как мы сбыли всё татково.

Мама спохватилась:

– Да я вот и бумажку достала со всеми записями. Слушай и запоминай.

Хата – 850 рублей, колодец – 100…

Я удивился:

– А что Ефимовна и за колодец согласилась деньги отдать?

– Конечно. Колодец у нас лучший на улице. В прошлом году в колхозном сруб обрушился, так скотину на водопой даже зимой к кузнице гоняли, там копанка[2 - Копанка – устраивалась в том месте, где грунтовые воды близко к поверхности. В нашем селе невдалеке от Ривчака. Своеобразный колодец, глубиною полтора-два метра, круглой формы, срубом в котором служил плетень круглой формы, сплетённый вплотную к стенкам копанки. В тех местах, где грунтовые воды были близки к поверхности, там стенки копанки могли не ограждаться плетнём.] глубокая с журавлём. А со всей улицы, к нам стали ходить воду питьевую брать.

– Это вы хитро придумали с бабушкой и за колодец выставить. Подворье восемьсот пятьдесят, а колодец ещё больше десяти процентов добавил.

– Так подворье мы тоже не за восемьсот пятьдесят. Это ж только хата. Тут у меня всё записано. Мы ж с одной только Ефимовны взяли ещё 150 рублей за кухню, за сарай дедушкин со всеми верстаками и с приспособлениями – 25, за свинарник – 20. И за коровник ещё 10 рублей. Он хоть и старый, а крыша не течёт, ты ж её в прошлом году подправил, и стены не провалились.

– Не думал даже, что Вы такими барышниками окажетесь.

– Так это только Ефимовне, а ещё соседям и знакомым успели кое-чего распродать из того, что перевозить не собирались. Ларь за 15, медогонка – 5, сундук мой большой за 10 рублей. Бабушка свой никак не согласилась продавать, хотя и на него покупатели находились. Все пять стульев венских из вэлыкихаты продали по рублю и, чугун ведерный за 2 рубля. Если б не поспешил нас забирать, может ещё что продали. А так Ефимовне многое осталось, что решили не брать. Теперь же без такого как без рук.

– Выходит больше тысячи выручили?

– За одно за это тысячу сто девяносто два рубля. Почти тысяча двести. А ещё и лес строевой и камни, что ты привёз из «Чапаева».

– Чуть ли не машину можно легковую покупать.

– Машины ж так просто не продаются. Да если б и продавались не стали б мы всё наследство тратить на такое дело, которое может враз пропасть.

Вмешалась в разговор и бабушка:

– Мы с Ксенией с тобою этот разговор не зря затеяли. Хотели, что б ты знал. Хоть деньги у нас теперь на книжке и большие будут, но их далеко не хватит, чтобы построить себе новую хату, такую как теперь люди строят. Ты нас с матерью с места сорвал с насиженного. Где доски кусок и каждое ведро худое было к чему-то приспособлено. Так что теперь вся забота, чтобы жизнь наша не поломалась – на тебе лежит.

Я беззаботно ответил:

– За это не переживайте даже. Вы же видите, у нас сейчас специалистам все условия создают. Вот и здесь, строили детские ясли, а район потребовал и весь тот домяру напротив, нам под квартиру передали. Он ведь и новый не то, что наша хата, и просторней в два раза.

Мама остановила моё бахвальство:

– Не понял, ты сынок бабушку свою. Она ведь пробовала пояснить, что теперь, на тебя особая ответственность ложиться. Теперь тебе жить, и работать, и с начальством ладить так придётся, чтобы мы не пожалели, что поддались на твои уговоры.

Когда главный агроном, случайно из нашего разговора узнал, что я составлял технологические карты по всем бригадам большого колхоза, то обрадовался очень:

– Ты мне сейчас прекрасную мысль подкинул. А то Цуканова уже второй месяц наседает, чтобы я предоставил ей карты по бригадам как можно более точные по исполнителям и маркам техники. Завтра же потребую, чтобы Иван Гордеевич, предоставил полный перечень работ по каждому полю, и по каждому трактору, и ты тоже возьми у меня план размещения культур на следующий год. Уточнишь у Павла Михеевича, и у начальника тракторного отряда какие трактористы на каких работах у них специализировались и марки этой техники укажешь в картах.

Поручение я принялся выполнять с энтузиазмом. Тем более, что дело было знакомым. После утреннего обхода бригады, сидел в бригадном доме, на счётах и логарифмической линейке делая вычисления. Колхозные нормы выработки и расценки уточнил у Цукановой. Павел Михеевич, даже зауважал меня, наблюдая, как ловко управляюсь с вычислениями, заполняя таблицы точно по тем данным, которые он предоставил мне вместе с Григорием Ивановичем. Две карты не стал заполнять. В производственном задании бригаде было обозначено 32 гектара хмеля и 50 гектаров мака опийного. В техникуме мы не только не изучали агротехнику таких культур, но они не числились даже в перечне сельскохозяйственных культур. Когда обратился по поводу этих трудностей к агроному, он успокоил:

– По ним я сам составлю технологию. Тебе теорию тоже нет времени втолковывать. Весной как полевые работы начнутся, на практике всё поймёшь. Только обрати внимание, что поле под мак мы уже с осени тщательно подготовили и даже выровняли досконально, чтобы равномерно семена заделать. Он же мелкосемянный, поэтому и глубина будет маленькой и заделка должна быть равномерной.

– Да на булках мак виден. Семена очень уж мелкие. А по хмелю?

– С хмелем ещё проще. Площадь плантации не меняется, урожайность тоже. И нормы выработки тоже остаются прежними. Поэтому прошлогоднюю карту перепишу и отдам Цукановой. А тебе скажу, что к хмелеводам тебе и соваться нечего. Если только что поучиться у них.

– Почему это, они ж подчиняются нашей бригаде? Мы их сейчас постоянно в наряд направляем на разные работы.

– Захар Львович, собрал в своё звено, таких же ненормальных, как и сам. Это пока зимой им на плантации делать нечего, он не ерепенится, что посылаете в наряд на другие работы. Им же нужно где-то свой минимум выхододней зарабатывать. Зато как только сезон начнётся – коршуном будет налетать, чтобы своих удержать.

– В агротехнике хмеля, что есть пиковые сезоны?

– Правду сказать и сам за все годы даже не вникал близко в их дела. Просто продукция наших хмелеводов считается лучшей в области, а может даже и в Союзе. Вся строго на экспорт идёт. Им мешки заранее под шишки привозят с надписями на иностранном языке. Чехословакия добилась, чтобы весь наш урожай, к ним на пивоваренные заводы поставлялся. А Середин сказал, что теперь и Германия хочет, чтобы и им тоже. Нам, конечно, всё равно кому отправят, а Захар Львович, такое признание чуть ли не смыслом жизни считает. Если всё же заставишь их на работу другую пойти в бригаду, когда на плантации срочные дела. Так они хоть и подчинятся тебе, но потом даже ночью, бесплатно, а сделают с хмелем всё, что необходимо. Хотя заставить его звено выполнять посторонний наряд, когда на плантации дел по горло, ни одному бригадиру ещё не удавалось. И тебе не советую вмешиваться в их работу.

Через пять дней, предоставил главному агроному полностью завершённые технологические карты, со всеми необходимыми расчётами по нашей бригаде. Ему осталось только подписать их и передать экономистке. Андрей Семёнович проверил их и заявил, что я предусмотрел все без исключения работы, требуемые по технологии. Иван Гордеевич проставил в картах только перечень работ и исполнителей. Расчёты затрат труда, ГСМ, удобрений и посевного материала не делал. Может не знал как их осуществлять, а может не захотел. Сравнивая его перечни работ с моими, Щербак обратил внимание, что у Кондусова перечень работ на много меньше моих, на одинаковых культурах. Стал того убеждать, что он указал не полный набор операций. Иван же Гордеевич наоборот, доказывал, что на практике ни в одном году им не удавалось выполнить все требуемые операции. То из-за погодных условий, а то и из-за недостатка времени в пики работ.

Неожиданно его поддержала и экономистка. Она заявила агроному, что в моих расчётах, себестоимость продукции получается, заметно выше, той которая обычно складывается в колхозе. Следовательно, мною действительно запланировано слишком много операций, некоторые из которых на деле выполнятся не будут. Андрей Семёнович, держал мою сторону и убеждал, что если суметь выполнить всё запланированное мною, то гарантированно повысится урожай. И следовательно в конечном счёте себестоимость тонны продукции окажется даже ниже, чем при меньшем объёме работ. Как они договорились с Цукановой я не знаю, но очень понравилось, что главный поддержал меня.

Главный агроном был всего на семь лет старше, но выглядел очень даже солидно и я категорически не желал называть его по имени. Величал по имени отчеству Андреем Семёновичем, тем более что так его называли и все остальные колхозники, хотя специалисты звали Андреем. При этом заметил – в селе люди называли друг друга чаще по прозвищам. Когда же требовалось уточнить о ком идёт речь, если у человека прозвища не было, а было несколько жителей с такими именами, то отмечали отчество. Но называли местные отчество по-особому. Говорили не Мария Ивановна, или Василий Савельевич, а Мария Иванова дочь, или Василий Савелия сын. Я удивлялся такому обозначению, и бригадир второй бригады Аркадий Андреевич пояснял:

– Эта особенность у нас наверно дань старине.