Жена, любовница и прочие загогулины

В свете вышеприведённых подозрений, догадок и грусти из-за утраченных возможностей Чуб иногда представлял себя в образе двух сторонних людей. Один из которых жаловался философским тоном – примерно так:

– Хотел закрыть прошлое, а оно, зараза, не очень-то поддаётся закрытию. Да ещё и будущее не особенно спешит открываться…

Другой человек рассуждал в ответном ключе:

– Закономерное дело. Будущего не ухватишь руками, пока оно не превратится в настоящее. А о прошлом и говорить нечего: однова случившись, оно уже никуда не денется, как подстреленная птица. Плохое и хорошее – всё единою кучею в жизнь вываливается, не разделишь. Пусть будет как есть, иное непредставимо.

Дрожь несвершённого, правда, приходила гораздо реже и слабее, чем в прежние дни. Ведь, в принципе, не столь важно, что могут думать и говорить сторонние люди, Чуб не обязан подлаживаться под общее мнение. На самом деле он сознавал, что никаких мало-мальски положительных шансов и допустимостей, кроме негаданной Марии, будущность ему не сулила. Кабы раньше или, наоборот, позже – тогда могло быть по-другому. Но вышло как вышло; плетью обуха не перешибёшь. Кому что доведётся, тому то и достаётся, вот ему и досталась Машка, ничего не попишешь. Оттого он сопротивлялся невесёлым наплывам, отталкивал их от себя с максимальной умственной напругой и существовал дальше без видимых последствий и побочных искривлений действительности.

Не столь уж трудно было убедить себя в том, что всех сплетен не переслушаешь, и если каждую рассматривать досконально, то целой жизни не хватит. Всяко бывает, время на время не приходится, тем более – женская молодость. Если на то пошло, у каждой женщины имеются свои недостатки: одна уродлива как смертный грех, другая погрязла в хворобах по самую макушку, третья готова лопнуть от злобности характера, а четвёртая имеет за плечами обширный багаж любовных похождений. Последний вариант нисколько не хуже первых трёх, а если крепко рассудить, то и гораздо лучше. В конце концов, Машка не была проституткой, которая торгует своим организмом розничным способом. Да, она совсем не ангел, и крылышки из спины у неё не вырастут. А кто вообще ангел? Никто. В недозрелом возрасте можно отдаваться беспочвенным грёзам о целомудренных недотрогах, но Чуб-то уже вполне достаточно соприкоснулся с действительностью, чтобы не испытывать иллюзий по данному вопросу. Не существует в природе небесных созданий, к сожалению, равно как и нет на свете невест с идеальными параметрами – не только физическими, но и моральными. Потому каждый мужик, не желающий доползти до старости бобылём, волей-неволей принуждён выбирать из тех женских кандидатур, которые имеются в наличии.

Пусть Машка была обыкновенной молодой шалавой, желавшей попробовать побольше разных удовольствий, прежде чем повзрослеть и выбраться на правильную дорогу семейной равномерности и покорности мужу. Пожила, многого отведала, это правда. Как бесхозное растение, цвела под благодатным солнцем для всех подряд, потому что не успела встретить Чуба. А теперь наконец встретила, и слава богу. Все люди сшиты из разных кусков: повернёшь человека одним боком – он такой-сякой, на другой бок перекинешь – он этакий, а поставишь его до горы раком – окажется разэтаким или вообще бес его знает каким… Нет Машкиной вины в том, что Чуб явился за ней после шапочного разбора. А если даже поддаться строгости и предположить существование некоторого наклона в виноватую сторону, то его можно считать почти обоюдным.

***

– Нам с тобой на роду написано быть вместе, – полушёпотом сказала Машка однажды в постели, прижавшись к Чубу тёплой грудью и ещё влажным после взаимного соединения животом.

– На роду – это как? – изобразил он невидимую в ночной темноте ехидную усмешку. – Где конкретно написано-то? На чём? Вилами на воде – вот где. И ещё в твоей бабьей фантазии написано. В общем, ты мне свои вычуры не навязывай, я в любой момент могу от тебя освободиться, если захочу: хоть завтра, хоть через неделю, а хоть и прямо сейчас. Или не веришь?

– Верю, верю. Но ты же не станешь?

– Чего не стану? Освобождаться?

– Ну да. Не станешь, правда?

– Может, и не стану спроста, – допустил он как бы нехотя, возгоняя в себе чувство превосходства. – Я же не белебеня пустоплётный, чтобы сегодня решить одно, а завтра с бухты-барахты перерешать всё в обратную сторону. Но и ты не должна расслабляться.

– Так я и не расслабляюсь.

– Вот и не расслабляйся.

– Да я и не собираюсь.

– И правильно, можешь продолжать в том же духе… Но я пока ещё погляжу на твоё поведение.

Высказанным Чуб удовлетворил свою потребность в издевательском юморе. Однако в мыслях он держал много иного, более существенного.

Гора с горой не сходится, а человек с человеком – как получится. В любом случае сколь ни колотись, как ни мудри, а выше головы не прыгнешь, всех концов не отрубишь и ничего нового не придумаешь, будь ты хоть о трёх головах одна другой умнее. Значит, надо остепеняться и уравновешиваться. А народная молва касательно Машки – штука не смертельная. У людей в головах много помоев, они испытывают потребность регулярно стравливать избыток, потому и льют эти помои друг на друга и на кого попало. Всё равно кривотолкам рано или поздно настанет край, ведь не может судьба исподтишка штырять Чуба злыми кулаками до конца его дней. Это как с любыми неудобствами и закавыками: хотя нервы человеческие не беспредельны, главное – держать в уме, что неприятные знаки событий не способны расширяться до бесконечности. Оценивая вещи под таким углом, легче дождаться затухания перекосов и разворота всех настроений к обстоятельной стороне жизни. Данное соображение медленно и увесисто крутилось в голове у Чуба – и, словно мельничный жёрнов, перемалывало в легковесную труху Машкино прошлое, постепенно освобождая место для их совместного настоящего.

«Применюсь как-нибудь, и всё будет ладом, – думалось Чубу в ответ на тихие всплески возвратных опасений. – Где приход да расход, там не без хлопот, а Машку-то я у себя в приходе числю, хоть и сомневался первоначально. Что мне до чужих мнений? Я вообще могу не принимать всерьёз никого, кроме самого себя. И бог с ней, с гордостью. Что сало на свинье, то и гордость на сердце – нарастёт. Зато вон как Машка заглядывает мне в глаза, старается. Правильно, так и надо. С одной стороны, ей это нисколько не трудно, а с другой – мне, само собой, приятно. Понимает сучонка ласковая, что доброе согласие всего дороже для семейного обустройства. Ей-то, конечно, деваться некуда, но и мне ведь тоже: дело почти сделано, до свадьбы рукой подать. Вот и пусть справляется со всеми моими требованиями, на то она и баба. Нет, наверное, могло бы у меня сложиться по-иному – не с Машкой, а ещё с кем-нибудь. Но лучше или хуже в итоге получилось бы, поди угадай».

Действительно. Мало ли на что человек горазд замахнуться сердечными побуждениями при свободном полёте фантазии; самые непомерные достижения по женской части способны втиснуться в его мечты. Каждый хотел бы позволять себе шалости и вольности, нет в этом ничего зазорного, если не углубляться в косные понятия; однако чураться твёрдой почвы и витать в облаках – дело безрезультатное. Если дерево желаний выпустит чрезмерное количество свежих побегов, то ствол может не выдержать нагрузки и засохнуть. Потому нет большого горя в неслучившемся, если не соскальзывать мыслями в неправильных направлениях и стараться с максимальной отдачей пользоваться тем, что имеется в действительности.

***

При следующем своём визите (дело было на склоне вечера, когда люди успевают не только завершить рабочий день, но и от души посидеть в пивнушке с друзьями или ещё где-нибудь по пути развеяться мозгами) Микола Дятлов таки не утерпел и возвратился к нравственному вопросу. Правда, косвенным образом и под противоположным углом. Проследовав рассудительным взглядом за прибиравшейся в хате Марией, он высказал Чубу полуотвлечённую мысль:

– Жениться – это, наверное, всегда приятно, как там ни крути. Правильное направление. Тут, наверное, самое главное – не прогадать с характером жинки. Постараться выбрать не какую-нибудь запредельную бабцу с выкрутасами, от которых всех вокруг крючит и коробит, а такую, чтобы покладистая была и желания твои исполняла без запинки.

– У Машки с характером всё в порядке, ничего запредельного в ней нет, – сказал Чуб. – И с желаниями у нас обходится без запинок. К тому же она домовитая, каких мало.

– Да ну?

– Натурально тебе говорю. Баба не лодырная, руками-ногами шевелить умеет не хуже других.

– Может, прикидывается?

– Уж я бы различил. Хозяйство вести – не задом трясти.

– Это неплохая фигура, если Машка домовитая, а не прикидывается, чтобы понравиться, – полуодобрительно дёрнул плечами Дятлов. – Девка-то она как есть налитая, кровь с молоком: сам бы ел, кабы другие не понадкусывали со всех сторон.

– Дело прошлое, – приспустил брови Чуб. – Обнулёвываться надо уметь памятью и всем остальным.

– Тоже верно, – не стал углубляться в мораль Микола. – Всё-таки иметь под боком справную жинку веселее, чем холостяковать до старости, когда соберёшься в могилу, и некому будет даже кивнуть в знак прощания. Хотя нам-то о престарелом возрасте ещё рано думать, какие наши годы, а всё одно думается… Я вот раньше представлял, что обязательно возьму себе в жёны недотронутую дивчину – такую, чтобы в постели была ещё никем не обученная. А недавно у меня переменилось мнение. Нет, оно, конечно, мало приятного, когда люди показывают пальцами на твою супружницу, пусть не в открытую, пусть за твоей спиной, всё равно – досада. Но теперь я понимаю: пустая байда об этом беспокоиться. Потому что девственность – формальная фикция, её сегодня легко подделывают.

– Ну, подделаться можно только для неопытного мужика, – прохладисто возразил Чуб, рассматривая свои ногти. – А кто уже баб достаточное количество повидал, тот сразу распознает притворство.

– Да я тебе не о притворстве толкую, дурень, а о врачебной операции.

– Что за операция?

– А ты разве не знаешь? – удивился Микола.

– Не-а, – признался Чуб.

– Ха! Ну ты и тёмный, братан. Да сейчас девчат перед свадьбой зашивают в больнице как с добрым утром. Лишь бы деньги имелись в кармане: заштопают – и хоть десять раз выходи замуж целкой, понятно?

– Та ладно тебе. Как можно заштопать, это же тебе не прохудившийся мешок.

– Сейчас такое очень просто делается. Я попервоначалу тоже не очень-то верил: думал, брешут мужики. А потом мне и баба рассказала… Ну, была у меня одна, малёхо постарше возрастом, чем я. Так она самолично – после того как нагулялась от души – выходила замуж, зашившись. Обнулёванная дальше некуда. Потом, правда, развелась, так что зря старалась, деньги на ветер.

– Надо же, до чего наука умудрилась докатиться, – огорчённо покачал головой Чуб. – Прямо чудеса творит.

– И не говори, – согласился Микола. – Бабы и характером-то очень хорошо умеют перелицовываться на время: каждая, если ей надо, станет перед твоими глазами овечкой и цацей драгоценной. Иная так прикинется – фиг отличишь золото от подделки… А теперь, выходит, девкам можно окончательно распоясаться. Ведь не проконтролируешь никаким способом их прошлую недотронутость. С другой стороны, раз такое дело, то нам и переживать нечего, да?

– Ага, бесполезно переживать, – в свою очередь согласился Чуб. – Кто кого сможет, тот того и гложет… Хотя обидно. Раньше мы над бабьим полом смеялись, а скоро они, наверное, научатся пользоваться ещё какими-нибудь медицинскими изобретениями и станут изгаляться над нами как захотят.

– Вот-вот, посмеялись над ними, теперь наплачемся над собой.

– А фиг им всем. Лично я не стану загружаться лишними огорчениями, буду жить как жил.

– Да и я тоже. Тем более – что такое женщина? Удобное бытовое явление, не бог весть какая штука.

– Это явление иногда может доставить немалую приятность.

– Что да, то да.

– Без них не обойтись, как ни пыжься. Тем более женщина ведь готова сродниться не с каждым из тех, кого она пропускает между ног.