Первые среди последних

– Ё-о! – изумился студент.

– Пойдём, браток, вместе, – предложил человек с гранатой в руке и автоматом на шее.

Отказываться Калькин не решился. Сказал только:

– Вижу, проблема у тебя нисколько не меньшая, чем у меня.

– Совершенно так и есть, – кивнул незнакомец. – Нисколько не меньшая, если я способен ещё что-нибудь понимать про себя и других.

И они направились дальше по городу, похожие на двух сумрачных клоунов, по нечаянности вырвавшихся из чьего-то недосмотренного сновидения.

Теперь прохожих вообще не стало видно. А если кто-нибудь и мелькал смутно издали – те торопились поскорее провалиться сквозь землю или раствориться в переулках.

К счастью, далеко не всё из того, что чудится в уме, оказывается в полной мере соответствующим действительному положению вещей. Подобное вышло и с обладателем гранаты. Которую тот, как выяснилось, имел в руке не по собственной воле. Просто, состоя в должности второго помощника младшего менеджера, он, Тимофей Семидядькин, торговал электроаппаратурой в торговом центре, и сегодня подвергся нападению грабителей. Грабили, естественно, не его, а торговый центр. Но Тимофею для пущего страха налётчики сунули в руки гранату, выдернув чеку, а сами опустошили кассу и уехали. Однако благополучный конец не торопился показать свою потенцию, поскольку Семидядькины пальцы продолжали сжимать дужку взрывателя, и коллеги разбегались от него с воплями ужаса, желая продолжать свои жизни в неповреждённом виде. Вдобавок руководство моментально вытолкало его на улицу, пообещав годовой оклад и всё что угодно, лишь бы он не показывался в офисе, пока не избавится от гранаты. Это было на грани дьявольского морока, однако не являлось таковым; и Тимофей заметался по городу, тщетно взывая к прохожим и к разлетавшимся в разные стороны нарядам полиции… А в подвернувшейся по дороге воинской части его вообще приняли за вышедшего на тропу джихада обкуренного берсерка и попытались откупиться автоматом.

– А что ещё я могу поделать? – сокрушался Семидядькин, двигаясь вперёд порывистыми крупномерными шагами. – Орать полоумным ором или удариться в каменное безмолвие – всё едино, всё бесполезно. Не изъявляют люди сочувствия, потому что испытывают ко мне опасение. Остаётся последняя надежда на медицину. Иначе даже не знаю, что будет дальше и какими способами представлять всё остальное! Одно скажу тебе, браток: я теперь, наверное, уже ни перед чем не остановлюсь.

Если б Калькин имел свободную волю смеяться, он не преминул бы ею воспользоваться. Но близость гранаты удерживала от опрометчивых звуков. «Спокойно, – говорил он себе мысленно. – Лучше поберечься, чем обжечься, это да, но и панике поддаваться нельзя. Раньше я чувствовал себя легко и естественно и даже не замечал этого – вот он, признак нормальности жизни, который следовало ценить, а я не ценил, не находил нужным. Но пока ещё не конец света, и для каждой ситуации природой предусмотрена точка более-менее правильного баланса, это подразумевается всеми законами физики и логики, и любой другой науки, какую только ни возьми… Эх, если б я сейчас мог, наподобие фотона или другой элементарной частицы, перейти в состояние суперпозиции, чтобы, продолжая находиться здесь, одновременно оказаться в травмпункте! Жаль, что не могу».

Вслух же студент напомнил:

– Во избежание неприятностей мы ни в коем случае не должны вести себя неадекватно.

– Да, мы не должны, – согласно кивнул Семидядькин, и свешивавшийся с его шеи автомат при этом угрожающе заколыхался на ремне. – Хотя, если честно, у нас вряд ли получится.

– В смысле?

– Да безо всякого смысла. Нет его ни в чём. А если даже есть, то мы вряд ли до него доковыряемся.

Обмен мнениями в подобном роде возобновлялся между спутниками поневоле примерно через каждые сорок или пятьдесят шагов, повторяясь в разных вариациях, однако не меняя вектора совокупного настроения.

Обоим было не по себе.

***

Случались моменты, когда в уме у Калькина шевелилось беспочвенное опасение, будто его преследуют незримые сущности, но не кажут себя до поры, выжидая укромного момента, чтобы наброситься и сожрать разбухшие горошины вместе с ноздрями и всем остальным. И тогда ему хотелось послать всё к чертям собачьим и вернуться домой или наподобие раненого зверя спрятаться в какой-нибудь глубокой норе, в неподвластном неожиданностям тихом месте – окутаться туманной кисеёй прошлого или будущего и позабыть обо всём хотя бы на время. Но подходящего укрывища поблизости не предполагалось, да и проклятые горошины не оставляли студенту выбора, надо было с ними что-то решать. Потому, призвав на помощь здравый смысл, Калькин подавлял душевные позывы к неконструктивным действиям.

Разрозненные ощущения студента не желали складываться в единое целое и не

Тимофей Семидядькин, в свою очередь, тоже думал о разном, но преимущественное положение среди всех прочих его мыслей занимали тяжеловесные соображения о противопехотной гранате Ф-1. Хотя и они в подавляющем большинстве оставались незавершёнными и проваливались на замусоренное дно сознания, как в тёмный короб. Один раз, желая морально отвлечься, второй помощник младшего менеджера принялся шарить взглядом по окрестностям – и, не обнаружив объектов и явлений более-менее достойных внимания, заключил риторическим голосом:

– Краснодар – большая деревня, как ни крути. Тмутаракань говённая.

– Вся Кубань – большая Тмутаракань, – отозвался Калькин. – Хотя чему тут удивляться, можно посмотреть на географию и пошире.

– Да можно и пошире, – последовал его мнению Семидядькин. – Получается, весь мир – большая тмутаракань. Но, если честно, во всём мире я пока не успел побывать, потому не могу поручиться.

– Догадаться-то нетрудно. Для таких простых вещей не надо большого когнитивного усилия, каждый думающий человек сумеет проэкстраполировать.

– Проэкстраполировать?

– Ну да.

– Усложняешь ты всё.

– Ничего подобного. Наоборот, упрощаю.

– Да хрен с тобой, говори что хочешь, я к словам придираться не стану. У меня и так сегодня жизнь пошла колесом.

– Как будто у меня не пошла.

– У тебя не так. Не до такой степени. А я шарахаюсь по городу с гранатой, как придурок.

– А я с горошинами в носу, как ненормальный.

– То-то и оно. Оба хороши.

– Не то слово… С другой стороны, если разобраться, формальным критериям нормальности вообще никто не соответствует. Даже внешне. О внутреннем содержании я и говорить не стану, и так ясно.

– Ясно, но не так, как ты говоришь.

– А как, по-твоему?

– А так, что на дураков обычно все пальцами показывают и ржут над ними.

– Ну, на нас-то сейчас некому показывать.

– И то слава богу. А если б нашлось кому – обязательно показывали бы.

– По большому счёту, здесь и на нормального человека могут показывать, если он отличается от других.

– Согласен, могут. Говорю же: Краснодар – большая деревня… то есть, тмутаракань сраная. И ничего с ним не сделаешь, не перелопатишь от корки до корки, чтобы перелицевать наново.

– Да кому он нужен? Это ведь не Сочи и не Геленджик, туда хотя бы летом курортники приезжают. А про наш Краснодар никто не вспомнит, даже если он подчистую весь вымрет в одночасье.

– Ну ты загнул.

– Правду сказал, чего там загибать.

– Лично я вымирать пока не собираюсь.

– Да и я тоже.

После этого Калькин рассудил, что воля к вымиранию мало что значит, и в истории существует немало примеров, когда обращались в руины не только города, но и целые цивилизации. Коснувшись в данном контексте полумифической Атлантиды, он ненадолго остановился на империи майя, известной благодаря своим письменности, архитектуре, развитым искусствам, а также математической и астрономической системам: сформировавшись четыре тысячи лет тому назад, к моменту прибытия конкистадоров на мезоамериканские земли цивилизация майя по необъяснимым причинам откатилась к глубокому упадку… Затем студент рассказал второму помощнику младшего менеджера о древнем городе Мохенджодаро, являвшемся центром Индской цивилизации, которая в середине третьего тысячелетия до нашей эры занимала гораздо большую территорию, чем Месопотамия и Древний Египет вместе взятые, а через пятьсот лет её земли внезапно опустели. По древнеиндийскому эпосу «Махабхарата» можно судить, что Мохенджодаро уничтожил мощный взрыв, расплавивший камни и заставивший вскипеть водоёмы, в которых заживо сварилась рыба. Ещё он рассказал об аравийском городе Убар, построенном вокруг оазиса в пустыне на территории нынешнего Омана и две тысячи лет тому назад провалившемся в карстовую воронку. И о легендарной столице пиратов на Ямайке – Порт-Ройале, которая в конце семнадцатого века в результате землетрясения погрузилась на дно морское.

В конце концов дошла очередь и до Тмутаракани, земли незнаемой, на краю коей, собственно, и находился город, близившийся к упадку, однако продолжавший содержать в себе Калькина и Семидядькина, и чёрт знает сколько ещё неизвестных им личностей, попрятавшихся в своих квартирах и равнодушных, как последние сволочи… Вокруг упомянутой – более метафизической, нежели топографической – точки на карте некоторое время они коловертили свои мимоходные умопостроения, однако без толку, поскольку положение обоих от этого ни в малой мере не улучшилось. Как ни старались студент и второй помощник младшего менеджера увлечься и развеяться общеисторическими, гносеологическими и прочими неактуальными материями – нет, надолго уклониться в сторону от текущего момента не получалось.

Между тем, путь впереди лежал неблизкий и не суливший определённости. Особенно Семидядькину, которому ещё неизвестно согласятся ли удалять гранату посредством медицинского вмешательства. Впрочем, второй помощник младшего менеджера старался не копить внутри себя негативных ожиданий. Так и сказал своему пухлоносому спутнику: