Петербургское действо. Том 2

– Будьте столь любезны, посадите меня в карету.

Шепелев радостно двинулся.

– Позвольте, графиня. Эту честь я никому не уступлю, – выговорил Фленсбург.

– Да я тебя довезу в своей, внучка, – сказал, усмехаясь, Скабронский.

– Ни вас, ни вас тревожить не хочу! – шутливо, но решительно произнесла Маргарита обоим по очереди.

– Это пустяки… – вымолвил угрюмо Фленсбург, подавая ей руку. – Теперь мой черед! – прибавил он, улыбаясь дерзко и как-то двусмысленно.

– Нет. Это очень, очень серьезно! А очереди я не признаю, – отвечала Маргарита холодно, и, обернувшись к Шепелеву, она прибавила: – Господин офицер, вашу руку.

– По крайней мере, не повышайте его в чине… еще! Довольно с него нелепо полученного сержанта! – вспыхнув, сказал Фленсбург.

– Извините, господин Фленсбург. Вы ошибаетесь, – выговорил Шепелев злобно. – Государь сегодня на бале поздравил меня офицером.

Фленсбург отчаянно вытаращил глаза…

Маргарита взяла Шепелева под руку и несколько театрально и насмешливо, глядя на деда и адъютанта, присела низко обоим как бы в менуэте и двинулась весело на лестницу.

– Отчего вы так страшно бледны? – тихо заговорила она, спускаясь быстро по ступеням и невольно прижимаясь к нему, чтобы не оступиться. – Я даже испугалась. Мне стало жаль вас. Оттого я вас и позвала.

– Ах, графиня… Что ж тут спрашивать! Ведь вы сами все знаете!.. – с отчаянием воскликнул он. – Ведь это были вы?.. Вы!

Маргарита не отвечала и, спустившись в швейцарскую, бросила его руку и стала надевать салоп.

Лакеи выбежали на улицу… и кричали ее карету. Маргарита тоже вышла на подъезд. Утренняя свежесть охватила ее.

– Скажите мне, умоляю вас. Умоляю!.. – преследовал ее Шепелев. – Иначе меня завтра к вечеру уже не будет на свете!..

Но Маргарита молчала, только глядела ему в глаза и улыбалась. И лицо ее, обращенное к нему и освещенное теперь ясной зарей, вдруг будто само ответило ему… Теперь только заметил он странное, новое, доселе им не виданное у нее выражение, которое, казалось, легло резкой печатью на все черты ее чудно красивого лица, – выражение восторженного утомления…

– Только то и дорого и хорошо, что «почти невозможно», – с расстановкой и вразумительно выговорила она и быстро прыгнула в поданную карету… Покуда лакеи становились на запятки, она высунулась в окно к юноше и вскрикнула, смеясь звонким и счастливым смехом: – А по небесным светилам ходить – грех!!

XXXVIII

В доме гетмана Разумовского никто не ложился в эту ночь. Все было на ногах, и все лица были смущены и встревожены.

В десять часов утра неспавший гетман поехал к принцу, а от него через час был уже в канцелярии, где Гудович и Нарышкин разбирали дела, перешедшие к ним из уничтоженной Тайной канцелярии. «Слово и дело» не существовало и не повторялось уже три месяца. Теперь доносчик говорил: «Имею за собой важность» – и его вели к ленивому Гудовичу и остряку Нарышкину.

Француз, каменщик Валуа, был уже допрошен и поставлен по просьбе приехавшего гетмана на очную ставку с Тепловым.

И ничто не подтвердилось. Все оказалось выдумкой и клеветой. Подтвердилось только многими свидетелями, что Теплов за три дня перед тем зело шибко побил Валуа за ухаживание и приставание к его, Теплова, возлюбленной, живущей на Васильевском острове.

– Ну, извините, Григорий Николаевич! – сказал, смеясь, Гудович. – Натерпелись страху небось. Что делать! Ну а ты, прохвост, теперь улетишь далеко. Я из-за тебя ночь не спал!

– Если б вы мне вчера сказали имя доносчика, – глухо и озлобленно выговорил Теплов, – то я бы сам догадался, в чем дело.

После полудня Теплов был уже освобожден по приказу государя и поехал домой. Лицо его было чернее ночи.

Через час явился к нему Перфильев и передал от государя записку, собственноручно написанную. В ней было: «Григорий Николаевич. Не сердитесь! Зачту!»

И много народу перебывало у Теплова за весь день. Он не принимал никого и сидел задумавшись в кабинете.

Не более как через часа четыре после Перфильева к нему явился Григорий Орлов.

Теплов был изумлен этим визитом буяна-гвардейца, с которым он не имел ничего общего и который за всю зиму раза три всего был у него в гостях. Он тоже не захотел, конечно, его принимать, но Орлов уперся и насильно, якобы по делу, влез к нему.

Через несколько минут Теплов был озадачен откровенной речью гвардейца. Он считал его трактирным буяном и шалуном, думающим только о попойках, женщинах и картах, а тут перед ним оказался вдруг совсем иной человек.

Но и Орлов в свою очередь был немало удивлен. Он думал, что ему придется разжигать Теплова насмешками и шутками, которые будто бы ходили об нем в городе, что ему придется убеждать Теплова считать себя оскорбленным. А между тем это оказался напрасный труд. Когда Орлов вошел в горницу, то нашел Теплова ходящим быстрыми шагами из угла в угол. Лицо его было сильно взволнованно. После первых же слов Орлова Теплов еще более изменился в лице и губы его затряслись. Он замахал руками, хотел говорить и не мог; затем, передохнув, он заговорил, и Орлов узнал, что этого человека нечего уговаривать и разжигать.

Теплов был действительно вне себя от случившегося с ним позора. Это был человек в высшей степени самолюбивый и даже мелочного самолюбия, сановник из самых свежеиспеченных дворян, да вдобавок еще не из тех гренадеров, которые возвели цесаревну на престол, а из тех, которые справляли еще недавно всякие лакейские домашние услуги.

Орлов увидал ясно, что незачем скрываться от Теплова, что пожилой и умный сановник настолько глубоко оскорблен арестом, что никогда его не простит.

– Нельзя, нельзя, нельзя… – шептал Теплов, ходя из угла в угол. – Так не поступают! Ошиблись? Так не ошибайся, прежде осмотрись!

Дав высказаться Теплову, осыпать все и всех бранью, произнести несколько таких угроз, которые было бы даже опасно так громко произносить при малознакомом ему человеке, – Орлов заговорил в свою очередь искренне и закончил беседу словами;

– Итак, Григорий Николаевич, теперь понимаете, почему я к вам приехал? Нас народу немало, но сидим мы, у моря погоды ждем! Как быть, что делать – не знаем. И покуда только набираем и набираем народ. Я и брат как только заслышим, что кого одолжили, погладили, подарили, вот как вас теперь этим арестом, мы едем, знакомимся и зовем к себе. А там дальше что бог даст! Приезжайте к нам и найдете препорядочную кучку молодцов, которым нынешние порядки невмоготу. Заправилы у нас нет. Коли угодно, можете взять команду! Приказывайте и распоряжайтесь, слушаться и повиноваться будем слепо, если только увидим, что попали в руки настоящего опытного заправилы. Угодно вам или нет?

Теплов, видимо смущенный, пристально глядел в глаза Орлова, как бы колеблясь.

– Григорий Николаевич, – горячо и простодушно воскликнул Орлов, – да вы боитесь, опасаетесь меня! Поймите, вы, умнейший в Питере человек, и не можете отличить правды от кривды. Посудите, могу ли я лгать и притворяться? Разве я хитрю, разве я не наговорил вам сейчас таких слов, за которые вы можете меня через час выдать с головой и меня прикажут схватить и сослать в Пелым? А когда человек отдается так головой в руки, нешто можно ему не верить? Я вам предлагаю быть у нас, перезнакомиться со всеми нашими приятелями. Я иду и на то, что вы завтра можете быть хоть фельдмаршалом. Стоит вам только всех нас назвать и выдать. Только одно прибавлю: тот, кто это сделает, конечно, двух дней головы не сносит. Какой-нибудь из нас да останется, чтобы ему горло перерезать.

Последние слова Орлов произнес таким голосом, по которому видно было, что этот вопрос о предателе давно решен в кружке.

Теплов задумчиво молчал несколько минут, не зная, что ответить. Но вдруг снова вспомнил он, уж в сотый раз, как его в мундире, во всех орденах, выходящего из маскарада посланника садиться в карету, схватили два кирасира… изорвали платье… поволокли на извозчичьи сани. Снова вся кровь хлынула в сердце и ударила в голову, зарумянила лицо самолюбца, и под этим наплывом гнева и горечи он выговорил вслух:

– Нет, нельзя, нельзя! Никогда не прощу! Нет, такого дела не прощают!

– Вестимо, не прощают, – проговорил Орлов.

Теплов протянул ему руку и выговорил твердо и резко:

– Да, я с вами. Лишь бы только вас было больше, да не дураки, да не болтуны. А остальное все само приложится! Недаром я правил при гетмане целой страной, целой Хохландией, чтобы не управить вами. Да, у тебя губа не дура, тезка Григорий Григорьевич, что ты влез ко мне ныне силком. Скажи своим, что вы такого человека теперь залучили к себе, который заставит вас действовать как по писаному и разыгрывать все как по нотам. Когда у вас сходка?

– Да мы всякое утро собираемся, а иногда и вечером. Иногда ночь сидим. Запремся и будто в карты дуемся, а сами толкуем.

– Только толкуете?

– Да.

– Ну завтра же утром я буду у вас. Слов мало, надо и дело! Ну, голубчики! – произнес Теплов, как бы обращаясь к каким-то невидимкам, стоящим перед ним в горнице. – Обзавелись вы теперь благоприятелем в особе Григория Теплова!..

И на другое же утро в квартире Орловых собрались приятели их; но на этот раз комнаты едва вместили новых друзей и товарищей.