Петербургское действо. Том 2

Давно ли Пушкин и Бибиков стали бывать здесь? А они были уже свои люди, после них явились уже другие, более новички. За последнюю неделю человек десять новых друзей из разных полков появились у Орловых. Не прошло двух часов беседы, в которой все больше слушали Теплова, чем говорили, как вся компания повеселела и как бы ожила. Теплов задавал им такие вопросы, делал такие возражения, предлагал такие вещи, что молодежь сразу признала в нем не более не менее как своего главнокомандующего. Будто разум вдохнули в тело. Как тройка борзых коней, почуяв сильные искусные руки, подобравшие вожжи, мчится с места бодрее и веселей, так все эти молодые люди воодушевились сразу, почуяв, что у них завелся настоящий искусный и замечательный руководитель.

В сумерки, когда молодежь начала уже расходиться от Орловых, каждый уходил веселый, довольный, как будто бы на другой день предстояло начать общее дело, которое, по убеждению теперь каждого из них, должно кончиться неминуемо полным успехом. Алексей Орлов бодрее и радостнее всех других весело отправился с тайным поручением от Теплова к главе синода, Сеченову.

Когда у Орловых остались самые близкие, самые давнишние друзья, братья Рославлевы, Всеволожские, Ласунский и Пассек, то последний, самый дельный из всех, обратился к Теплову с вопросом:

– Григорий Николаевич, неужели вы, которому молва приписывает такое влияние на Разумовских, не можете поручиться сейчас же, что граф Алексей Григорьевич и граф-гетман тоже присоединятся к нашему делу?

– Нет, Петр Богданович, об этом и думать нечего. Да их государственное положение и не дозволяет того. Случись что, они против нас не пойдут, но чтобы теперь им пристать к компании молодцов-офицеров – это невозможно. Подумайте, мне сорок пять лет, а ведь я самый старший у вас. Между вами, поди, ни одного сорокалетнего не найдется, а по чину самый чиновный, поди, только майор. Нет, вы графам Разумовским не компания, да я и не сунусь к ним с таким предложением. Гетман Кирилл Григорьевич выгонит меня вон, а Алексей Григорьевич и того хуже, поедет да государю и доложит. И уж тогда коли меня стащат, так опять не выпустят. Да они нам и не нужны…

И Теплов, собираясь уезжать, взялся за шапку.

– Помните одно… Осторожнее! – заговорил он снова. – Нам нужна гвардия – это ваше дело! Нам нужны сенаторы, хотя бы десятка два, но самых дельных – и это мое дело… Нам нужно духовенство, синод… Ну, об этом уже, верно, постарался Сеченов и еще постарается сам Петр Федорович!.. Простите покуда… Заходи, тезка, завтра ввечеру на пару слов, – обратился Теплов к Григорию Орлову. – На парочку, братец, самых важных слов, которых всем вам незачем и знать!!

– Ладно. Буду! – отвечал Григорий, весело улыбаясь.

– Только эту парочку слов не я скажу тебе! Я с тебя потребую признания, – сказал Теплов. – Не ради бабьего любопытства, а ради дела. Коли ты подтвердишь мою о тебе догадку, то дело пойдет у нас совсем как по маслу.

В эту минуту в передней раздался удар хлопнутой двери, быстрые шаги, и затем обе половинки дверей в гостиную тоже распахнулись с громом, так что ключ, выскочив из замка, зазвенел по полу.

На пороге появился Алексей Орлов с оживленным лицом и, слегка задохнувшись, крикнул:

– Скорее… Идите! Все!

Офицеры повскакали с мест и бросились к нему.

– Что такое? Что? – был общий вопрос.

– Скорее, говорят, идите. Такое… Такое увидите, чего отроду не видали.

– Да что?

– Слышите – барабан… Рота измайловцев! С караула идет. А кто впереди? А?! За простого капрала шагает. Кто?!

– Ну! Ну!

– Граф-гетман! Сам ваш Кирилл Григорьевич! – обратился Алексей к изумленному Теплову.

Все офицеры бросились врассыпную по горнице хватать свои шляпы, кивера и шпаги.

– Да врет он все… Чего вы его слушаете! – крикнул Пассек. – Балуется!

– Ей-богу же! Ей-богу.

– Полно блажить, Алеша! Тут тебе поручили важное дело, а ты…

– Стану я тебе, чучело, даром божиться да грешить! – крикнул Алексей решительно.

– Да не может статься. Гетман при мне в маскараде был обласкан государем, – сказал Теплов, – а это же ведь хуже плюхи…

– Идите, говорят вам! Жалеть после будете! – крикнул Алексей и побежал вниз.

Офицеры бросились за ним. Теплов последовал тоже.

Между тем барабанный бой приближался, и на глаза высыпавшей на улицу молодежи из-за угла Адмиралтейского проспекта показалась рота Измайловского полка. Впереди двигалась, шагая в такт барабанного боя, в блестящем на солнце мундире, во всех орденах и Андреевской ленте, высокая, всем знакомая фигура графа-гетмана.

Густые брови его слегка сдвинулись, глаза были опущены в землю, и лицо немного бледно.

Он, очевидно, замечал останавливающийся по бокам народ, столпившуюся кучку офицеров, изумленно и молчаливо взиравших на него, но, медленно и гордо шагая перед ротой среди улицы, поравнялся и прошел, не подняв глаз, опущенных в землю. На лицах солдат, равномерно шагавших за гетманом, было заметно что-то особенное, необыденное. Они будто не знали, как им смотреть на прохожих: переглядываться и смеяться чудной оказии или смотреть тоже исподлобья, как гетман.

Рота завернула и скрылась за углом Большой Морской, за ней в нескольких шагах следовала большая красивая берлина, голубая с позолотой, с золотым гербом графов Разумовских на темно-синем бархатном чехле козел. Длинный цуг красивых и выхоленных коней, по два в ряд, выступал лихо, горячась и играя нетерпеливо.

Глаза и лицо старика кучера, когда-то подаренного гетману покойной императрицей, говорили толпе с козел то, чего не могли сказать опущенные глаза его барина. Злоба и остервенение были в них! Пустая берлина, качаясь тихо на ремнях, шагом, будто на похоронах, тихо завернула за угол.

Между тем прохожие по всему пути останавливались и, обернувшись, глазели, разиня рты. Питерцы любили гетмана, и теперь имя Кирилла Григорьевича было на всех устах, и всякий обращался к соседу или вслух сам к себе с вопросом:

– Что за притча?.. Гетман роту ведет?

– Что ж это такое! – вымолвил, наконец, и Григорий Орлов в кучке офицеров.

В эту минуту показался на площади верхом Перфильев и крупной рысью ехал в Морскую.

– Стой! Стой! Степан Васильевич! – закричала вся кучка офицеров, бросаясь к нему навстречу.

Он круто остановил лошадь. Офицеры, а за ними и народ окружили его.

– Что такое? Объясни, братец, виденное сейчас позорище, – сказал Григорий Орлов. – Гетман провел роту измайловцев, и сам пешком!

– Государь приказал… Завтра будет указ всем высшим чинам гвардии, даже фельдмаршалам, быть в строю и бывать на всех экзерцициях и во всех караулах. Всем – от последнего сержанта до генерала.

– Что-о?! – воскликнули все враз.

– Да. Еду вот к Никите Юрьевичу с указом лично привести сейчас на плац преображенцев.

– Старого филина – поделом. А гетмана жаль, – сказал Ласунский.

– Трубецкого? Разумеется, не жаль!

– Да он с тех пор, что генерал-прокурором, шпаги в руки не брал! – воскликнул кто-то.

– Вспомнит небось, как под ружье поставят! – воскликнул, смеясь, Перфильев.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – захохотал Алексей Орлов. – Фельдмаршалов да генерал-прокуроров будут скоро на вести ставить!

– Разумеется, коли укажут! – сказал сухо Перфильев, отъезжая от молодежи.

В кучке офицеров наступило гробовое молчание… Некоторые переглядывались.

– А видели лицо гетмана? Белее скатерти! – тихо сказал Пассек.