Выбор смерти. Сборник рассказов

Выбор смерти. Сборник рассказов
Евгений Триморук

В сборник Евгения Триморука «Выбор смерти» включены восемь рассказов-антиутопий: «Идущие во тьме», «Молчание Морфа», «Больная речь», «Дети зла», «Выбор смерти», «Гибель учителя» и «Талейранова клятва». Обезличивание человека в тоталитарном государстве, искаженность нормальных человеческих взаимоотношений, безграничная власть, разрушающая личность самого властителя – вот основной идейно-тематический план рассказав-антиутопий Е. Триморука.

Выбор смерти

Сборник рассказов

Евгений Триморук

Редактор Юрий Бень

Дизайнер обложки Тимофей Трембо

Корректор Дарья Куликова

© Евгений Триморук, 2019

© Тимофей Трембо, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4493-0974-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

    Посвящается моей жене

ВЫБОР СМЕРТИ

Рассказы-антиутопии

Антиутопический штрихкод Евгения Триморука

Но я готов, так же, как и каждый, – или почти каждый из нас. Я готов.

Е. Замятин. «Мы»

Всегда труден переход от поэзии к прозе и почти всегда неизбежен. По крайней мере, так считал великий А. С. Пушкин. Мнение свое он основывал на том, что к тридцати годам утрачивается свежесть и непосредственность восприятия действительности, столь необходимое поэту.

Евгению Триморуку немногим за тридцать и после написания трех сборников стихотворений он обращается к прозе. Молодого писателя трудно упрекнуть в выборе легкого пути: он обращается к такой сложной жанровой форме как антиутопия.

Первый сборник стихотворений Е. Триморука «Касание языческих богов» был посвящен К. Бальмонту, сборник рассказов «Выбор смерти» вполне мог бы быть посвящен В. Набокову. Но кто из русских постмодернистов этого влияния избежал?

Многочисленные аллюзии и реминисценции, контаминации имен и названий произведений, их рассечение и искажение – всем этим наполнены рассказы-антиутопии Евгения Триморука. Есть достаточно прозрачные. Такой герой как Кириллов (рассказ «Выбор смерти») явно отсылает нас ксознательному самоубийце из романа Ф. Достоевского «Бесы», в литературный план рассказа органично вписывается имя героини Гедда Ганская, что дает и пьесу Г. Ибсена, и рассказ И. Бунина. Есть и более сложные – Лени Рифенберг, Ева Ун-Бра (рассказ «Больная речь»). Проявляя милосердие к читателю, автор главную героиню рассказа называет Адельф Тег-Лир, давая тем самым понять, что отсылает нас к истории Третьего рейха. В рассказе, давшем название сборнику, человеку дано выбрать способ неизбежной ранней смерти, никому не дано умереть в своей постели, такова воля тоталитарного государства.

Как человек с двумя высшими образованиями (филфак и Литинститут) автор прекрасно знает, что такое прием затруднения чтения. Оправдан ли он в рассказе, самой простой повествовательной форме, судить читателю. Найдет ли автор среди них соучастников или они предпочтут остаться потребителями, как большинство в последнее время? Молодой прозаик рискует, пытаясь обрести собственное дыхание и неповторимый голос. Пусть пока вполне современным штрихкодовым способом, но будем надеяться в дальнейшем на некий полноценный жанровый код рассказа-антиутопии.

Романная традиция, что совершенно оправданно, в сборнике на втором плане, хотя главное, то, что присутствует и у Е. Замятина, О. Хаксли, Д. Оруэлла – опрокинутость мира, безусловно, есть и в рассказах-антиутопиях Евгения Триморука. Эту перевернутость Новейшего времени замечательно передает Г. Иванов в строчках: Друг друга отражают зеркала/Взаимно искажая отраженье.

Если условность у В. Аксенова и В. Войновича только в основании сюжета их романов «Остров Крым» и «Москва 2042», то у Евгения Триморука она в основании художественного мира. В одном из лучших рассказов сборника «Талейранова клятва» даже существует некий надзорный над обществом орган Служба Бессмысленных Условностей. Сокращение СБУ дает активную и ядовитую актуализацию. В рассказе – предательство морально-этическая норма жизни общества. Это подержанно алфавитом рассказа, где упомянуты такие персонажи, как Сагайпадский и Скородачный. Абсолютно прозрачна этимология фамилии главного героя – Мазепский. Так автор видит историю соседнего нам государства.

Если набоковский герой «Приглашения на казнь» виновен тем, что он случайно не прозрачен, как все, то герои рассказов Евгения Триморука виновны экзистенциально, самим своим существованием. В рассказах «Молчание Морфа», «Дети зла», чтобы закольцевать картину опрокинутого мира, автор рисует портреты властителей или тех, кто стремится ими стать. Не обходится и без пародийного модуса повествования, в частности, показана победа феминистского начала в будущем государственном устройстве. Устройстве, где нет места любви, или она, в лучшем случае, имеет извращенный характер (рассказ «Молчание морфа»). В рассказе «Идущие во тьме» любовники и любовницы нумеруются, как одежда в театральном гардеробе. Настолько обезличенный мир, где индивидуация невозможна даже через высокое чувство любви, заслуживает аппокалипсической участи. Это и собирается ему обеспечить, нажав пресловутую кнопку, герой рассказа «Призрак Герострата».

Достается от автора и «венскому шарлатану» (так В. Набоков называл З. Фрейда). В рассказе «Гибель учителя» показан мир, основанный на законе сублимации, доведенном до абсурда. Преследуется даже легкий намек на сексуальное желание, не говоря уже о попытке его реализации. Чем не сегодняшний дурной западный культ гендерного равноправия? Рассказ построен несколько проще, чем остальные рассказы сборника. Аллюзия на знаменитое стихотворение А. Рембо «Гласные» (все героини маркированы гласными французского алфавита), имеющем, как эротические, так и колористические трактовки не слишком усложняет его понимание. Основной пафос всего сборника рассказов-антиутопий – обезличивание человека в обществе сохраняется.

Как и один из героев Набокова автор сборника прибегает к пародии, как к подкидной доске воображения. Сложно! Но, согласно теории систем, сложные системы устойчивее простых. Будем надеяться, что из этого Хаоса, придуманного молодым писателем, родиться какой-то новый мир, и если уж не дивный, то, по крайней мере, новый и художественный.

Литературное пиршество алфавита рассказов, авторское воображение впечатляют. Но в этом таится и определенная опасность. Если автор не преодолеет своего страстного многословия, не поймет, что слово самоценно и может отомстить за легкомысленные игрища с собой, он рискует остаться писателем для редкого слоя любителей словесности. Впрочем, за выбор приходиться платить. Особенно дорого за выбор жизни. Жизни сочинителя.

    Ю. Бень

Выбор смерти

Рассказы-антиутопии

Я верю не в непобедимость зла,

А только в неизбежность пораженья.

Г. Иванов

ИДУЩИЕ ВО ТЬМЕ

Тем, кто видит, не нужно света.

Морис Метерлинк. «Слепые»

I

Она его не любила. И скрывала это, как и подобает Единице. Но все равно продолжала каждый месяц сопровождать Тройку в Процедурную. (По шкале Олдоса деф Дельвига-Деффа (вкратце Дельфига) дефективных людей называли «дефиками»). У Тройки значились в истории болезни три физиологических нарушения. Утверждали – вирус. Высшие, чистые и здоровые с дефиками почти не соприкасались. Они находились даже выше Единиц. Только администраторы, доктора и инженеры, обладающие иммунитетом к любому заражению, уделяли определенное время пострадавшим. Иерархия у Высших оставалась за пределами понимания дефиков.

– Только бы не разочароваться, – твердил про себя Тройка, не помня, откуда она взялась, и не понимая, что это значит.

К сожалению Единицы, Тройка, проходя еженедельную стерилизацию «Однопамяти», как будто изловчился повторять одни и те же вопросы. Как будто его заклинило. Словно какая-то шестеренка требовала смазки, или, что тут врать, убедительной госпитализации, чтобы, уж тут наверняка Высшие разберутся, переведут его в Четверки. И тогда Единица с полным правом сможет вздохнуть с облегчением, как дефик, выполнивший свой человеческий долг. Слово-то какое обидное – дефик, – для Единицы, и ведь с одним только недостатком.

– Она же очень очаровательная, – продолжал бубнить дефик, идущий позади Единицы.

Тройка как будто тянул время. И даже, как не раз казалось Единице, нарочно растягивал слова. И не нравилось ей это постоянное «те», которое он с небольшой паузой добавлял к какому-нибудь глаголу: «скажите», «ведёте», «можете». Такой наглости она не встречала ни со стороны тех же нелепых Пятёрок и даже Двоек. А те поприличнее будут. И одеваются они опрятнее. Не то, что эти…

Ведь снова обул бежевые, старые. И рубашку не заправил в брюки. И пальто с широким воротом. Зачем ему? Морока с ними, да и только. Уже бы давно ужесточили разделение, а то не отмоешься вечером. Вот что скажет врач из Высших, когда она зайдет к нему с этим?

Такого и упоминать страшно.

И почему ее Однопамять на него не действует? Не испорчена ли машина? Не испорчена ли она?

Глупости. Глупости.

– О-чар-о-вать, – пропобовал на вкус Тройка засевшее слово.

Снова что-то шепчет, как будто заучил формулу, и теперь никак не выбьешь ему из головы. Вот ученые пишут, врать же не будут, что в соседнем городе уже до того дошли, что после Процедурной дефик забыл свои обязанности, а другой и вовсе подумал, что он девочка пяти лет, а ведь еще вчера считался здравомыслящим Двойкой. Или неделю назад, или две (тут Единица сама путалась), так стерли все рефлексы, что вышел чистый и здоровый человек, и Высшие его признали своим, и к себе увезли. Вот теперь как. Повезло.