Выбор смерти. Сборник рассказов

Сегодня же надела линзы, чтобы скрыть второй дефект, чтобы не оказаться среди Двоек. Но ей все равно назначили такую легкую работу, с которой справится любая слабая Двойка.

Переулок Славистов.

Единица уже думала об этом. Кажется, в отделе Однопамяти ей не доложили нужную порцию сыворотки.

Тупик Филологов.

Единица запуталась. Нужно возвращаться. Уж не Тройка ли?

Или Высшие что-то подозревали? Мысли Единицы начали путаться, когда Тройка ей что-то сказал. Или это было раньше?

И теперь ей казалось, что о себе, как о Единице, она размышляет в третьем лице.

Снова площадь Библиотекарей. Снова этот памятник полуслепца. И здесь же словно концентрировались лучи палящего солнца. Здесь Единица чувствовал самые мучительные желания. Здесь Тройка успевал найти самую уютную тень.

Возле Департамента Исследователей Тройка изменил диапазон: «Почему Процедурная в другом квартале»?

Единице не хотелось верить, что это назначено в наказание. Она убеждала себя, что следует программе «Установи Взор». И лишняя укрепляющая «Мерло-Рабзола-Понти» от мигрени ей не помешает. Тройка почти вскрикнул, когда вышли на Площадь Равенства. Единица сжалась. Тройка даже остановился отдышаться возле памятника Антону Антоновичу Борхаскли, который и выступал за всеобщее неравенство, и, словно в доказательство тому, тень от его гранитного изваяния куда-то ускользнула, так что оба спутника оказались открытыми под палящим солнцем.

Сплошные площади и памятники.

Тройка рискнул повернуть голову в сторону курантов и почти тут же зажал глаза, испытав сильнейшую боль, проникающую до самого мозга.

Тело Единицы покрылась испариной. Если Тройка к ней притронется, она сойдет с ума. Надо будет закричать.

И вместо ужасной картины мучений и насилия ей представились навязчивые образы разврата, которые каждое утро и вечер на канале «Ору Эр», культивировались. И на мгновение Единице становилось легче.

В любой расставленной тени, под колоннами, углами домов Тройка все также спрашивал: «Для чего мы идем пешком? Почему нужно вначале в Первый отдел Процедурной, а потом во Второй, и не наоборот?» Издевается, иначе никак.

Единица слышала в его вопросах насмешку, злорадство, желание ее догнать и затянуть в дверь подъезда или в тень переулка.

Ее почти тошнило от жары, и невыносимо, как слепни, наслаивались самые липкие образы.

Для нее было пыткой слышать до точности по секундам задаваемые вопросы. Словно ее привязали к столбу, а над головой подвесили ведро с водой, на дне которого вырезали небольшое отверстие, и из него равномерно капала вода точно в темечко.

IV

По шкале Дельфига Тройке приписали «Медлительность». Малая погрешность, проходящая по ватерлинии, приближенной к Четверке. Но он не понимал, зачем за ним приходят так поздно и потом торопятся к Процедурной? Он с раздражением угадывал торопливый стук ее каблуков еще до того, как она появится перед его дверью, словно бы чеканила мелкими шажками по коридору.

В глазах снова сильно помутнело, словно приближался приступ. Он вновь уставился, если так можно сказать о человеке с больными глазами, в упругую фигуру Единицы. Прозрачное снежное платье обрамляло ее тело, слишком роскошное и точеное, чтобы оставаться земным. Тут не меньше двухчасовых тренировок в день. Единицам, неписанным законом, прописано ходить в спортзал. Так они выглядят крепче, привлекательнее и совершеннее. После душа их кожа как будто источала свечение, словно они здесь, среди дефиков, на земле, восполняли Высших существ, тех, кто находится за пределами понимания. Если так выглядят эти дефики с минимальным недостатком, то что говорить о них, каждодневно ускользающие от его, Тройки, пытливого и мучительного взора, что говорить о Высших? Может быть, у Единицы таз несколько ниже? Но ему ведь могло показаться. И так не хотелось разочаровываться. И Тройка не знал, почему вклинилось это «не хотелось», ведь он ничего не помнил о прошлом.

В конце концов, основной дефект – это зрение. Тройка во многом был не уверен. Возможно, ему хотелось представить ее сексуальность, а лучше ясно ее увидеть. Чтобы очарование воображения слилось с очарованием реальности. Но Тройка был этого лишен. И не только этого.

Да.

Ученые брехать не будут.

Когда подводит зрение, теряется нечто большее, какая-то связь с невиданным, что, сколько ни представляй и не описывай, все равно находится за пределами твоего видения.

Единица явно ускорила шаг. И сейчас даже быстрее, чем обычно.

Чтобы он ей не успевал задавать вопросы?

Она как будто убегала от него, от Тройки.

V

Долгие несколько часов заставляли его, Тройку, сидеть в приемной среди Двоек и Четверток. Хотя с ними было хорошо. Они много знают. О многом говорят. Тогда Тройка и услышал кое-что.

И один ли раз?

Всего лишь слух.

Легкая фантазия.

Или это случилось после удара, когда он вновь засмотрелся на полуобнаженные бедра Со-про-во-ди-тель-ни-цы?

Этот памятник Борхаскли поставлен явно в насмешку.

Послушать Тройка не отказывался. И даже с удовольствием пропускал вперед тех, кто торопился.

«Одно вызывает другое», – кто слева.

«Как не… Что? Нет», – голос у стены, выше головы, прислонился.

«Давно», – издали.

«„Мерло-Рабзон“ или „Рабзар-Понти“, что лучше»? – прямо в ухо.

«В вечернем выпуске объявили о карантине», – рядом.

«На канале „Хакрхес“ передавали тревожные вести», – через плечо.

«На „Ору Эр“ обучают больше», – тот, что рядом.

«Нарушенное зрение ограничивает воображение», – тот, что через плечо.

«Я, когда был Единицей, многое насмотрелся», – издали.

«Исследователи врать не будут», – уходящий в кабинет справа.

«„Мерло-Рабораб-Понти“ – успокойте нервы осознанием равенства», – радиоточка.

«У страдающих кожей нарушено осязание», – телевизор.

«Могут и толкнуть», – автоответчик.

«И почему еще не вылечили»?