Девочка и пёс

– Но не это за душу тронет и навылет пронзит меня, а тот свет на моих ладонях – недосказанность бытия. Да?

Бока непонимающе поглядел на неё:

– Что это?

– Стихи. Ты разве не любишь стихи?

– Не знаю. Кажется не особенно.

– А моя госпожа заставляет заучивать меня по пять стихотворений в день. Она говорит, что хорошая поэзия просветляет дух, окрыляет душу, обостряет разум, очищает кровь и дисциплинирует память. Попробуй как-нибудь.

– Обязательно, – улыбнулся Бока.

Лида отпустила его и села на кровать.

– А теперь ступай, тебе пора.

Бока оглянулся на дверь, даже с какой-то надеждой что может быть она само собой распахнулась. Но нет, не распахнулась.

– Ключ ведь всё еще в бутылке, – проговорил он. – И слушай, как ты смогла засунуть его в неё? Он ведь в два раза больше горлышка.

Лида внимательно посмотрела на него и серьезно сказала:

– Это волшебная бутылка. Бутылка Хангвуса, хозяйка говорит что был когда-то такой великий маг. В эту бутылку можно засунуть всё что угодно, но извлечь это обратно может только тот, кто поместил. А разрушить или уничтожить бутылку невозможно.

Бока аккуратно, даже с некоторым трепетом снял с полки бутылку из толстого зеленого стекла. Большой ключ внутри неё звякнул, стукнувшись о стенку.

Молодой человек посмотрел на девушку.

– Что же, ты вытащишь его? – Спросил он.

– Да. И ты уйдешь, а я останусь здесь. – При этих словах она как-то странно, словно испытующе поглядела на мужчину.

Бока попытался улыбнуться.

– Только как бы мне не заблудиться по дороге. Дом большой.

– А ты просто следуй за белым псом. Он ждет тебя за дверью.

Бока захлопал глазами, не понимая шутит девушка или нет.

– Это такой же как те что в холле? – Он на секунду умолк. – Понимаешь, там ожили статуи. Белые псы. Они…, – Бока снова споткнулся, – действительно из камня?

Лида продолжала странно глядеть на него. Наконец она усмехнулся.

– Ты ведь уже взрослый мужчина, Бока, – сказала она. – Многое видел, у тебя наверно были десятки женщин и может даже где-то есть дети. А ты всё еще веришь в какие-то нелепые сказки, как маленький мальчик. Конечно же псы живые, обыкновенные псы из плоти и крови, просто порода такая, специально выведенные альбиносы. А ключ вот он, – девушка вытащила из складок покрывала ключ и показала ему. – Я просто сделала вид что положила его в бутылку, а сама спрятала за спиной. А тот большой ключ там уже был. Надеюсь ты видел кораблики в бутылке и не будешь спрашивать как это возможно.

Она пристально и насмешливо глядела на него. Лицо у Боки вытянулось. Он поставил бутылку на место и медленно подошел к сидящей девушке. Взяв из её руки ключ, он спросил:

– Значит всё ложь?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет. Наоборот, всё правда. Ты мне понравился.

Он еще секунд десять глядел в её темные глаза.

– Прощай, Лида.

– Прощай, Бока. Хотя наверно правильнее до свидания.

Он взял лампу и открыл дверь. За нею действительно сидел белоснежный мускулистый поджарый пес с красивой точеной головой. Он широко улыбнулся, оттопырив белый язык, и потрусил по коридору. Бока поспешил за собакой. В конце концов пес привел его в мраморную залу. Там у дверей стоял Марк.

– Герцог ждет тебя в карете, – сообщил он красивым глубоким голосом.

Бока отдал ему лампу и с огромным облегчением вышел из этого сумеречного дома.

Герцога он действительно нашел в карете.

Бока сел напротив и посмотрел на своего хозяина.

– Знаешь, сколько я тебя здесь жду? – отрешенно спросил Томас Раушер Халид.

– Простите, господин майдмирэ. Я…, – Бока замолчал на полуслове. Ему почему-то не захотелось впутывать сюда Лиду и возлагать на нее вину за свое отсутствие. – Меня обманул мираж.

– Какой еще мираж.

– Я увидел как вы вышли из будуара колдуньи и велели идти за собой. Я шел за вами по каким-то коридорам и комнатам, а потом вы исчезли. И я просто заблудился. Потом появился один из этих белых псов. Он прошел мимо, глянул на меня и двинулся дальше. Я понял это так что нужно следовать за ним и он действительно вывел меня в холл со статуями.

Герцог посмотрел на своего преданного слугу. Потом отвернулся и снова стал глядеть в окно, за которым уже сгущались вечерние сумерки.

– Проклятая ведьма. Наверно хотела показать что с легкостью может разлучить нас и расправиться с нами, если захочет.

– Может всё еще мстила мне за мои неосторожные слова, там в холле, – весело предположил Бока, радуясь что его маленькая ложь сошла ему с рук.

– Да уж, – усмехнулся герцог. – Не следовало тебе этого говорить. Алитоя дама нервная. С ней вообще лучше одними "да" и "нет" разговаривать. Сказано же у кого-то: "И говорите лишь да-да и нет-нет. А всё что свыше, то от лукавого", – он на секунду задумался. – Не помню откуда. Ладно, поехали.

Молодой человек обернулся, открыл маленькое окошечко и крикнул кучеру:

– Эд, давай трогай. Домой едем. Слава богу.

И только откинувшись на упругую спинку сиденья, он вдруг понял что что-то не так. Он быстро сунул руку под плащ за спину. Так и есть, одного кайхорского ножа не было. "Ах ты маленькая воровайка", подумал он почти с улыбкой. Но ему стало не до смеха, когда он попытался представить зачем это Алитои понадобился его нож. В Кайхоре он слышал о таких женщинах, которые за деньги насылали порчу на кого угодно, только женщинам нужен был какой-то предмет очень близкий жертве. Эти оборванки-ворожеи пользовались относительной популярностью, брали они за свои услуги не дорого и желающие избавиться от своих недругов за несколько медных монет всегда находились. Бока считал всё это ужасным вздором и верил в порчу на расстоянии не больше чем в заговоренные ветровые камни, которые якобы положенные за мачтой всегда обеспечивали попутный ветер. Но сейчас ему стало очень не уютно и он отругал себя за свои глупые слова в мраморном холле. Что если злобная сумасшедшая Алитоя настолько взбеленилась, что теперь собирается хорошенько сглазить его, а то может и вообще сжить со свету? И хотя он снова твердо заявил себе что не верит во все эти заговоры, проклятия и прочее мракобесие, в глубине его души притаилась холодная и осклизлая, как свернувшаяся кольцами змея, тревога.

100.

Минлу и её спутники добрались до "Одинокого пастуха" только к вечеру следующего дня. Обе девушки были совершенно вымотаны и уже практически не могли стоять на ногах. Талгаро, в силу того что лоя, несмотря на свое изящное телосложение, физиологически были гораздо более выносливыми чем народ Омо, а к тому же с детства привыкали сидеть в седле, выглядел вполне бодрым и свежим. Не обращая внимания на состояние своих спутниц, он предложил просто сменить уставших лошадей и продолжить путь. Однако девушки словно не услышали его. Спустившись на землю, они с неимоверным облегчением принялись ходить туда-сюда, восстанавливая измученные ноги, давая отдохновение натертым бедрам, истерзанной промежности и разбитой спине. И хотя и Минлу и Тайвира страстно желали как можно скорее оказаться в Акануране, они не сговариваясь решили остаться в "Одиноком пастухе" и выехать с первыми лучами рассвета. Мысль о еще одной бешенной ночной скачке их обеих повергала в ужас.

На крыльце появился Громми Хаг. На голове у него по-прежнему была белая повязка, в которой по правде говоря уже не было необходимости, но ему нравился этот символ недавних горестных тяжких мук, перенесенных им, конечно, с мужеством и стойкостью. Быстро и внимательно осмотрев новоявленных гостей и не увидев в них ничего ценного и внушительного, он, безо всякого почтения и приветливости, равнодушно ожидал их приближения. На вопрос лоя могут ли они получить свежих лошадей, он неопределенно пробормотал что "надо смотреть", но не уточнил куда и на что нужно смотреть. Хотя смотреть, судя по всему, следовало на толщину кошельков гостей и как подозревал Громми толщина эта вряд ли произведет на него впечатление. Минлу, без привычной робости, суровые, многоопытные, видавшие виды трактирщики всегда вселяли в неё это чувство, вышла вперед и решительно объявила, что им нужна комната с тремя кроватями на одну ночь и хороший ужин, а также три свежих лошади, а если таковых нет, пусть накормят и почистят этих, чтобы к утру они были готовы продолжить путь. Тайвира, вспомнив о своем полном безденежье, смущенно приблизилась к кирмианке и быстро прошептала ей на ухо, сообщая о своей неплатежеспособности. Хозяину постоялого двора очень не понравилось это перешептывание и он холодно и напрямик поинтересовался есть ли у постояльцев деньги. Минлу, также не имевшая за душой ни гроша, но помнившая о серебряных и медных монетах лоя, ответила таким же ледяным тоном что есть. Хаг тут же объявил цену: сильвида за комнату, сильвида за ужин и пять медью за заботу о лошадях, а о новых, мол, нечего и мечтать, времена теперь трудные, хищные век, жестокие нравы, каждый второй разбойник и вообще вот – и он гордо ткнул в повязку на голове. Однако, с учетом даже хищного века и жестоких нравов, цена явно была чрезмерной. Раньше бы Минлу непременно отступила, не смея настаивать на своем, но сегодня, сейчас она чувствовала как внутри неё бурлит какое-то неясное раздражение, дух противоречия, почти злость, толкающая её сопротивляться и идти наперекор всем и всему кто хоть как-то мешал ей. Что-то в ней изменилось после Гроанбурга, после того как она была вынуждена бросить Кита и обрести случайное спасение ценой, как она полагала, жизни другого человека. В общем Минлу хмуро поглядела на трактирщика, демонстративно передвинула вперед, на живот, меч мастера Юн Фая и сухо ответила, что о такой цене не может быть и речи, что это равносильно безжалостному грабежу на большой дороге, что даже жадные нахальные туру не посмели бы заламывать таких цен, что и дикие разбойники Гроанбурга постыдились бы брать столько с бедных путников, что столичные взяточники и казнокрады-чиновники и те не решились бы просить столько, сколько требует уважаемый хозяин "Одинокого пастуха" со своих гостей. Максимум, твердо сказала девушка, это одна сильвида за комнату и ужин и три копера за лошадей.