Девочка и пёс

Громми Хаг насупился и выпятил нижнюю губу. Речь кирмианки не произвела на него особого впечатления, он за свою жизнь слышал в свой адрес и похлеще. Но вот её оружие тут же напомнило ему о его недавней заносчивой постоялице-аристократке из Сайтоны. Которая к тому же исчезла из его заведения самым что ни на есть таинственным образом, оставив правда ему в благодарность свою прекрасную лошадь. Впрочем, он, конечно, имел на этот счет некоторые подозрения, ибо Далив Варнего лично забрал у него поднос и отнес его прекрасной сайтонке. Да так и остался у неё в номере, а затем уже посреди ночи вышел из комнаты с чем-то массивным, завернутым в портьеру, и унес это к своим огромным фургонам. Но все свои подозрения Громми Хаг хранил глубоко в себе. По крайней мере до поры до времени. А сейчас перед ним стояла другая молодая девица, тоже вооруженная и тоже цедящая слова с некоторой холодной надменностью. Хотя, конечно, этой оборванке из Кирма было очень далеко до той гордой белокурой красавицы-баронессы и в умение держать себя, и в роскошности одеяния, а главное в способности не мелочится и разбрасываться золотом. "Где-то она теперь", с грустью подумал Хаг, он всегда вспоминал со светлой печалью о людях расплачивающихся золотом, ведь их так мало на этом свете. "Сильвида и девять коперов за всё", хмуро объявил он. Девушка положила обе ладони на рукоять своего меча и дерзко произнесла: "Сильвида и три копера". Трактирщик и кирмианка долго смотрели друг другу в глаза и Минлу, к своему удивлению, не только не отвела взгляда, но чувствовала что ей дается это очень легко и она готова хоть часами вести эту молчаливую дуэль. "Не люблю этих узкоглазых", желчно подумал Громми и пробурчал: "Ладно, и только из любви к Кирму, вы мне всегда нравились". "Заплати", сказала девушка своему маленькому спутнику и прошествовала внутрь дома мимо застывшего владельца.

Но мстительный Хаг все же отчасти отыгрался, поселив трех постояльцев в жалкой темной подвальной комнатушке, где вдоль грязных закопченных стен расположились четыре спальных места в виде узких дощатых нар с жесткими соломенными тюфяками. Поданный ужин из бобовой похлебки, водянистой каши, жилистых кусков мяса и чёрствых булок также явно оставлял желать лучшего. Но к некоторой досаде Громми, гости словно и не замечали всего этого. Они были настолько голодны и вымотаны, по крайней мере девушки, что с неимоверной жадностью и аппетитом быстро умяли весь ужин, а затем с радостью и огромным облегчением вытянулись на колючих тюфяках в своей теплой тихой комнатке, показавшейся им вполне уютной.

Однако, после того как Талгаро потушил лампу, погрузив комнату в кромешную тьму, единственным кто тут же сладко и безмятежно заснул был он сам. Обе его спутницы, несмотря на огромную физическую усталость, закрыв глаза, еще долго лежали без сна, полные тревожных мыслей и тяжелых переживаний.

Тайвира, сколько бы она не старалась, никак не могла отделаться от омерзительного зудящего смутного ощущения собственной подлости. Это было конечно смехотворно. И как только она начинала подходить к этому вопросу рационально, ощущение казалось пропадало. Ведь действительно, она никого не предавала и не приобретала свое спасение ценой какого-то подлого поступка. Это было несомненно. У неё появился шанс вырваться из Гроанбурга и она им воспользовалась. И это было правильно и разумно, никому в целом мире и в голову не придет осудить её за это, всякий бы поступил точно так же. Но как только она прекращала думать о том что случилось с позиции здравого смысла и пыталась отвлечься, забыться и наконец заснуть, ощущение тут же возвращалось. Перед глазами возникал Сойвин, а где-то на заднем фоне маячили оборванные фигуры грязных усталых людей, которым она носила еду в подвал Цитадели. Тайвира убеждала себя, что отец конечно же поедет в Гроанбург и выкупит всех кто был с ним в караване, но и сама ни капли в это не верила. С какой стати ему делать это? Она прекрасно знала жесткий, бескомпромиссный, суровый и скупой нрав своего отца. Он не станет и слушать её, все кто были в караване пришли в него по доброй воле и по собственному желанию, это был их выбор и они знали чем рискуют и на что идут. Отец скажет, что хватит и того что он потерял весь свой груз. Тем более из тех 14 людей что остались у Хишена, с половиной ни её отец ни она сама даже не общались в караване и не знали как их зовут. Кроме того, среди пленников несколько человек "Бонры", а к ним отец и раньше не слишком благоволил, а сейчас наверно вообще впадает в бешенство при одном только упоминании. "Бонра" требовала огромной платы за своей услуги. А что в результате? Защитить караван не сумели, груз разграблен, дочь в плену. Тайвира с тоской подумала о Сальвате, одной из старых служанок отца. Но и ради неё он не станет ничего делать. Да, Сальвату никто не спрашивал хочет ли она покинуть дом и отправиться с хозяином в долгое и трудное путешествие до Сайтоны, её мнение никого не интересовало, и Тайвира, честно говоря, вообще сомневалось что у неё было собственное мнение. Сальвата прекрасно справлялась со стиркой, уборкой, шитьем и пр., при этом никогда ни на что не жаловалась, была неприхотлива, вынослива, молчалива и кажется никогда ничем не хворала и потому отец считал её незаменимой в любых своих поездках и по-своему ценил её. Но Тайвира понимала, что для сурового торговца Сальвата был всего лишь подобием домашнего скота, неким "одушевленным орудием", бездумной бесчувственной тварью, которая конечно не стоит того чтобы ради неё собирать солидный выкуп и везти его в Гроанбург, при этом еще и рискуя тем, что жестокий непредсказуемый Хишен в последний момент всё переиграет и оставит у себя и Сальвату, и выкуп, и несчастного курьера. Но Тайвира любила Сальвату, эта сильная немногословная женщина была рядом с ней практически с самого детства и девушка обещала себе, что она сама найдет деньги и найдет человека, который согласится отвезти выкуп в Гроанбург и вызволить старую служанку из плена. Но и снова в глубине души нисколько не верила в это. А потом она начинала думать о Сойвине, об этом странном молодом разбойнике с теплыми зелеными глазами, который уберег её от смерти и унижений, а в конце концов вообще вызволил её из ужасного логова разбойников, подарив ей свободу, ценой собственной жизни. И сердце девушки начинало отчаянно биться, когда она позволяла себе думать о том, что Хишен сделает или уже сделал со своим взбунтовавшимся бриодом. И она снова, в сотый раз, спрашивал себя: зачем Сойвин пошел на это. Лоя говорил, что решиться на такое можно только под влиянием некоего "большого сильного чувства", неужели это правда? Она не хотела верить в это или точнее не смела. Потому что в этом случае ей сразу же становилось еще тяжелее и тягостнее на душе. Она и сама не могла объяснить почему. Ведь даже если этот человек действительно испытывал к ней какое-то чувство, разве это что-нибудь меняло? Какое ей дело до его чувств, до чувств негодяя, убийцы, верного прислужника садиста Хишена. "Никакого", шептала она себе. И снова не верила. Она вспоминала как лежала рядом с ним в темноте ночи, терзаемая страхом, убежденная что он вот-вот набросится на неё и как затем поутру спокойно просыпалась у него под боком. И ей совершенно не хотелось слезать с кровати и выходить из дома, потому что здесь, между стеной и этим мужчиной она чувствовала себя в полной безопасности, это было единственное место во всем страшном Гроанбурге, где, как ей казалось, никто и ничто не угрожает ей. А еще, при воспоминании о Сойвине, тоненькая нежная игла тщеславия слабо и приятно колола ей сердце, потому что ради неё, по сути незнакомки, которую он знал всего несколько дней, взрослый симпатичный мужчина, наверняка немало повидавший и испытавший на своем веку, с легкостью пошел на смерть. Тайвира старалась отогнать подобные, пусть и приятные, но конечно же недостойные мысли. Но совладать с этим было непросто. Какой должна быть женщина, чтобы ради неё лихой беспринципный негодяй, не боявшийся ни небесного, ни людского правосудия, абсолютно равнодушный к страданиям других, помышлявший лишь о наживе и удовольствиях, вдруг за несколько дней настолько изменился, что одним махом перечеркнул все свои привычки и нравы, поверг в прах всю свою прежнюю систему ценностей и не задумываясь обрек себя на пытки и смерть только чтобы спасти эту женщину. Какой должна быть она? И вся окружающая Тайвиру темнота упоено шептала ей: великой. Прекрасной. Несравненной. И сердце девушки на миг сладко замирало от немого восторга, от неудержимого ликования, от осознания того что она получила неоспоримое доказательство своей особенности, уникальности, ведь разве может существовать более весомое доказательство твоей избранности, чем принесение тебе в жертву целой человеческой жизни. Но кроме всех этим сумбурных полуосознанных переживаний, Тайвиру также мучил страх. Что если это еще не конец? За несколько дней пребывания в Гроанбурге она успела услышать достаточно ужасных историй о его хозяине. Разбойники ничуть не стеснялись девушки, а может и напротив, её присутствие лишь подстегивало их красноречие. И теперь она знала насколько безжалостен и злопамятен Хишен. И раз так, то он конечно не забудет как она вырвалась из его рук, каким унижениям подверг его Сойвин, чтобы освободить свою пассию. Тягучий страх комом вставал у неё в горле и сдавливал грудь. Хишен непременно захочет отомстить. И ей и её отцу. Он не удовлетворится истязанием и смертью предателя бриода. Он пошлет убийц, может наймет жутких ассасинов из "Черного ветра". И Тайвире становилось тошно и неуютно при мысли что теперь всё её будущее будет отравлено страхом, пугливым ожиданием жестокой расправы и уже никогда, никогда её беззаботная радостная девичья жизнь не будет такой как прежде. И свернувшись калачиком на грязном тюфяке, обхватив голову и плотно закрыв глаза, она жалобно думала о том что как было бы хорошо, если бы утром, проснувшись, ей вдруг стало бы ясно что нападение на караван, Гроанбург, Сойвин, Хишен это всего лишь яркий долгий кошмар, причудливое сновидение, калейдоскоп событий, которые никогда не происходили, таинственная игра её разума и души, насыщенных и уставших от впечатлений её первого большого путешествия. И открыв глаза, она обнаружит, что снова лежит на своей узкой походной кровати в маленькой зеленой палатке, пропахшей специями и травами, а где-то снаружи отец снова распекает смешного дядьку Ефрония, своего главного кучера и конюха, и через не плотно закрытые крылья палатки до неё доносится густой острый аромат мясной похлебки, приготавливаемой доброй и неразговорчивой Сальватой. А впереди новый день и новые места, новые люди со странными обычаями, удивительные города, диковинные животные, бесконечная красота и просторы окружающего мира. И она, молодая и здоровая, полна счастливого предвкушения от встречи со всеми этими новыми чудесами. Да будет утром всё именно так. Но она знала что не будет.

Минлу тоже никак не могла уснуть. Но в отличие от дочери купца, мысли кирминаки занимал ни Хишен, ни Гроанбург и всё что в нем произошло, и даже не искалеченный Кит. Минлу снова думала о своем предназначении. И думала с неприязнью. Вся её жизнь, с тех пор как её в семь лет отняли от семьи, от отца, матери и двух младших сестер, представилась ей ужасно глупой и фальшивой. Всё было зря. Нелепое абсурдное нудное существование за толстыми стенами храма в компании пяти чокнутых старикашек. Чтобы в конце концов остаться совершенно одной, без любимых, родных и друзей, совершенно неприученной и неподготовленной к реальной жизни, без дома и семьи, где-то посреди утомительного странствия в нескончаемых поисках камня, навсегда изменившего её жизнь. И зачем это всё? Чтобы защитить людей, Кирм, всю Шатгаллу от древних кровожадных савгулов? А что если это всего лишь сказка, страшная история, способ пощекотать себе нервы, придать остроты скучным вечерним посиделкам? Нет, конечно не сами омерзительные савгулы, которых она видела собственными глазами в Уруме и других подводных городах. Но пророчество о их пробуждении раз в 560 лет, о их выходе из Океана и почти тотальном истреблении ими всего живого на планете. Ведь прошло уже больше года с тех пор как она обнаружила что Урум опустел, а никакие монстры на берег так до сих пор и не вышли. А если даже выйдут, как она справится с ними. Ведь Шивтак по-прежнему не слушался её, не подчинялся ей так, как того хотели её учителя. Он лишь позволял ей слушать себя и видеть неясные сумбурные картины то ли ужасного прошлого этого мира, то ли его безумного будущего. Ключ Синей бездны несомненно тянулся к ней. И она тянулась к нему. И он что-то брал у неё и порой Шивтак действительно начинал биться в ритме пульса её собственного сердца. И несомненно он что-то давал своей хранительнице, наделял её крошечной толикой своей безмерной силы. И Минлу уже была способна дышать под водой, ходить по воде и притягивать к себе воду. Но ведь этого было совершенно недостаточно. Полного понимания Шивтака у неё все равно не было и она не представляла каким образом она остановит савгулов. Всех её способностей хватит только на то чтобы показывать ярморочные фокусы и не более. Но её учителей это не беспокоило. Раз Ключ Синей бездны выбрал её, значит она именно тот человек, который сумеет сделать всё что нужно когда придет время. Но эта набившая оскомину фраза "всему своё время" теперь вызывала в Минлу глухое отторжение, почти ненависть. В этом однообразном хороводе дней обучения искусству соединения с Шивтаком, а также обретении знаний в малопонятных большинству людей, а говоря по правде и никому не нужных, науках уже прошли её детство и юность. А теперь проходит и её молодость. И таким образом эта странная, по сути своей, религия Ключа Синей бездны, которой так ревностно служат учителя, пожирает её жизнь и всё что в конце концов остается это пустота. И она снова и снова вспоминала тот день, когда один из монахов Храма Падающих звезд забрал её вместе с другими детьми из их родного селения Линрэн и привез на старой, разбитой, воняющей рыбой повозке в Сиреневую долину, к воротам храма. И как все дети по очереди входили в Ореховую залу, где на нефритовом пьедестале в окружении пяти Мастеров Стихий лежал большой синий камень, безжизненный и тусклый. Каждый ребенок подходил к пьедесталу, вставал на скамейку и, протянув обе руки, прикасался к камню. После чего один из мастеров делал знак и монах уводил ребенка в другую комнату. И затем детей увозили обратно к их семьям, в родные деревни и города. Это длилось месяцы, годы. И Минлу не сомневалась что и её тоже отпустят домой как только она дотронется до непонятного камня. Но когда она встала на скамейку и обоими ладошками накрыла Шивтак, тот ярко вспыхнул и подпрыгнул в воздух. Минлу едва не закричала и чуть не свалилась со скамейки. Но неведомая сила, как будто странно уплотнившийся воздух, тут же окружила её и мягко поддержала. Она с испугом поглядела на высоких Мастеров Стихий и увидела что они улыбаются. И монах не взял её за руку и не повел в комнату, откуда бы её забрали домой. Вместо этого он вернулся к ожидающим своей очереди детям и больше в Ореховую залу никто не вошел. Всё закончилось. Кирм обрёл наконец свою хранительницу Ключа Синей бездны.

Минлу вздохнула. Раздражение прошло. Это была лишь минутная слабость. Такое случалось и прежде, правда последнее время всё чаще. Если это её предназначение, то так тому и быть. А неприятное тревожное ощущение что настоящая жизнь проходит мимо – это просто иллюзия. Нет никакой настоящей или правильной жизни, есть только твое отношение к происходящему и это отношение уже твое личное дело. Из всех дорог, которые мы выбираем, мы всегда выбираем свою. Так сказал мастер Юн Фай, вручая ей меч. А иногда, как будто в качестве утешения, она позволяла себе подумать о том, что в конце концов это ведь так приятно быть особенной. А она очень особенная. Насколько ей известно, она единственная на всей планете, кто видел истекающих слизью мерцающих призрачными огнями савгулов воочию, пускай и спящих, неподвижных и лишь малую часть их. Она единственная кто спускался в такие глубины моря, где чудовищная масса воды моментально бы раздавила любого другого человека. И она единственная в чьем присутствии Ключ Синей бездны начинал светиться ярким сине-белым сиянием. Впрочем, Минлу позволяла себе подобные мысли буквально на несколько секунд и, покраснев от смущения, тут же старалась переключиться на что-нибудь другое, ибо тщеславие это несомненно не то что следует лелеять в себе хранительнице Шивтака. А затем она с улыбкой и светлой грустью ностальгии вспоминала как мастер Киадо впервые учил её дышать под водой. Это происходило в Шахматном фонтане в одном из внутренних дворов Храма. Одетая лишь в узкий лиф и облегающие шорты, она ложилась спиной на воду, крепко сжимая в руке большой синий камень. О как же ей было страшно тогда, сердце бешено стучало и ей заранее становилось трудно дышать. Учитель Киадо успокаивал её, убеждал в том что это ей так понравиться, что впоследствии в океане она будет проводить больше времени чем на суше, обещал ей что она станет настоящим человеком-рыбой. После чего клал свои ладони ей на лоб и грудь и прижимал Минлу к выложенному черно-белой плиткой дну фонтана. А она, распахнув от ужаса глаза, неотрывно глядела на его плоское добродушное лицо с длинной жиденькой бороденкой. Лицо дрожало и искажалось зеленоватой водой и хотя до него было не больше метра, казалось что оно в запредельной дали. В первый раз ничего не получилось. Задержав дыхание, она вытерпела минуту-две, а затем, когда жуткое ощущение пылающей черноты в груди и шеи затопило мозг безотчетным ужасом и начались судорожные спазмы в горле, она рискнула сделать вдох как её учили. И наглотавшись чистой прохладной воды, тут же забилась в дикой панике, пытаясь освободиться от сильных рук мастера. Но Киадо уже вытаскивал её из фонтана. Выкатив глаза, она хрипела, выла, сходя с ума от осознания того что не может сделать вдоха. Но мастер прикладывал к её рту ладонь и в один миг вода из легких, горла и носоглотки устремлялась наружу, притянутая силой Киадо. Это было странное и до какой-то степени приятное ощущение, словно что-то нежное и гладкое ласкало её изнутри. И освобожденная от воды, она безумная от радости жадно глотала драгоценный воздух. А затем, после недолгого перерыва, всё повторялось снова и снова. "Думай о Шивтаке", говорил Киадо, "ни о воде, ни о воздухе, ни о возможности или невозможности дышать под водой. Преодолей сомнения, а еще лучше просто отбрось их. Постоянно держи в голове образ Ключа, верь ему и ничего не бойся. Именно страх мешает тебе сделать вдох. Часть тебя в силу привычки абсолютно уверена что дышать под водой нельзя, невозможно, противоестественно и поэтому ты впадаешь в панику, сделав вдох. Попробуй закрыть глаза и не нужно задерживать дыхание, не жди пока закончится воздух, который ты вдохнула на поверхности, начинай дышать сразу как только успокоишься. И обязательно носом." Затем он опускал её в фонтан и снова клал ладони ей на лоб и грудь. "Закрой глаза. Подумай о Шивтаке. Успокойся и дыши". И однажды она задышала. По ощущениям это было почти точно такое же воздушное дыхание как и над поверхностью воды. Она не чувствовала жидкости ни в носу ни в глотке, правда ощущала некоторое как будто щекотание и холодок и кроме того она словно слегка пьянела от этого дыхания. Как объяснил Киадо, вода окружала её тело словно пленкой, но не входила в неё, а каким-то чудесным образом отдавала ей из себя только воздух и этот воздух был не совсем тот что на поверхности, а некоторая его очищенная квинтэссенция. Так или иначе счастью её не было предела. Её мир изменился навсегда, в один миг он расширился до каких-то невероятных необузданных умопомрачительных просторов. Наполнился волшебной, манящей, томительно прекрасной глубиной. И осознание этих просторов и глубин, этой бескрайности и свободы затопило всю её без остатка. Ныряя под воду она испытывала неистовый восторг, будоражащий душевный подъем, ослепительное переживание необъятности и цельности, словно море в один и тот же миг разделяло, рассеивало, растворяло её на бесконечное количество крошечных частиц и тут же собирало её вновь, обновленной и более совершенной. Ощущая как мягко и ласково обволакивает её вода, она буквально трепетала от удовольствия и горло ей перехватывало щемящее пронзительное чувство безраздельной беспредметной любви. Она не понимала истоков и направленности этой любви, чья она и к кому, казалось что она просто растворена в воде и с каждым подводным вдохом проникает ей в кровь. Но ничего приятнее она в жизни не испытывала. Может быть если бы ей довелось узнать любовь к мужчине и возбуждение от его прикосновений, она бы сказала что всё это лишь легкая смутная тень того что она переживала, погружаясь в воду и вдыхая её в себя.

Но всё это было только началом чудес. Теперь её уже обучал ни мастер Киадо, а сам Шивтак. Она не понимала механики их общения, но это уже было и не важно. Ключ слушал её и подсказывал ей что нужно делать, а она с удовольствием и радостью следовала за ним. Ей открылось что вся вода в мире это словно некий единый организм и мудрость и сила этого сверхобъединения воистину безгранична. После подводного дыхания она в какой-то степени научилась притягивать и отталкивать воду. Это было очень весело и увлекательно и она могла часами забавляться этим странным умением. Например, поднеся руку к стакану с водой, она выманивала воду из сосуда и та подпрыгивала вверх и обволакивала её ладонь. После чего Минлу скатывала её в прозрачный зыбкий шар и зашвыривала в другой стакан. Или резким взмахом распыляла воду на миллионы крошечных брызг. Впрочем, это её умение было весьма ограничено и расстоянием и массой управляемой воды. Но мастер Киадо говорил что это только начало. По его словам существовало три уровня познания Ключа. На первом хранитель может только слышать и чувствовать Шивтак, а также видеть отрывочные смутные видения, суть которых совершенно неясна. На втором происходит познание воды и хранитель открывает для себя Океан. Именно на этом этапе хранитель учится своим первых водяным фокусам и подводному дыханию, но всё это он может проделывать только если Шивтак находится непосредственно рядом с ним. На третьем хранитель практически сам становится Ключом, его копией, его отражением, обретает способность видеть и знать всё что видел и знает Ключ, а также вода теперь подчиняется ему как и Шивтаку и хранителю совсем не обязательно чтобы камень был рядом с ним, чтобы дышать под водой и двигать многометровые волны. К досаде Минлу она явно безнадежно застряла где-то в начале второго этапа пути. Она например так и не научилась до конца хождению по воде. Иногда у неё получалось, иногда нет. Порой сделав с десяток шагов и уверовав, что она почти богиня, она вдруг с треском и плеском проваливалась в воду и некоторое время оставалась под водой, ибо ей стыдно было всплывать и смотреть в глаза мастеру Киадо.

Впрочем, все эти "водные фокусы" большого значения не имели, гораздо важнее было то что теперь она могла достигнуть древних подводных городов савгулов. Все мастера в храме с нетерпением ждали её первого нисхождения в глубину, чтобы точно узнать что там происходит сейчас.

Поначалу Минлу с большой опаской отдалялась вглубь от поверхности воды. Ещё до того как она обрела возможность подводного дыхания, она часто ныряла в тихих озерах, чтобы, как того хотелось её учителям, свыкнуться с водной стихией. И приобретенный ею опыт рисовал не очень-то приятную картину. Уже на глубине 15-20 метров ей становилось крайне некомфортно, уши закладывало, грудь невыносимо сдавливало, легкие наоборот разрывало, перед глазами плясали цветные пятна. Несколько раз она опускалась метров до 30-35, но это уже был предел не только её физиологических, но и психологических возможностей. Жуткая холодная темная бездна, разверзающаяся впереди, пробирала её до костей каким-то почти могильным ужасом и ей нестерпимо хотелось обратно наверх, к свету и теплу. А ведь это были всего лишь 30 метров в тихой спокойной глубине лесного озера. Тогда как ближайший известный город савгулов Урум, как ей уже было известно, находился в безбрежных просторах могучего пульсирующего океана на глубине три с лишним километра. Это было невообразимо, абсолютное безумие и дикость. Никогда она, да и никто из живущих на суше, не сможет опуститься на такую чудовищную глубину. Но Шивтак как и следовало из одного его имен открыл ей путь в синюю бездну. Подводное дыхание было лишь малой частью из его чудесных даров ей. Опускаясь с ним в глубину, концентрируясь на нём и пытаясь оставаться абсолютно спокойной, Минлу узнала что вода не только отдает ей воздух, но также каким-то необъяснимым образом оберегает её от давления и холода, ей даже не нужны были очки, вода просто не прикасалась к её глазам. Но и это еще было не всё. В начале Минлу, погружаясь вниз, изо всех сил работала руками и ногами, толкая себя в нужном направлении, но постепенно она научилась вызывать потоки. Шивтак, слушая её желание, рождал узкое течение в нужном ей направлении. Это было похоже на сказку, вода подхватывала её и несла сквозь саму себя с такой скоростью, что Минлу порой от страха закрывала глаза. Ибо это было слишком немыслимо, непостижимо для человеческого сознания.

А потом неожиданно всё закончилось. Шивтак украли. Она хорошо помнила тот день. Они с мастером Танао возвращались из Дигвиана, где они почти полмесяца безвылазно провели в городской библиотеке, выискивая старые записи одного из царских чиновников о прошлом нашествии савгулов. И еще не въехав в Сиреневую долину, она вдруг поняла что что-то не так, ей стало страшно до дрожи и невыносимо грустно. Она не понимала, не представляла что случилось, но сердце сдавило ощущение какой-то немыслимой утраты и она даже подумала о смерти. Минлу попросила учителя остановить повозку и тот, увидев побледневшее лицо девушки, тут же исполнил её просьбу. Она спрыгнула с повозки, прошла вперед и долго смотрела в сторону перевала ведущего в долину. Затем обернулась к встревоженному Танао и с трудом проговорила: "Шивтака нет в храме".

Увидев помертвевшее лицо учителя, Минлу испугалась что его вот-вот хватит удар. Она и сама испытывала нечто подобное. То что она сказала было невероятно. К Шивтаку, Ключу Синей бездны никто не смел притронуться, брать его с пьедестала в Ореховой зале могла только хранительница. И тем не менее он исчез, в этом она не сомневалась. Впрочем, исчез только из храма и из долины. Его связь с хранительницей никуда не делась. "Он там", сказала она учителю, указывая на юг, "и он удаляется". Эта связь была неразрывна, нерасторжима, неистребима куда бы не увезли Ключ и где бы его не спрятали. И именно эта связь, как последний луч надежды, помогла наставникам Минлу оправиться от удара. А удар был чудовищный, на мастеров было страшно смотреть, за один день они словно окончательно одряхлели и сникли. Произошедшее было немыслимым. На храм никто не нападал, никто в него не проникал и не вламывался, это было очевидно. И значит Ключ наружу грабителям вынес кто-то из своих. Никто из живущих в храме не пропал и значит предатель был по-прежнему здесь. Это не укладывалось в голове, в том числе и у Минлу. Как её многомудрые, дальновидные, всезнающие учителя не разглядели безобразного червя подлой измены в сердце одного из окружающих их людей? Ей представлялось это невозможным. Однако вскоре ей пришлось изумляться своим учителям уже по другому поводу. Как только все немного успокоились, всем стало совершенно ясно, что единственный путь к спасению это отправить хранительницу за Шивтаком. Её связь поможет ей найти Ключ и вернуть в храм. Это было логично и очевидно. И хотя Минлу сильно волновалась при мысли о том что ей придется впервые в жизни оказаться, так сказать, в большом мире, вне защиты стен родной деревни, родного храма, долины или библиотеки, но все же она успокаивала себя тем, что рядом с ней будет один из её учителей. Она, конечно, понимала, что все пять мастеров не отправятся с нею, у них была масса обязанностей перед храмом и Кирмом. И оставалось только дождаться их совещательного решения кто из них составит ей компанию. Собрание наставников длилось необычно долго, но Минлу не беспокоилась. Она любила и уважала их всех и кто бы с ней не пошел, она в любом случае будет рядом с ним как за каменной стеной. Но всё же в целом ей казалось что самой подходящей кандидатурой был бы учитель Юн Фай. Насколько она знала он гораздо более других успел поскитаться по свету, владел практически всеми языками Шатгаллы, слыл знатоком человеческих душ, являлся признанным мастером меча и непревзойдённым кулинаром, имел глубочайшие познания в анатомии и физиологии, и кроме того был самым молодым из всей пятерки настоятелей. И когда именно он пришел к Минлу чтобы объявить решение собрания, она не сомневалась он и есть тот кого назначили ей в спутники. И заранее безумно обрадовалась и чуть не бросилась ему на шею. Но конечно сдержалась, ибо её манеры были вышколены не менее дотошно чем боевые движения искусства До Шу. Когда же Юн Фай сообщил ей что она отправится на поиски Ключа одна, Минлу решила что он шутит, он славился своим несколько порой странным юмором. Но мастер глядел на неё с какой-то необычной светлой задумчивостью и на губах его не было ни следа улыбки. Лишь темные глубокие глаза казалось озарены теплым сиянием, в котором при желании можно было угадать искорки некоторого озорства. "Что вы такое говорите, учитель?!", изумленно воскликнула девушка, отказываясь верить своим ушам. Но он снова повторил, что храм она покинет одна и что ей нужно торопиться. "Но как же так?", замирая от ужаса, пролепетала Минлу. Ей и в страшном сне не могло привидеться такое. Как же она там будет совсем одна, среди всех этих… людей?! И не людей. Почему, почему, требовала она, наставники приняли такое безумное решение. Юн Фай ответил нечто невразумительное, что, мол, это только её путь и пройти она его должна сама, и мастерам не следует ей мешать. За долгие годы, проведенные в храме, в окружении мудрых книг и таких же мудрых учителей, девушка привыкла к различной недосказанности, иносказаниям, аллюзиям, аллегориям, намекам, смысл которых следовало додумывать и расшифровывать или даже вообще придумывать и понимать как твоей душе угодно. Но сейчас её это определенно не устраивало и она потребовала объяснений. В ответ на её пылкость Юн Фай улыбнулся и сказал, что ей никто не нужен чтобы найти Ключ и старые дряхлые мастера будут ей лишь обузой на её пути, к тому же в такие беспокойные времена как наши нехорошо разбивать единство пяти и подвергать храм еще большей опасности. Минлу слушала его и не слышала. Она не понимала как могут они отправить её, столько лет окруженную заботой и вниманием, выращенную как оранжерейный цветок, в мир где она никого не знает и ничего не понимает, где первый же встречный негодяй ограбит её, изнасилует и убьет. Ей было страшно и она честно призналась в этом учителю. Но тот ответил, что её наставники совершенно уверены что она обладаем всем что необходимо для того чтобы пройти этот путь и что Вселенная мудрее всех человеческих ухищрений, предосторожностей и замыслов и если Ключ покинул храм, значит это для чего-нибудь нужно и лишь следуя судьбе она обретет судьбу. Услышав про Вселенную и судьбу, Минлу поняла что всё кончено и ей придется идти одной.

Прошло десять с лишним месяцем странствий, испытаний, нескончаемой погони за Ключом и теперь, девушка улыбнулась в темноту, мастер Юн Фай вряд ли бы нашёл в ней ту робкую аккуратную изящную девочку, испуганно глядящую на него после слов что ей придется покинуть храм в одиночестве. Не то чтобы она стала безумно храброй, нахальной, развязанной, дерзкой, нет, ни в коем случае, но кое-что в ней определенно изменилось. Она припоминала все недоразумения, нелепости, глупости, конфликты, стычки, столкновения, в которые она попадала за все эти десять месяцев, а также и перебранки. "Да-да, мастер Юн Фай, ваша юная наивная ученица теперь знает немало бранных слов и, если нужно, вполне может их произнести. Но это конечно бывало очень редко, учитель, и может даже такого и совсем не бывало и я просто что-то путаю. Как странно, это путешествие кажется сделало меня более легкомысленной, мастер. Разве это возможно?" Минлу улыбалась, она часто вела такие воображаемые диалоги со своим учителем и придумывала, что ему скажет при встречи, как будет ему рассказывать о всем что с ней произошло. Но потом она перестала улыбаться. Ведь главное испытание по-прежнему впереди. Она чувствовала, что наконец приближается к Шивтаку. Расстояние между ними неумолимо сокращалось. Такое бывало и раньше, но совсем не долго, и затем Ключ снова начинал удаляться от неё. Она металась по Кайхорским островам, по югу Шатгаллы и ей никак не удавалось приблизиться к Ключу настолько, чтобы уверенно знать что их встреча неминуема. Но теперь кажется все изменилось и почти не оставалось сомнений что их пути пересекутся в Акануране. Это будет долгожданная встреча, но страх вползал в сердце девушки, ведь это значит что главное её испытание совсем близко. Ей придется столкнуться с похитителями Ключа или по крайней мере теми кто сейчас им владеет и каким-то образом отнять у них то что они уже уверенно считают своим.

Минлу села на своей убогой постели, нашла ногами сапоги, влезла в них и очень осторожно, чтобы не разбудить соседей по комнатушке, прихватив свою сумку, тихо выскользнула в коридор. Так как сон не шёл, она решила в очередной раз сверить направление и может быть поговорить с Шивтаком.

Девушка поднялась в общую залу постоялого двора. Здесь было сумрачно и тихо. В камине еле теплилось малиновое пламя, а на маленькой полке, над кадушкой с чистой колодезной водой, для тех кого замучит ночная жажда или понадобится возжечь светильник, горел одинокий огонёк свечи из твердого широкого темно-коричневого куска "драконьего сала", такая свеча легко могла продержаться всю ночь. Минлу нашла за стойкой масляную лампу, зажгла её, подправила фитиль дабы горел поярче и прошла к одному из столов. Поставила лампу, села на стул и закрыла глаза.

Она всегда чувствовала Ключ. О чем бы она не думала, чем бы не занималась, в каком-то укромном уголке её сознания неизменно присутствовало ощущение Шивтака как некая навязчивая мысль, неотступное воспоминание, прилипчивая мелодия, которая звучит тихо-тихо, но с удивительным постоянством. И стоило ей только обратить своё внутреннее внимание на эту "мелодию", как тут же чувство Ключа переходило в область физиологических ощущений. Где-то как будто в темени возникала слабая пульсация и по телу разливалось чувство тепла, словно она обнаженная под лучами дневного солнца. И она начинала слышать шум прибоя и улавливать до боли знакомый, ни с чем несравнимый, будоражащий, терпкий, звенящий свежестью, соленый запах моря. Еще немного и приходили звуки, слабое низкое гудение и вибрация, от которых напрягался низ живота и становилось томительно сладостно, словно в предвкушении счастливой встречи, а потом появлялись и слова, дурманящий шёпот, звучащий в странном ритме прибоя и окрашенный шипением белой пены отступающих волн. Слова были неясны, как будто произнесенные на неведомом Минлу языке, они повисали в воздухе или в голове клочьями тумана и радугой брызг и постепенно проникали в сознание, обретая смысл и значение.

Девушка встала со стула и медленно повернулась на 360 градусов. По большому счету это было излишне, она всегда чувствовала в каком направлении находится Ключ и всё же ей нравилось ощущать как полоса трепетного, едва уловимого, приятно покалывающего притяжения проходит по её телу по мере того как она вертится на одном месте. Словно ощущение тепла пламени костра на определенном расстоянии или слабое нежное пощипывание или мурашки и поглаживание пером или скольжение шелковой ткани по коже. Минлу не бралась это описывать. Она даже так до сих пор и не поняла действительно ли она что-то чувствует в теле и на коже или это всё происходит лишь в её голове. Так или иначе она встала лицом туда где сейчас был ключ. Она смотрела на левый край высокой деревянной стойки, которую недавно явно ремонтировали и обновляли. Затем девушка достала из суммы кожаный футляр, в нём оказался изящный круглый компас, в недрах которого в прозрачной тягучей масляной жидкости плавала большая игла. Минлу определила направление: восток-юго-восток. И вынула из сумки самую главную свою драгоценность: огромную невероятно точную и детальную карту Шатгаллы с привязкой к сторонам света и разлинованную меридианами и параллелями. В Туиле доблестные судебные гвардейцы забрали у неё все деньги, нефритовый браслет, металлические резные пряжки, красивый шерстяной плащ и даже костяные заколки, а вот все её бумаги оставили нетронутыми, практически и не заглянув в них, посчитав что дикарка носит с собой этот мусор либо чтобы заворачивать в листы рыбу, либо чтобы скручивать себе косяки, к тому же такого добра у Судебной Палаты, славящейся своей бюрократией, и самой было навалом и в глазах стражей бумага не представляла никакой ценности. К огромному счастью Минлу. Ведь кроме драгоценной карты у неё были с собой и великолепные стихи Гуми-Лана, и собрание изречений семи мудрецов древности и её любимая Книга Пути и Благодати, а главное путевые заметки о странах и городах путешественника, ученого и философа Гамера Ольбы, которые ей вручил мастер Танао и которые оказались самой полезной книгой во всех её скитаниях.

Расстелив на столе карту, она нашла на ней точку, где по ее мнению находился "Одинокий пастух", и взяв от этой точки восточно-юго-восточный вектор, она убедилась что линия проходит возле столицы Агрона. Снова Акануран. Конечно эти вычисления были довольно приблизительны, но определённо на этот раз все пути сходились в Акануране. Сердце девушки забилось сильнее. В своих приключениях ей еще не довелось посетить этот удивительный город, но она конечно была немало наслышана о нем, в том числе и из записок наблюдательного Гамера Ольбы. Минлу опустилась на стул и, поставив локти на стол, задумчиво поглядела на белое пламя лампы.

Затем она закрыла глаза и подумала о Ключе.

Пространство значения не имело. Находись Шивтак в соседней комнате или на противоположной стороне планеты, он и его хранительница всегда оставались единым целым. Ключ слышал пульс её крови, движения её души, колебания её мыслей и наоборот, его хранительница слышала всё что происходило в нём, а при некотором внимании и то что происходило вокруг него. Но Минлу еще не умела надежно и уверенно различать среди сумбура собственных воспоминаний, эмоций, размышлений, голоса и образы, рождаемые Ключом Океана. И уж тем более для неё было весьма сложно увидеть текущее окружение Ключа, понять что это не причудливые игры её сознания и памяти, а реальные картины происходящего в эту минуту где то за многие-многие километры от неё.

Она перешла, как её учили, на поверхностное дыхание. Она забывала себя, свое тело, отрешалась от окружения и мысленно уносилась навстречу шуму прибоя и запаху моря, она знала что там Шивтак. И вдруг её сердце радостно забилось. Её сознание заполнил мягкий белый с оттенком синего и зеленого свет и вернулось такое знакомое и уже родное ощущение близости Ключа. Он был рядом, у неё в руке, у неё на груди, в кармане и совершенно определенно он вибрировал и дрожал, переживая счастье близости с хранительницей, так милый домашний пёс повизгивая от удовольствия и восторженно колотя хвостом, весело скачет вокруг любимого хозяина, вернувшегося после долгой разлуки. Но это длилось лишь короткие мгновения, ибо древний мудрый Шивтак всё же не был склонен к излишним сантиментам. Он тут же уловил любопытство своей хранительницы и понял что она хочет узнать где он и что его окружает. И он делал всё что в его силах, чтобы помочь ей в этом. Однако в полном объеме это не удавалось и хотя Шивтак тактично замалчивал причины несовершенства их связи, Минлу прекрасно понимала, что дело в ней и в её неспособности полностью сконцентрироваться на соединении. Тем не менее через минуту она поняла что находится в лесу. То ли она увидела это, то ли Ключ сказал ей что это так. Лес был темный, гнетущий, холодный и странно тихий. Впрочем, возможно Минлу просто не удавалось услышать его звуки. На ясном звездном небе светили половинки двух лун, Тии и самой большой – Арасель. В их голубом ледяном свете всё вокруг представлялось неестественно застывшим и сюрреалистичным. Двое. Девушка напряглась, хотя это было в корне неправильно, пытаясь не упустить и осознать новую информацию. Двое. И опять, то ли она увидела два неподвижных тела вокруг темно-алых углей умирающего костра, то ли услышала это от Шивтака. Мужчины. Вэлуоннцы. Один пожилой, дородный, с огромной лысиной в окружении смешных клочков редких грязно-седых волос, с раздробленным вдавленным носом, страдающий от отдышки и ревматизма. Второй гораздо моложе, очень высокий, сутулый, с пышной, широкой как лопата, рыжей бородой, склонный к меланхолии, любящий синий цвет, брюнеток, ковыряться палочкой в носу и ушах, а также страдающий от спорадических болей в крестце. Всё это Минлу осознала в одну секунду, мешанина знаний вспыхнула в её голове и тут же стала угасать, оставляя лишь какие-то разрозненные ускользающие куски, и ей пришлось напрячь память чтобы удержать хоть что-то.

В следующую минуту девушка увидела как в торбе, лежавшей возле пожилого вэлуоннца, что-то зашевелилось и из неё показался бело-синий свет, который она тут же узнала. Это был Ключ. Пожилой, чей сон видимо был чрезвычайно чуток, тут же проснулся. Он откинул одеяло и, несмотря на свои габариты, проворно отполз в сторону, выпучив глаза в сторону торбы.

– Борик, Борик, – хриплым шепотом позвал он своего товарища. – Да проснись ты, бейхор тебя сожри!

Рыжебородый приподнялся на своей лежанке из ветвей и длинных толстых листьев.

– Чего тебе? – Сонно спросил он.

– Глаза разуй, оглобля рыжая! Вишь проклятый камень опять светится.

Рыжебородый сел и поглядел на торбу, из которое пробивалось сияние. Выглядело действительно жутковато. Пожилой, тяжело дыша подполз ещё ближе к тому кого он назвал Бориком и горячо зашептал:

– Клянусь черной кровью рыцарей Абаура, это его дьявольский хозяин к нему тянется. Пусть тебя на кол посадят, если это не так.

Рыжебородый Борик неприязненно покосился на своего товарища.

– Почему это меня?

Но пожилой словно не услышал его и продолжал:

– Помнишь что Колтун говорил, прах его побери?

– Что?

– Ну ты балда беспамятная. Камень этот проклятущий какой-то хитрый черт у одного демона утащил. А демон тот живет в доме на дне глубокого темного озера, которое где-то в дебрях Кирма. Вот и прикидывай теперь, что у этого демона на душе сейчас, небось до потолка от радости не прыгает. Он бы уж всех нас порешил, да говорят он из под воды никак выбраться не может, освященное то озеро или что. Но до камня своего колдовским манером того и гляди дотянется. И тогда точно нас в ад утащит.

– Ада нет, – уверенно сказал рыжебородый.

– Как же нет! Где ж тогда всем грешникам раскаленной кочергой в заду вертят, если ада нет? Да для половины Вэлуонна там уже место заготовили. – Пожилой тяжко вздохнул. – И как только этот сморчок скользкий уговорил меня ввязаться во всё это. Слушай, Борик, ты же полтора года в церкви на подхвате у попов обретался, должен же какие-то молитвы знать. Прочитай хоть одну, может полегчает.

– Ага, сейчас начну псалмы в лесу посреди ночи петь, – раздраженно ответил молодой человек. – Успокойся, завтра уже будем у Гремучей горы и сбудем камень с рук долой. И ты лучше подумай о той груде золота, что герцог отвалит за него. Небось тогда сразу вспомнишь зачем ввязался в это. Да ты Колтуна благословлять должен, он тебя до конца жизни обеспечил. Тем более тебе уже не долго осталось.

Пожилой сердито поглядел на рыжебородого.

– Золото еще надо получить. Нас же его команда шангов будет встречать, того и гляди там же у горы и похоронят.

– Не похоронят. У брильянтового герцога золота столько, что он мог бы им мостить дороги в Агроне. Он не станет портить себе репутацию надежного покупателя, иначе ему просто перестанут привозить камни со всего света. Да к тому же хоть авры и считают шангов предателями своего народа, шанги по-прежнему полны понятий о чести и не станут резать честных ни в чем неповинных перевозчиков.

– Какая у ящериц может быть честь?!

Неожиданно где-то над лесом и над небом прозвучало:

– Что ты здесь делаешь?

Всё исчезло.

Минлу открыла глаза и увидела перед собой недовольного Громми Хага. Девушка, приходя в себя, хлопала ресницами и растерянно глядела на трактирщика. Тот хмуро сказал:

– Кругом ночь непроглядная, все добрые люди десятый сон видят, а ты сидишь тут, масло жжешь. А масло то небось не дождем с неба пролилось. – Он поглядел на разложенную на столе карту и имея некоторый опыт в перепродаже, а также и фальсификации библиографических редкостей, сразу же отметил с какой невероятной детализацией и мастерством она выполнена. И цену конечно имеет немалую. Тон его переменился.

– А это у тебя откуда? – Дружелюбно спросил он, кивнув на стол.

Но Минлу уже пришла в себя, поднялась со стула и складывая карту, холодно ответила:

– В наследство от дедушки получила.

101.

Алитоя проснулась среди ночи и, открыв глаза, долго глядела в расшитый мерцающими звездными узорами балдахин над кроватью. Затем она крепко зажмурилась, выгнулась и отчаянно потянулась, с удовольствием вытягивая ноги и руки и ощущая идеальную гладкость бесценных кантройских простыней. После этого, откинув легкое нежное одеяло, она приподнялась, оперевшись на локти, и некоторое время рассматривала свое совершенное тело. Колдунья всегда спала обнаженной, ибо ночь это время первозданной необузданной свободы, полной темных страстей и сладкого томления, слияние человека со своей изначальной природой и осквернять это слияние нелепыми одеяниями было глупо и неуместно.